* * *
Так или иначе, к концу 1986 года реформы Горбачева развивались так, будто бы у них и на самом деле были "два лица" - одно, глядящее "налево", а другое - обращенное "направо". Трудно сказать, было ли это следствием какой-то заранее продуманной тактики, или дела складывались таким образом, следуя объективному ходу событий. В тот, начальный период правления Горбачева, были как неудачи, так и вполне обнадеживающие и обещающие начинания. В общей сложности, несмотря на неясность конечных целей и общего хода реформ, он продолжал видеть поддержку со стороны остальных членов Политбюро и популярность среди широких слоев населения.
Однако в декабре совершенно неожиданно для тех времен вспыхнул кризис, спровоцированный выступлениями национальных экстремистов в столице Казахстана Алма-Ате. С одной стороны, это событие, очевидно, было чреватым последующими, более серьезными проблемами такого рода. С другой - кризис указывал на недостатки характера и способов действия самого Горбачева.
Одним из них было его весьма пренебрежительное отношение к национальным чувствам и интересам народов союзных республик на периферии страны. Не исключено, что оно сложилось вследствие его собственного происхождения в довольно отдаленных от центра местах русской провинции. Так или иначе, по словам историка Эллен д'Анкосс из ее книги "Конец Советской империи" (изданной в 1994 г.) "он обращал слишком мало внимания на национальные чувства и с необъяснимой легкостью пренебрегал установленным после 1956 года и получившим статус закона правилам представительства национальных кадров на общесоюзном, партийном и правительственном уровне.
Так, если во времена Брежнева были три члена Политбюро нерусской национальности - руководители соответствующих союзных республик, то при Горбачеве уже только один - В.Щербицкий из Украины. Представители мусульманских республик Средней Азии и Кавказа, а также Грузии и двух славянских союзных республик (Украины и Белоруссии) были при Брежневе полноправными членами или кандидатами в члены высших органов партии. При Горбачеве люди из мусульманских республик и Кавказа просто исчезли из Политбюро. Кроме того, никто "в верхах", кроме Шеварнадзе, не имел какого-либо опыта работы на "национальной периферии" и в пограничных республиках. Все это, отмечает д'Анкосс, способствовало тому, чтобы они чувствовали себя "объектами пренебрежения и даже презрения".
Проблемы в Казахстане, разумеется, начались не с Горбачева. Просто со временем здесь, как и в других местах, постепенно накопился ряд факторов и причин, порождающих чувства несправедливости и обиды. Процессы миграции внутри Союза со временем постепенно приводили к тому, что казахи стали своеобразным меньшинством в своей собственной республике, где они насчитывали всего 40 % ее населения. Не всегда благополучно складывалась также и политика выдвижения и роста местных национальных кадров и руководителей, а также реального обеспечения равноправия казахского и русского языков на уровнях государственного и официального общения. Несмотря на все усилия, русский здесь так и оставался языком общественной жизни.
Все это не могло не способствовать тому, что некоторые из казахов стали чувствовать себя как бы иностранцами в своей собственной стране. Если с течением времени из таких настроений постепенно создавалась взрывоопасная "горючая смесь", то Горбачев своими действиями и личным отношением оказался фактором ее "непосредственного поджога". Трудно сказать, был ли он просто неспособен понять или в силу каких-то причин отказывался понимать всю важность национального вопроса, особенно для такой страны, как СССР. Во всяком случае, он до конца оставался "глухим" и вполне безразличным к национальным чувствам людей. Всего за несколько месяцев до событий в Казахстане в своем Политическом докладе XXVII съезду КПСС он не обмолвился ни словом насчет наличия каких-либо проблем на этнической или национальной почве. Вместо этого, как свидетельствует в своей книге д'Анкосс, он прибегает лишь к славословиям и выспренней риторике.
В условиях уже имеющейся и всячески поощряемой гласности, подобное отношение к острым проблемам со стороны генерального секретаря никак не могло остаться незамеченным и не подвергнуться критике. К тому же после уже совершенной замены более половины членов ЦК Компартии Казахстана, в декабре 1986 года Горбачев решил снять с должности и ее первого секретаря, этнического казаха Динмухамеда Кунаева и поставить на его место русского Геннадия Колбина, не имевшего до тех пор никакого опыта работы в Казахстане. Действие подобного рода могло быть либо огромной ошибкой, либо заранее обдуманной провокацией исключительно широкого масштаба. Вследствие ее на улицы Алма-Аты вышли, по меньшей мере, 10 000 студентов и других граждан столицы, скандируя лозунги типа: "Казахстан - казахам, и только им!" Нападениям со стороны демонстрантов подверглись ряд общественных зданий, в том числе и ЦК Коммунистической партии Казахстана. Волнения были подавлены при помощи армии.
Однако, по мнению Д'Анкосс, Горбачев так и не сделал абсолютно никаких выводов из этого самого значительного волнения на этнической почве за всю прежнюю историю СССР, к тому же непосредственно вызванного его собственными действиями. Более того, все его публичные речи и выступления после событий в Алма-Ате все так же "неизменно указывали на наличие у него глубокой неуверенности и беспокойства относительно всего, касающегося национального вопроса. Подобное его отношение иной раз доходило прямо до полной неспособности разобраться в значении даже самых элементарных фактов".
К тому же, по наблюдениям Антони д'Агостино в его исследовании "Революция Горбачева" (изданном в 1998 г.), у тогдашнего генерального секретаря обнаружилась и весьма характерная реакция на случай возражений оппозиции или неуспехов его замыслов и идей. Д'Агостино называет ее "забеганием вперед". Все это вылилось на практике в какой-то исключительно опасный, не поддающийся разумному объяснению политический курс, в котором "забегание вперед", как правило, оборачивалось… очередными поворотами "направо".
События в Алма-Ате в декабре 1986 года, по сути дела, явились всего лишь одним из первых предупреждений о том, насколько значительными и гибельными могут оказаться последствия подобного курса.
Глава 3. "Незаметный" поворот направо 1987–1988 годов
"В то время все единодушно сходились к мнению, что основной причиной приближающегося кризиса являлся процесс нарастающего разложения и даже распада механизмов центральной власти". Эта мысль из исследования М. Эльмана и В. Канторовича "Разрушение советской экономической системы" не без основания занимает первое место среди вступительных замечаний к содержанию следующей главы книги.
Опять-таки не случайно на второе место следует поставить предельно откровенное заявление Александра Яковлева (имеющего немалое основание оспаривать первую роль Горбачева в деле практического вклада в разрушение СССР и советского социализма.) В изданной в 1993 году (опять далеко не случайно) Йельским университетом США его книге "Судьбы марксизма в России", он, так сказать, "черным по белому" пишет следующее:
"В какой-то момент в 1987 году мне уже стало предельно ясным, что просто нельзя реформировать общество, созданное на основе насилия и страха. Тогда я понял, что перед нами стоит и впрямь гигантская историческая задача подлинного разрушения целой общественно-экономической системы и всех существующих и реально функционирующих в ней идеологических, хозяйственных и политических органов и институтов".
Третьим пунктом вступительных замечаний к данной главе книги поставим категорическое утверждение тогдашнего генерального секретаря КПСС: "Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют о том, что национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен".
Хотя и с некоторыми нюансами, преимущественно стилистического толка, такая позиция неуклонно повторялась как в проекте новой программы партии, представленном Горбачевым на пленуме ЦК в ноябре 1985 года и утвержденном затем XXVII съездом в 1986 году, так и в его докладе, посвященном 70-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Трудно сказать, что в большей степени способствовало столь упорному отстаиванию подобной позиции со стороны официально признанного "отца перестройки". Истории еще предстоит выяснить, в какой мере это являлось следствием двуличия, простого незнания подлинного положения в стране или, может быть, вполне сознательного и преднамеренного закрывания глаз на существующие факты.
В этой связи, на фоне конкретного хода событий в СССР того времени, мы вновь возвратимся к анализу личностей и взглядов Бухарина и Хрущева, воплотившего в своих действиях несколько десятилетий спустя многие бухаринские идеи. Для начала придется привести пространную цитату из книги "От Бухарина к современным реформаторам. Политический подтекст дискуссий о советской экономике" (Моше Левин, 1975, университет Принстона, США). В ней говорится: "Действительно удивляет факт того, в какой степени нынешние "реформаторы" привыкли представлять идеи антисталинистской программы Бухарина 1928–1929 годов, как свои собственные. Зачастую они не только следуют общему ходу его мысли, но прибегают даже к характерному для Бухарина способу их выражения. Причем это применительно как к их критике существующего положения вещей, так и формулируемым ими взглядам и прогнозам развития на будущее. Трудно сказать, в какой мере заметное в подобных случаях "соавторство" с политическим и идейным наследием Бухарина происходит по соображениям тактическим или просто является следствием отсутствия соответствующих знаний истории.
…Наряду с этим, следует учитывать, конечно, и то обстоятельство, что условия в СССР в 60-70-х годах в корне отличались от положения в 20-х. Одно дело - решать задачи индустриализации преимущественно сельской страны, другое - когда перед тобой проблемы рационального управления современными промышленными гигантами. Так что, с одной стороны, вполне естественно, если иногда взгляды и намерения нынешних "реформаторов" будут заходить за рамки идеи времен нэпа… Одновременно с этим нельзя не удивляться тому, в какой мере не только аргументы, но зачастую и сами слова "реформаторов" этих двух эпох просто совпадают".
* * *
Период 1987–1988 годов, являющийся объектом исследования данной главы, стал временем отхода Горбачева и его "команды" от первоначально объявленных намерений и преобразований 1985–1986 годов и перехода к уже совершенно иному политическому курсу так называемой "перестройки". С одной стороны, это происходило под уже знакомым лозунгом "ускорения". На сей раз, однако, усилия были направлены преимущественно на преодоление "сопротивления консерваторов" в партии и государстве.
Эта "новая линия" была выдвинута Горбачевым и его советниками на пленуме ЦК КПСС в конце января 1987 года и на XIX Всесоюзной конференции партии в июне 1988 года. Принятые на них установки подтачивали сами основы социализма в СССР. Ревизии подвергалась как руководящая роль КПСС в обществе, так и само существование экономического уклада, основанного на системе преобладающей общественной и государственной собственности на средства производства и единого планирования хозяйственной деятельности. Одновременно с этим серьезно расшатывались и сами основания стабильности и единства СССР как многонационального федеративного государства.
Как и все прочие начинания Горбачева, данный поворот его политики осуществлялся далеко не прямым и открытым способом. Его также трудно отнести к какому-нибудь более или менее четко выраженному моменту времени. Начало его реализации было заложено в период с января 1987 по июль 1988 года. Однако потом он продолжался и дальше, когда курс "радикальных политических и экономических реформ" все больше приходил на смену первоначальных преобразований созидательного характера, дойдя в конечном итоге до своей полной противоположности и превратясь в программу разрушения социализма и самого государства СССР.
Процесс осуществления этого "нового курса" в области внутренней политики постепенно, но неуклонно приводил к ослаблению и реальному ограничению полномочий и функций системы централизованного планирования народного хозяйства в пользу дальнейшего утверждения механизмов рынка и частной собственности. В плане внешнеполитическом эта линия выражалась в дальнейшем уходе от принципов и позиций международной классовой солидарности.
Центральное место в таких усилиях отводилось парализации деятельности Коммунистической партии и непрерывной эрозии ее организационных структур. Весьма интересной в этом плане была статья историка Роберта В. Даниэлса об американских научных исследованиях советского общества, изданная в 1999 году в сборнике под названием "Давайте переосмыслим развал Советского Союза". Там он подчеркивает, что начатая Горбачевым кампания по подтачиванию власти политического центра и, прежде всего - силы, влияния, законных и моральных оснований самого существования Коммунистической партии, была полной неожиданностью. Вместе с тем, сами действия данной кампании, ввиду общественного положения ее главного зачинщика, как бы находились вне каких бы то ни было опасений и подозрений. В этой связи автор категорически подчеркивает личный вклад Горбачева в то, что выдвинутая в 1988–1989 году от имени Коммунистической партии и ее руководства политика "демократизации и децентрализации" обернулась на деле против самой партии, притом практически необратимым образом.
* * *
Ввиду всего этого вполне основательно встают вопросы: "А как вообще могла оказаться возможной общественно-политическая мутация подобного рода? Как могло случиться, что человек на посту генерального секретаря КПСС встал на путь такой политики и подобной линии политического поведения? И почему, в конце концов, оказалось возможным, чтобы он продолжал оставаться на таком посту без каких-либо видимых последствий для своей карьеры и личности, даже после того, как стало очевидным, что именно вследствие предпринятых им действий наметился спад экономики в 1988 году и вспыхнули кровавые взрывы сепаратизма и реакционного национализма в ряде союзных республик?"
По данному поводу ведущий британский исследователь А. Браун отмечает в своей книге "Фактор Горбачева" (изданной в Оксфордском университете в 1997 году), что "Горбачева, наверняка, тотчас бы убрали решением ЦК по малейшему знаку со стороны Политбюро, если бы он позволил себе хоть чем-нибудь открыто выступить против социализма или коммунизма".
Когда заходит речь о последнем периоде существования СССР (1985–1991 гг.), обычно обращают внимание на явные признаки разрухи и распада, появившиеся к 1989–1991 годам, а также на стычки на этнической почве, массовые демонстрации протеста (вне зависимости от их целей и характера), очереди за хлебом, забастовки горняков и т. д. Однако по непонятным причинам как раньше, так и теперь, за пределами такого внимания продолжают оставаться события и процессы предшествующих двух лет: 1987–1988 годов.
Но именно в этом, казалось бы, "промежуточном" периоде "перестройки" произошли решающие перемены классового и политического содержания ее курса. Основным элементом в них была подмена 70-летней традиции классовой революционной борьбы против капитализма на курс полной капитуляции перед ним.
Вместе с тем, как мы уже отмечали, поворот этот являлся также и порождением весьма долголетней исторической традиции, а именно- склонности к компромиссам с идеологией и практикой капитализма как внутри страны, так и в международном плане. В разных формах, с меняющейся интенсивностью и претензиями, эта тенденция, так или иначе, на деле всегда сопутствовала подлинному революционному движению, практически, с самого момента его возникновения и организационного становления.
К середине 50-х годов в СССР эта тенденция стала заметно утверждаться и расширять свою социальную базу. В тот период последовательно был проделан ряд существенных попыток "пересмотра" как самой теории марксизма-ленинизма, так и практики непосредственного строительство социализма. Не без основания их можно рассматривать и с позиции отступления перед идеологией капитализма и его системы "эффективно действующей" экономики частной собственности и "свободного рынка". Хоть и в сильно ограниченном и первоначально находящемся под контролем масштабе, отдельные ростки такой системы постепенно стали складываться и продолжали действовать и в условиях социализма.
В последующие периоды позиции тех кругов и деятелей партии и государства, которые проявляли склонность искать "более легкие" варианты решения проблем развития страны на пути уступок и "приспосабливания" к капитализму, получили дополнительную поддержку вследствие определенных трудностей финансово-экономического плана, связанных с необходимостью поддержания военно-стратегического паритета со странами Запада. Крайне агрессивный, открыто враждебный курс администрации Рейгана, очевидно, тоже дал значительной толчок утверждению и усилению подобных настроений и тенденций. По всей видимости, во второй половине 80-х годов прошлого столетия они получили уже и непосредственные возможности прямого и все более открытого управленческого воздействия на решение важнейших вопросов жизни и судеб партии, страны, ее населения и ресурсов.