Однако общественные последствия этой практики далеко не исчерпывались одними лишь фактами краж, взяток или купли-продажи на "черном рынке". Гораздо важнее было то, что в результате ее в стране все более вырастал и удерживал свои позиции определенный социальный слой общества, существование и благосостояние которого во все возрастающей степени оказывалось связанным с частной экономической деятельностью. Некоторых из особо "преуспевших" дельцов уже тогда называли "брежневскими новобогачами". Об этом пишет Грегори Гроссман в своей статье "Инфляционные, политические и социальные последствия нынешнего замедления темпов экономического развития" в сборнике "Экономика и политика в СССР", изданном в 1986 году.
Стечением времени вышеупомянутая социальная прослойка все сильнее и отчетливее приобретала признаки вырастающего класса мелкой буржуазии.
У некоторых из научных исследователей имеются попытки определить в процентах долю тех дельцов "второй экономики", которым удалось добиться высоких доходов от незаконной частной экономической деятельности. Владимир Тремль, например, считает, что к концу 70-х годов удельный вес занятых во "второй экономике" доходил до 10–12 % общей численности рабочей силы страны. Экономист Корягина, в свою очередь, замечает, что по ее данным число занятых во "второй экономике" возросло с 6 млн. в начале 60-х годов до 17–20 млн. в 1974 году (что составляло 6–7 % населения страны) и до 30 млн. (12 %) в 1989 году.
Обобщая различные мнения и факты о масштабах "второй экономики" к середине 80-х годов, Гроссман делает следующие выводы:
"Оказалось, что за последние три десятилетия существования Советского Союза на практике все сектора экономики оказались "пропитанными" воздействием незаконных видов хозяйственной деятельности, которые приобретают самые разнообразные формы и перевоплощения - от мелких производств и услуг в области ширпотреба до способов доставания довольно дорогих дефицитных товаров для весьма широкого круга потребителей. Наиболее прибыльными оказывались "предприятия", "отрасли" и "фирмы", направленные на удовлетворение расточительных, дорогостоящих, порою даже изощренных вкусов и предпочтений, а позже - и прихотей определенных заказчиков. С течением времени некоторые направления "второй экономики" приобретали прямо-таки внушительные размеры и широкое распространение, а их методы, действия и формы организации становились все более профессиональными в самом прямом смысле слова".
По нашему мнению, именно непомерно расширившиеся и разросшиеся размеры такой деятельности и субъекты деловой активности, очевидно выходящие за рамки основного, социалистического типа экономики страны, на определенном этапе развития общественно-политической ситуации стали одним из важнейших факторов, способствующих разрушению социального строя и потенциала советской системы.
Само существование, содержание и характер явлений частнособственической тенденции, с одной стороны, в значительной мере создавало и обостряло немало экономических, да и политических проблем Советского Союза во время довольно длинного периода его послевоенного развития. Уже в 80-е годы они все более откровенно и открыто выступали за глубинные изменения социалистического хозяйства и общественного устройства. С другой стороны, они во многом явились и фактором особо активной внутренней экономической поддержки идеям и политическому курсу Горбачева, приведшего в конечном итоге к гибели советского социализма.
На первый взгляд "вторая экономика" как будто бы выполняла определенные положительные и даже стабилизирующие функции в отношении народного хозяйства и системы социализма. В какой-то мере она и в самом деле способствовала удовлетворению определенных направлений и "аппетитов" потребительского спроса, остающихся в силу разных причин вне внимания и предпочтений основной экономики. Таким образом, до поры до времени происходила некая нейтрализация социальных брожений и признаков недовольства среди определенных слоев населения, вызванных нехваткой некоторых видов товаров. Одновременно с этим в рамках данной системы предоставлялись также и возможности для удовлетворения интересов и амбиций личной инициативы граждан, которые иначе могли бы обернуться прямо против существующего строя.
Может быть, в силу этих причин, советская власть слишком долго оставляла вне поля своего внимания целый ряд вызывающих беспокойство сторон развития "второй экономики", в том числе - идущих прямо вразрез с требованиями закона. Мы уже отмечали факты полного пренебрежения в имеющихся советских экономических исследованиях даже к самому существованию процессов и явлений такого порядка. Как отмечает Валерий Рутгейзер, руководитель научно-исследовательского института Госплана СССР, с которым работала и Корягина, первые публикации по темам "второй экономики" появились в Советском Союзе лишь в начале 80-х годов. Более подробные данные в этом плане содержатся в его труде "Теневая экономика" в СССР", изданном в феврале 1992 года.
Гораздо важнее, однако, то обстоятельство, что официальными властями так и не было предпринято каких-либо значительных усилий в целях нейтрализации хотя бы самых вопиющих случаев нарушения законности со стороны "второй экономики". В этой связи Гроссман отмечает, что "к началу 60-х годов "вторая экономика" отличалась уже не только масштабами своих размеров и распространения, но и заметной степенью организационной и институциональной зрелости. В определенный момент того периода это вызвало яростную реакцию Хрущева. Тогда и был предпринят ряд кампаний против явлений "второй экономики". Вновь была введена даже смертная казнь за преступления такого характера. Показательно, однако, что ни кампании Хрущева, ни меры такого рода как до него, так и после него, не оказались в состоянии сколько-нибудь приуменьшить или помешать быстрому распространению этой запрещенной законами деятельности. При Брежневе (1964–1982 гг.) она даже выросла, словно получила новый толчок к своему развитию. Трудно сказать, произошло это вследствие какого-то показного благонамеренного пренебрежения или, может быть, молчаливого поощрения подобной активности со стороны определенных представителей и секторов власти".
Вряд ли можно указать на более красноречивое доказательство подобного "благонамеренного пренебрежения", чем почти полное отсутствие случаев серьезного судебного преследования откровенно незаконной экономической деятельности. К началу 80-х годов, например, преступления, совершенные спекулянтами - покупки больших количеств товаров с целью их перепродажи по завышенным ценам - составляли всего 2 % от общей численности всех официально зарегистрированных нарушений закона экономического характера.
Однако, по данным исследователя русской "подпольной экономики" Михаила Алексеева, выходит, что "подлинные размеры спекулятивных нарушений законности были, по крайней мере, в 200 раз больше официально объявленных". (Статья Алексеева стала частью сборника "Глобальные свидетельства размеров и влияния "подпольной экономики", изданного в 1997 году под редакцией Майкла Уоккера Канадским институтом Фрейзера в Ванкувере.)
Несмотря на все различия в имеющихся данных и оценках, мы считаем возможным сделать вывод: вряд ли какие-нибудь из других ошибок, допущенных руководителями СССР за годы его существования, могли нанести в перспективе столько ущерба и вреда, как ничем не оправданное, слишком долго длившееся безразличие к практике незаконной экономической деятельности, принимающей со временем все более угрожающие размеры и влияние. На наш взгляд, цена, которую в конечном итоге пришлось заплатить за это всей стране и преобладающему большинству ее граждан, вряд ли могла быть оправданной или искупленной какой бы то ни было пользой временного и ограниченного характера. Даже если "вторая экономика" действительно приносила пользу отдельным секторам и прослойкам советского общества в определенные периоды его развития.
Особенно важно иметь в виду, что "вторая экономика" все время существовала и процветала за счет основной, социалистической экономики, основанной на общественной форме собственности. Таким образом, "вторая экономика" постепенно наносила все нарастающий ущерб и вред экономическим основам социализма, пока наконец ей не удалось полностью их разрушить.
Даже в тех случаях, когда "вторая экономика" способствовала удовлетворению определенных вкусов и "аппетитов" потребительского спроса и способствовала нейтрализации некоторых признаков социального недовольства, она, наряду с этим, разжигала и все возрастающие претензии и очаги потенциального несогласия с основными нормами социализма, вплоть до открытого противопоставления им. Здесь Корягина вполне права, подчеркивая, что "удовлетворяя в определенной степени некоторые дефициты потребительского спроса, она одновременно с этим способствовала появлению новых". Эти "непрерывно возрождающиеся дефициты, со своей стороны, все больше поощряли становление и развитие откровенно преступных звеньев, секторов, да и целых отраслей "второй экономики". В конечном итоге это способствовало "социально-экономической и политической дестабилизации общества".
Вместе с тем, по мере расширения масштабов незаконной хозяйственной деятельности, она могла все чаще, активнее и агрессивнее вмешиваться в дела самой основной, первой в жизни и для жизни общества экономики. Причем, как уже отмечалось, "вторая экономика" существовала исключительно за счет присваивания ресурсов социалистического сектора народного хозяйства. Таким образом, она определенно наносила вред его эффективности. Алексеев особо подчеркивает, что "целые предприятия в самом прямом смысле изнемогали, вследствие того, что у них как на "входе", так и на "выходе" самой производственной системы находились руководители, деятели и структуры, работающие исключительно на "черный рынок".
Существование и функционирование "второй экономики" весьма ощутимо подрывало и систему единого экономического планирования. Так, например, если данное предприятие пойдет по пути "компенсации" допущенных ошибок или неточностей его плановых заданий за счет покупок недостающих материалов у "подпольного" сектора, то органы планирования так никогда и не узнают, где и в чем нужно сделать соответствующие исправления и коррекцию на будущее. Создавая помехи или даже уничтожая, в прямом смысле слова, механизмы обратной связи общественного хозяйства, "вторая экономика" во многом заставляла систему планирования работать почти вслепую, располагая весьма неверной картиной подлинного состояния как отдельных отраслей, так и страны в целом.
Наряду с этим, ширящаяся практика "делать деньги" частным (или "левым") путем, приводила также и к ряду отрицательных явлений общественного и социально-психологического характера. Нарастало ощущение социальной несправедливости и неравенства, зависти и ненависти между людьми. Короче, "вторая экономика" привела к дополнительному углублению и увеличению всех экономических и общественно-политических проблем, требующих неотложного решения со стороны советского общества. Кроме того, она активно способствовала возникновению и обострению и новых проблем.
Разрушительное влияние "второй экономики" сказывалось также и на способности к действиям самой Коммунистической партии. Только наличием коррупции среди определенных групп ее кадров и руководителей можно объяснить столь удивительное на первый взгляд развитие событий, когда партия, успешно справившаяся в своей истории с явлениями типа Бухарина и Хрущева, не смогла своевременно разобраться и освободиться от их более позднего рецидива в лице Горбачева.
В 20-е годы у зажиточного крестьянства, являющегося классовой основой идей Бухарина, очевидно, просто не было возможности коррумпировать партию с тем, чтобы сохраниться. Совершенно иначе позднее обстояло дело с дельцами "нового класса" частных предпринимателей "второй экономики". С тем, чтобы могли не только существовать, но и процветать в самом прямом смысле слова, нелегальные производства и торговля должны были заранее обеспечить себя благорасположением государственных чиновников и партийных функционеров разных рангов. Их попросту покупали. Причем, чем больше распространялись данные виды незаконной деятельности, тем шире и глубже становилась и способствующая им коррупция. В этой связи Симис вполне оправданно подчеркивает, что "ни одно нелегальное предприятие не могло быть вообще создано без содействия каких-либо подкупленных деятелей государственной администрации".
В 1979 году Гроссман выступил с докладом на заседании Совместного экономического комитета Конгресса США, посвященном состоянию советской экономики во время перемен. Его доклад назывался. "Некоторые заметки о незаконной частной экономике и коррупции". В нем отмечалось, что практика подкупов и взяток должностных лиц в СССР получила "самое широкое распространение - с наивысших до наиболее низких уровней служебной иерархии". Приводились и свидетельства бывшего советского прокурора о том, как, например, директор овощной базы просто был обязан "под страхом увольнения регулярно давать взятки определенным деятелям партии и представителям государственной администрации в районе, где проживал".
Представление о размерах коррупции на самых высоких этажах власти дают и некоторые из громких общественных скандалов, разразившихся в стране в 70-80-е годы. Особую известность среди них приобрели случаи крупных махинаций, в том числе и на самых высших государственных уровнях, связанных с производством и сбытом такого стратегического для советской экономики вида сырья как хлопок. В ходе расследований выяснилось, что некоторым представителям высшего руководства партии и государства соответствующих республик Удалось открыть вполне "законный" способ получения миллиардов рублей при помощи непомерно раздутых цифр отчетов о якобы полученных рекордных урожаях хлопка выше плановых заданий. Оказалось также, что для проведения столь широкомасштабных операций коррупционного характера соответствующим образом была обеспечена поддержка ряда других особо ответственных лиц в стране, якобы даже зятя самого Брежнева.
"Своим собственным почерком" отличалась практика взяток и подкупов в других союзных республиках. В Азербайджане, например, имелись случаи "откупа" прав на частную добычу и сбыт икры. В странах Прибалтики упор делался на частные производства рыбных деликатесов, в Киргизии - на мясо, и т. д.
Понятно, что ничего из этого никому не удалось бы "протолкнуть" без наличия определенной степени коррупции в партийных и государственных структурах. На практике коррупция достигала даже самых высших уровней управления страны. В этой связи Симис приводит нашумевший в свое время случай с так называемыми "заказами" Фрола Козлова, бывшего в определенный период чем-то вроде "правой руки Хрущева". После неожиданной кончины этого высшего руководящего функционера Ленинграда у него в сейфе вдруг обнаружилось множество адресованных ему пакетов и конвертов, содержащих драгоценности и пачки денег. Было доказано, что это "откупы" ряда дельцов Ленинграда за заступничество Козлова, направленное на прекращение имеющихся против них судебных производств, предпринятых вполне оправданно в связи с практикой незаконной экономической деятельности.
В своем исследовании с весьма красноречивым заголовком "Товарищ Криминал - новая мафия России" исследователь из Йельского университета в США Стивен Гандельман приводит слова Александра Гурова, высшего служащего органов внутренних дел СССР. По его мнению, с времен Хрущева и Брежнева до Горбачева процессы внутреннего разложения Компартии неизменно находятся в самой непосредственной связи с коррупционным воздействием со стороны нелегальной организованной экономической преступности. Вот что заявляет в этой связи Гуров:
"Период хрущевской "оттепели" и открытия нашего общества предоставил возможности для развития также и организованной преступности… При Сталине было невозможно даже представить себе существование организованных преступных групп подобных масштабов… После него, однако, в обществе каким-то образом, причем весьма открыто, стало утверждаться что-то, что вполне можно было назвать… "Моральным кодексом грабителя". Все это, конечно, было и в интересах определенной части партийной бюрократии. В 1974 году, например, у так называемой "торговой мафии Москвы" были уже свои "представители" даже в высших уровнях партийного руководства. Получалась такая ситуация, при которой, если бы мне или кому-нибудь еще пришло в голову попробовать предупредить людей о том, что в стране происходит в действительности, то так называемые "либералы" меня бы просто высмеяли, а правительство бы объявило нас сумасшедшими.
Однако все начиналось именно так. Определенные люди из партийного руководства дали "зеленый свет" процессам незаконного обогащения. Всем нам следовало бы гораздо раньше и намного серьезнее и ответственнее призадуматься о причинах, породивших "теневую экономику" и связанную с ней коррупцию. Они появились при Хрущеве, а дальше разрастались при Брежневе. При Горбачеве же организованная преступность в стране приобрела возможности и статус по-настоящему могущественного фактора".
Хотя далеко не всегда в открытой и непосредственной форме, уровень коррупции оказал существенное воздействие и на внутреннее политическое состояние и проблемы самой Коммунистической партии. Проникающая повсюду коррупция все сильнее влияла на снижение критериев организационной жизни партии, на ухудшение уровня идейной подготовки, порождала все более растущее число случаев откровенного цинизма и формализма среди представителей партийной бюрократии. Ряд партийных функционеров и государственных служащих оказывались самым непосредственным образом связанными с коррупционной практикой, а через нее - и с экономикой частного типа. К тому же вовсе необязательным было, чтобы они сами лично принимали участие в частной производственной или торговой деятельности. Имелось гораздо больше других способов их участия в процессах незаконного обогащения, все заметнее набирающих силу в то время.
Таким образом, несмотря на всевозможные разумные причины первоначального допущения деятельности "второй экономики", с течением времени она все более пагубно влияла на ситуацию в стране, расширяя и усугубляя существующие проблемы. Чрезвычайно заметным был ее вклад и в дело срыва всех усилий по разрешению этих проблем.
Однако скажем еще раз, что не проблемы, несмотря на всю их остроту и важность, стали основными факторами разрушения советского социализма. Оно стало возможным только в ходе политического курса Горбачева, направленного в конечном итоге на утверждение в масштабах всей страны именно этого частнособственнического экономического уклада "второй экономики".
Связь Горбачева с идеологией и практикой "второй экономики" выявилась в "политическом повороте", предпринятом им после 1986 года и осуществленном с определенной долей цинизма. Вначале этот цинизм относился преимущественно к возможностям народного хозяйства Советского Союза успешно удовлетворять складывающиеся тенденции повышенного спроса на некоторые товары широкого потребления. Однако постепенно он во все возрастающей степени переключался и на всю систему экономической политики, равно как и на сами возможности и способности Коммунистической партии действовать или даже просто существовать в качестве эффективного единого общественного механизма. Показательно, что Горбачев не только пользовался наличием таких настроений в обществе, но своими публичными выступлениями и политикой всячески их дополнительно поощрял и раздувал.