Причем, как свидетельствует Лигачев, атмосфера самих заседаний уже ничем не напоминала "свободную демократическую, спокойную обстановку" первых дней "перестройки". Тон всему определенно задавал Яковлев. Именно ему принадлежала и формулировка, что письмо Андреевой являлось "манифестом антиперестроечных сил". Опять по воспоминаниям Лигачева, "Яковлев все время вел себя, как настоящий хозяин положения. Как правило, во всем ему вторил Вадим Медведев. Они прилагали множество усилий, чтобы навязать Политбюро свой взгляд на то, что статья в "Советской России" была далеко не обыкновенной газетной публикацией, а являлась "программой" возврата "сталинизма" - основной опасности "делу перестройки". Хотя и не упоминая имя Лигачева, подстроили дело таким образом, чтобы оно выглядело так, будто бы кто-то "в верхах" был "лично заинтересован" во всем этом и стоял в основе "заговора". Однако сразу подразумевалось, что речь идет именно о Лигачеве. Сам он вспоминает, что в определенные моменты заседания Политбюро прямо оборачивались настоящей "охотой на ведьм", наподобие того, как в материалах "перестроечной" прессы и литературы представлялись худшие времена Сталина. Горбачев, вполне естественно, "безоговорочно поддерживал Яковлева".
Атмосфера становилась настолько невыносимой, что в конце концов даже те из членов Политбюро, которые первоначально придерживались иных мнений относительно письма Андреевой, были вынуждены переменить свою позицию. Причем сам Горбачев, в прямом смысле слова, буквально лично набрасывался на каждого, кто, по его мнению, не в достаточно полной степени осуждал "деяния" Н. Андреевой.
* * *
Начатая таким образом "охота на ведьм" длилась немало недель. Дело дошло даже до того, что специально назначенной по этому поводу комиссией ЦК был устроен настоящий "рейд" на помещения редакции "Советской России" в поисках доказательств якобы существующего "заговора".
Другим из приемов Горбачева в том же плане стал созыв очередного заседания Политбюро 30 марта, в то время, когда Лигачев находился в трехдневной командировке в провинции. И опять на повестке дня был вопрос об осуждении письма Нины Андреевой. Вдобавок на сей раз Горбачев превратил заседание в настоящий "экзамен преданности" его линии и личности.
"Каждый должен безоговорочно определиться, на чьей стороне он находится!" - примерно так обратился он тогда к изумленным членам Политбюро.
Вместе с тем применял он и другой вид психологического нажима и шантажа. Угрожал, что подаст в отставку, если на заседании не будет принято "ясное" решение и не будет сделан "верный" выбор. В конце концов все присутствующие высказались в поддержку критики письма Андреевой и "Советской России". Была принята резолюция, осуждающая ее главного редактора Владимира Чикина. Проголосовали также и за предупреждение Лигачеву. Наконец был одобрен и составленный Яковлевым текст официального осуждения письма Нины Андреевой со стороны Политбюро. Таким образом, Горбачеву удалось не только публично унизить и изолировать Лигачева, но и дополнительно внести раскол среди остальных членов Полибюро. Наряду с этим в положение "вынужденной обороны" были поставлены все действительные или потенциальные противники "нового курса перестройки", пользующиеся сколько-нибудь значительным влиянием в обществе.
"Правда" в номере за 5 апреля опубликовала текст яковлевского "осуждения" письма Андреевой. В нем, между прочим, говорилось, что "в дискуссионной публикации "Советской России" читатели впервые имеют возможность столкнуться с выраженной в самой концентрированной форме нетерпимостью, с отвержением самой идеи обновления, с наглым заявлением чрезвычайно консервативных и догматических позиций". Далее отмечалось, что, "защищая Сталина", сторонники письма отстаивают "право на произвольное применение власти".
На следующий день "Советская Россия" тоже была вынуждена опубликовать этот документ. 15 апреля там же появились и материалы "самокритики", подкрепленные тенденциозно выбранными цитатами из письма Нины Андреевой. Наряду с этим практически все газеты буквально захлестнула волна писем "читателей", выражающих свое "возмущение" содержанием письма или, скорее, тем, что было написано о нем в яковлевском "осуждении".
Следующий этап данной кампании начался 8 апреля в Ташкенте, когда Горбачев объявил, что "судьбы страны и социализма поставлены под вопрос". Тогда же он подчеркнул "необходимость" заменить Лигачева на посту заведующего идеологическим отделом ЦК другим человеком. На заседании Политбюро 15–16 апреля Горбачев снова заявил, будто результаты проведенных расследований по "случаю Андреевой" показали, что "все это было начато здесь, в этом зале". Яковлев, в свою очередь, также произнес свою очередную длинную речь, в конце которой опять стояло его определение письма как "манифеста против перестройки". Тогдашний председатель Совета министров Николай Рыжков тоже обвинил Лигачева в том, что тот заходит в сферы, находящиеся "вне его компетенции". К концу данного заседания, как указывает Роберт Кейзер, "Лигачев оказался в положении полной изоляции". В результате он был освобожден от большого числа занимаемых им должностей и обязанностей, а вопросы идеологии и работы средств массовой информации перешли к Яковлеву.
Таким образом, Горбачеву и Яковлеву полностью удалось использовать письмо Нины Андреевой, содержание которого, в общем-то, не отличалось ничем существенным от множества других, более или менее критических материалов, появляющихся на страницах газет в то время, в качестве предлога для кампании политической дискриминации и устранения Егора Лигачева - своего основного противника в составе Политбюро. Его судьбу разделило также множество других деятелей партии и государства на всех уровнях, отличающихся своим твердым и принципиальным отношением к ревизионизму.
Расправа, учиненная над газетой "Советская Россия" и другими подобными средствами массовой информации, дает основание даже историкам типа Д. Гиббса сделать вывод о том, что, "по всей видимости, единственным приемлемым назначением гласности в новом понимании оказывалась готовность всеми средствами способствовать осуществлению того курса перестройки, которого добивался Горбачев". Рой Медведев и Джульетта Кьеза также пишут в своей книге о том, что вскоре после устранения Лигачева Яковлев поделился со своим товарищем: "…мы уже сумели пройти свой Рубикон". Здесь уместным было бы напомнить, что Рубикон является названием речки вдоль границы Италии, у которой, вроде бы, остановился вместе со своими легионами и долго пребывал в раздумьях Гай Юлий Цезарь на своем пути в Рим, то есть - к установлению в нем своей единоличной власти…
А сам Горбачев, похоже, с нескрываемым удовлетворением как-то высказался, что появление письма Нины Андреевой в конце концов оказалось "к добру". А могло ли быть иначе, если "благодаря" этому письме удалось добиться устранения Лигачева, полного подчинения средств массовой информации и создать условия для новой, еще более сильной "волны антисталинизма". Довольно примечательно и то, что помощник Горбачева Анатолий Черняев делится по этому поводу следующим откровением: "Даже если Нины Андреевой вовсе бы не было, все равно в то время пришлось бы что-то подобное просто выдумать".
* * *
Победа, одержанная Горбачевым благодаря публикации в газете "Советская Россия", явилась его триумфом. Устранение Лигачева, ко всему прочему, на деле убрало и все существовавшие тех пор препятствия на пути к проведению назначенной на июнь 1988 года XIX Всесоюзной партийной конференции. Это также было проделано в присущем Горбачеву как бы "мягком" стиле. Так, после того как устранили Лигачева с должности заведующего идеологическим отделом ЦК и отодвинули от руководства средствами массовой информации, его довольно демонстративно направили на работу в сельскохозяйственный отдел. Также Горбачев избавился впоследствии и фактически от всех прежних членов Политбюро. Правда, там остался, конечно, Анатолий Лукьянов, давний друг еще студенческих лет.
Если вообще допустимо применение понятий геологии к области общественно-политической жизни, то январский пленум 1987 года можно было бы уподобить сильному сотрясению пород и пластов земной коры. Но XIX Всесоюзная партийная конференция, состоявшаяся в июне 1988 года, оказалась настоящим землетрясением. За месяц до нее получили распространение 10 основных тезисов ее работы. Они были составлены таким образом, чтобы осталось впечатление, будто позиции по ним в равной степени разделяются всем тогдашним руководством партии и государства.
Однако с самого момента открытия конференции стало ясно: Горбачев намерен пойти гораздо дальше того, что можно было предположить на основании вышеупомянутых тезисов. Он выступил не более и не менее, как с предложением о создании нового высшего органа государственной власти под названием Съезда народных депутатов. Предполагалось, что 1500 членов его будут избираться на срок в пять лет. Половина их численности должна приходиться на долю Коммунистической партии и других организаций широкого общественного характера. Депутатами избирался малочисленный Верховный Совет с двумя палатами. Предполагалось, что он будет постоянно работающим органом Съезда. Съезду следовало избрать президента как высшего представителя исполнительной власти. По всей видимости, Горбачев "бронировал" этот пост для самого себя.
Дискуссионное предложение было оформлено в виде специальной резолюции конференции. Ее удалось, в прямом смысле слова, "протолкнуть" буквально в последнюю минуту заключительной части работы форума, проходившего под председательством самого Горбачева. Это было сделано до того неожиданно, что, как отмечает Рональд Г. Сенни в своей книге "Советский эксперимент" (1990 г.), только через несколько минут после такой проделки, "когда уже пели "Интернационал" при закрытии конференции, многие из делегатов начали задавать себе вопрос насчет того, к чему, в действительности, они только что "приложили руку".
И на самом деле было немало того, над чем следовало бы подумать. Принятие такой резолюции на практике означало упразднение почти всех существенных функций, прав и обязанностей, которые до тех пор принадлежали Центральному Комитету партии. Это, в действительности, и явилось "венцом" всех тех решений и документов, что были приняты за время работы конференции. А они, в своей совокупности, каким-то невероятным и неожиданным для большинства делегатов способом на деле явились просто отказом от всего того, на чем стояло, работало и развивалось советское общество во все десятилетия его существования.
Буквально одним махом XIX партийная конференция положила конец руководящей роли КПСС в деле управления страной, приняв решение о ее передаче государству и его органам. Таким образом, функции партии были сведены к таким же функциям любой из остальных общественных организаций, которым предстояло найти место в будущем парламенте страны. Наряду с этим были также приданы законные основания существованию различных партий некоммунистического толка.
Очевидно, ожидалось, что столь значительное "урезание" полномочий и влияния Коммунистической партии тем самым предоставит Горбачеву возможность осуществлять самостоятельное управление государством в новом качестве Президента страны. Во всяком случае, он сам после конференции предпринял ряд дополнительных мер, направленных на дальнейшее сворачивание чисто организационных возможностей и потенциала партии.
В этом духе в сентябре в 1988 года началось осуществление специального плана по замене существующего до тех пор секретариата ЦК разными отраслевыми комиссиями. Кроме всего прочего, эта "реформа" отняла у руководителей партии все возможности оперативно-исполнительного аппарата, при помощи которого они могли бы осуществлять свои функции и выполнять возложенные на них обязанности. Все это, конечно, привело к огромному ослаблению позиций противников Горбачева в ЦК и, прежде всего, Лигачева и его сторонников, поскольку как раз секретариат до тех пор во многом являлся их организационной и политической базой.
Наряду с тем, любое "урезание" влияния и возможностей КПСС, любой последующий шаг ее выталкивания на периферию общества неуклонно приводили к последующему ухудшению состояния всей страны и общества в целом. На это, к сожалению, указывал весь дальнейший ход событий. Не случайно Лигачев отмечает в своей книге сложившуюся еще с апреля 1988 года "трудно объяснимую тенденцию столь заметного ослабления сил и возможностей все еще находящейся у власти партии".
* * *
Все это в очередной раз возвращает нас к вопросу о том, с какого момента усилия Горбачева по ликвидации Коммунистической партии, а по мнению уже упоминавшегося аналитика из Брукинского института Джерри Хью - и всего управления страной, имели вполне осознанный и целенаправленный характер.
Книга В. Таубмана "Хрущев - человек и его время" (2003 г.) содержит, на наш взгляд, весьма интересные данные, которые во многом смогли бы послужить неким "ключом" для удовлетворительного ответа на вопросы такого типа. Среди них можно выделить, например, информацию о докладной записке Яковлева, направленной на имя Горбачева еще в 1985 году, в которой он настаивает на разделение КПСС на две партии - социалистическую и народно-демократическую. Здесь не надо быть особо искушенным специалистом в области истории, чтобы догадаться, что такое предложение, по сути дела, являлось не чем иным, как своеобразным "эхом" известного намерения Хрущева осуществить в свое время подобное разделение КПСС на "городскую" (промышленную) и "сельскую" (сельскохозяйственную, аграрную) партию.
Сама личность Александра Яковлева является живым олицетворением преемственности идейной ориентации и конкретно проводимого политического курса "эры Хрущева", с одной стороны, и Горбачева - с другой. Как уже сказано, ему лично принадлежит существенный вклад в развитие идеи о преднамеренном и целенаправленном организационном разделении КПСС. О значении, которое придается такой идее, можно судить хотя бы по такому признаку, что тексты, посвященные ей, как правило, расцениваются со стороны профессиональных исследователей как источники первостепенной важности.
Яковлев, который работал в аппарате ЦК КПСС еще при Хрущеве, в разговоре с Таубманом поделился личными впечатлениями о том, какое сопротивление со стороны ЦК вызвало в свое время предложение о разделении партии на "промышленную" и "сельскохозяйственную". По его словам, многие из участников Октябрьского пленума ЦК КПСС 1964 года, отстранившего Хрущева от власти, считали такую идею "самой запутанной и неясной во всей истории партии и советского государства".
Без сомнения, все это было хорошо известно и Горбачеву. Скорее всего, подобными причинами был вызван и его столь короткий ответ на докладную записку Яковлева в 1985 году: "Пока еще рано". Однако после того началось просто головокружительное восхождение Яковлева вверх по лестнице партийной и государственной иерархии. В своей книге "Фактор Горбачева" (1997) Арчи Браун также приводит мнение Яковлева о том, что, по всей видимости, с самого начала его прихода к власти у Горбачева были свои планы глубоких политических перемен с чрезвычайно важными последствиями в долгосрочном плане. Но и идеи Яковлева пригодились. Пусть они были реализованы и не в том виде, в каком предлагались, в конечном итоге КПСС оказалась парализованной и обреченной на уничтожение при помощи хотя и несколько иного, но не менее эффективного и результативного сценария.
Гораздо более неясные, запутанные и противоречивые представления относительно генезиса и отдельных периодов развития политических взглядов и непосредственных практических планов и намерений Горбачева дают остальные доступные открытые данные и источники по этой теме. Сами его "Мемуары" являются довольно странной смесью как ранних, так и более поздних впечатлений, что делает неимоверно трудной задачу выделения причин от следствий, действительности от желаемого или даже вовсе воображаемого. Даже в его отношении к КПСС на одной и той же странице иной раз можно одновеменно обнаружить как слова признательности, так и ничем не прикрытой ненависти. Но, если вообще в чем-то можно верить такому человеку, так это, пожалуй, в том, что с самого начала он был склонен рассматривать КПСС и ее аппарат основной помехой и главным противником его "реформ" и ни в коем случае не в качестве фактора их ускоренного продвижения вперед.