Мне кажется, что мы или скатимся до привычных штампов: ты у нас глава студии, которому постоянно приходится решать массу конкретных проблем, в то время как я - всего лишь писатель, для которого самое главное, какое воплощение находят на экране его идеи, и ему глубоко наплевать, во что это воплощение обходится, - или же мы все-таки признаемся, что нас объединяет общая цель, заключающаяся в том, чтобы сделать по возможности хороший фильм. И тот факт, что мы несколько по-разному смотрим на то, как достичь этой цели, что нам есть о чем поспорить, что обсудить, на мой взгляд, только способствует достижению конечного результата. Но я сильно сомневаюсь, что одностороннюю связь, когда я посылаю тебе свои "мысли по поводу" после чего следует очередной и, признаюсь, пугающий период твоего молчания, можно назвать плодотворным сотрудничеством.
Я знаю, у тебя имеется богатый опыт доведения до ума крупных кинопроектов. У меня же богатый опыт доведения до ума "Автостопа" только не в кино, а на радио и на бумаге. Понимаю, тебя раздражает моя непонятливость, когда я отказываюсь взять в толк, какие проблемы возникают у тебя в связи с нашим проектом. Но и меня раздражает, что у меня с "Диснеем" еще не состоялось ни одного конструктивного диалога по этому поводу. Вот почему я предлагаю следующее: почему бы нам не встретиться с тобой и не поговорить?
Я буду в Лос-Анджелесе в следующий понедельник (19 апреля) или в начале следующей нежели. Был бы признателен, если бы "Дисней" взял на себя расходы по этой поездке. К письму прилагаю список телефонов, по которым можно связаться со мной. И если не получу от тебя звонка, то буду знать, что ты просто не пытался со мной связаться.
С наилучшими пожеланиями,
Дуглас Адамс
Адрес электронной почты: dna@tdv.com
Личный секретарь (Софи Остин): 555 171 555 1700 (звонить с 10 утра до 6 вечера по летнему времени)
Факс (офис): 555 171 555 1701
Домашний телефон: 555 171 555 3632
Домашний факс: 555 171 555 5601
Сотовый телефон в Великобритании: 555 410 55 098
Сотовый телефон в США: (310) 555 555 6769
Домашний телефон во Франции: 555 4 90 72 39 23
Джейн Белсон (жена), рабочий: 555 171 555 4715
Боб Букман (представитель, в США): (310) 555 4545
Эд Виктор (литагент, в Великобритании): 555 171 555 4100 (в рабочие часы)
Эд Виктор (литагент, в Великобритании), рабочий: 555 171 555 4112
Эд Виктор (литагент, в Великобритании), домашний: 555 171 555 3030
Роджер Бирнбаум, продюсер: (818) 555 2637 Джей Роуч, режиссер ("Эвримен Пикчерс"): (323) 555 3585
Джей Роуч, домашний: (310) 555 5903 Джей Роуч, сотовый: (310) 555 1279
Шона Робертсон ("Эвримен Пикчерс"): (323) 555 3585
Шона Робертсон, домашний: (310) 555 7352
Шона Робертсон, сотовый: (310) 555 8357
Робби Стэмп, исполнительный продюсер (Великобритания), рабочий: 555 171 555 1707
Робби Стэмп, исполнительный продюсер (Великобритания), домашний: 555 181 555 1762
Робби Стэмп, исполнительный продюсер (Великобритания), сотовый: 555 7885 55 8397
Джэнет Срифт (мать): 555 19555 6227
Джейн Гарнье (сестра), рабочий: 555 1300 555 684
Джейн Гарнье (сестра), домашний: 555 1305 555 034
Джекки Келлоуэй (няня дочери): 555 171 555 5602
Ангус Дейтон и Лиза Мейер (соседи, при необходимости примут сообщение), рабочий: 555 (145) 555 0464; домашний: 555 (171) 555 0855
Рестораны, где меня в принципе можно застать:
"Плющ" (Великобритания): 555 171 555 4751
"Грушо-Клуб" (Великобритания): 555 171 555 4685
"Гранит" (Великобритания): 555 171 555 3222
"Сейнсбери" (супермаркет, где я обычно делаю покупки, они всегда могут отправить мне сообщение на пейджер): 555 171 555 1789
Веб-сайт: www.douglasadams.com./forum
[Примечание редактора: Это письмо произвело желаемый эффект. Дэвид Фогель ответил его автору, и вскоре у них состоялась встреча, которая способствовала прогрессу в осуществлении проекта.]
Частная жизнь Чингисхана
Последние всадники исчезли в дыму, стук их копыт постепенно раздавался все глуше и глуше.
Над землей вился дым. Сквозь него тускло просвечивало, повиснув на западном небосклоне зияющей раной, кроваво-красное солнце.
В звенящей тишине, наступившей после битвы, лишь изредка с поля сражения доносились жалобные стоны - их издавали окровавленные останки тех, что еще недавно были людьми.
Из леса появились призрачные фигуры и застыли от ужаса. Но затем, стряхнув с себя оцепенение, со стенаниями устремились вперед. Это женщины разыскивали своих мужей, братьев, отцов, возлюбленных - сначала среди умирающих, затем среди мертвых. Дорогу им освещало зарево пожара. Горела их деревня - несколько часов назад она официально вошла в состав монгольской империи.
Монголы.
Подобно смертоносному смерчу, они налетели из степей Центральной Азии - неукротимая сила, и мир не был готов противостоять ей. Они были подобны гигантской косе, которая, не зная пощады, без разбору косила все на своем пути и называла это завоеванием.
И во всех землях, где слова "монгол" уже боялись пуще огня или вскоре начнут бояться, ничье имя не вызывало такого ужаса, как имя их предводителя Чингисхана. Величайший полководец Азии, он стоял особняком, и воины почитали его как бога. Им внушал страх холодный свет его серо-зеленых глаз, зловеще нахмуренные брови и тот факт, что он мог запросто оставить мокрое место от любого из них.
Позднее той ночью взошла луна, и в тусклом лунном свете из монгольского лагеря, который раскинулся на соседнем холме, с факелами в руках бесшумно выехала небольшая группа всадников. Обычный наблюдатель не нашел бы ничего примечательного в человеке, ехавшем в ее центре, - закутанный в тяжелый плащ, напряженный, пригнувшийся к шее лошади, как будто под грузом тяжелой ноши. Обычного наблюдателя просто не было бы в живых.
Стараясь придерживаться дорог, всадники проехали несколько миль через залитые лунным светом леса. Наконец они прибыли к небольшой поляне, приостановили лошадей и подождали своего предводителя.
Он медленно подъехал к спутникам и оглядел несколько крестьянских хижин, теснившихся в центре поляны. На первый взгляд их можно было посчитать заброшенными.
Из неказистых дымоходов почти не струился дым. Окна были темны, ни звука не доносилось из-за дверей, и лишь за одной детский голос шепнул: "Тише…"
Казалось, на какой-то момент глаза предводителя монголов сверкнули странным зеленым огнем. В его редкой бороденке промелькнула улыбка - если так можно назвать мрачный, зловещий оскал. Обычно эта странная "как бы" улыбка означала - особенно для того, кто совершил непростительную оплошность посмотреть в его сторону, - что нет для монгольского полководца большей радости, чем, устав кромсать людей на мелкие куски, сбросить с себя напряжение битвы.
Дверь распахнулась под ударом монгольского сапога, и его обладатель ворвался в хижину подобно ураганному порыву. В то же мгновение двое детей с криком бросились к матери. Та, застыв от ужаса, сидела в углу крошечной комнаты.
Залаял пес.
Монгол ткнул факелом в тлеющий очаг, после чего бросил в огонь собаку. Это ей наука. Пусть знает, кто к ним пришел. Последний мужчина в семье, седовласый старик, сверкая очами, поднялся навстречу незваным гостям. Раздался свист меча, и голова старика, упав с плеч, со стуком покатилась по полу и остановилась у ножки стола. Несколько мгновений обезглавленное тело сохраняло вертикальное положение, словно не зная, что делать дальше. А затем медленно, если не царственно, опустилось вперед. Но туг в хижину шагнул сам хан и оттолкнул его в сторону. Взгляду его предстала домашняя сцена, и он не мог сдержать зловещей улыбки. Хан подошел к большому стулу и сел на него, словно проверяя, насколько тот удобен. Наверное, сидеть на стуле ему понравилось, потому что хан издал тяжкий вздох и устало откинулся на спинку, глядя на очаг, в котором теперь пылали останки верного пса.
Воин схватил испуганную женщину, грубо оттолкнул в сторону детей, а ее, дрожащую как осиновый лист, подтащил к всесильному хану.
Она была молода и хороша собой, с длинными, хотя и спутанными, черными волосами. Грудь ее вздымалась, лицо было искажено ужасом.
Хан смерил ее презрительным взглядом.
- Известно ли ей, - наконец спросил он негромким хрипловатым голосом, - кто я такой?
- Ты… всесильный хан! - в страхе воскликнула женщина.
Хан в упор посмотрел ей в глаза.
- А знает ли она, - прошипел он, - чего я от нее хочу?
- Я… я сделаю для тебя что угодно, - выдавила из себя женщина, - только пощади моих детей.
- Тогда начинай, - тихо ответил хан.
Он опустил глаза и задумчиво посмотрел в огонь.
Женщина же, трясясь от страха, в нерешительности шагнула вперед и положила холодную ладонь на руку хану.
Воин грубо убрал ее руку.
- Не это, - рявкнул он.
Женщина отшатнулась, не зная, что делать. Наверно, от нее ждут чего-то большего. По-прежнему дрожа всем телом, она опустилась на колени и осторожно раздвинула хану ноги.
- Не смей! - взревел монгол и грубо повалил ее на спину.
Женщина съежилась на полу - в ее глазах читалась растерянность, смешанная с ужасом.
- Давай, пошевеливайся, - подгонял ее монгол, - расспроси хана, как прошел у него день.
- Что? - испуганно переспросила она. - Я не понимаю… что я должна…
Монгол грубо схватил ее, резко развернул и прижал к горлу острие меча.
- Я сказал, расспроси его, - прошипел он, - как прошел у него день.
Женщина лишь простонала от испуга и удивления. Но в горло ей тотчас вновь уперлось острие меча.
- Говори!
- Э… как у тебя… прошел день, - запинаясь на каждом слове, пролепетала женщина. - Ты остался дово…
- "Дорогой", - прошипел монгол, - надо говорить "дорогой".
- Как у тебя прошел день… дорогой? - повторила женщина вопрос.
Хан на мгновение поднял глаза.
- Как обычно, - отозвался он, - в сражениях.
И снова уставился в огонь.
- Вот так, - одобрительно отозвался воин-монгол, - продолжай.
Женщина немного расслабилась. Судя по всему, она только что выдержала нечто вроде испытания. Может, теперь ей дадут понять, чего, собственно, от нее ждут, и тогда она сможет как можно скорее пройти через этот ужас. Она нервно подалась вперед и вновь принялась ласкать хана.
Монгол грубо отшвырнул ее через всю комнату, злобно пнул сапогом, после чего рывком заставил подняться.
- Я же сказал, не смей! - проревел он.
После чего поднес к ней вплотную лицо, обдав тяжелым дыханием - изо рта у него воняло прокисшим вином и прогорклым козлиным салом. Женщине от этого лучше не стало - наоборот, почему-то до боли напомнило теперь уже бывшего мужа, который проделывал с ней каждую ночь то же самое. Она разрыдалась.
- Будь с ним ласкова, - прорычал монгол и выплюнул ей в лицо качающийся зуб. - Спроси, как у него идут дела!
Женщина в растерянности уставилась на своего истязателя. Кошмар возобновился. Теперь увесистый удар пришелся ей по щеке.
- Чего тянешь, - вновь рявкнул монгол, - спроси: как идут твои дела, дорогой?
С этими словами он грубо подтолкнул ее вперед.
- Как идут твои дела… дорогой, - выдавила из себя несчастная.
Но монгол лишь снова тряхнул ее.
- С чувством, тебе говорят!
К горлу женщины вновь подступили рыдания.
- Как идут у тебя дела… дорогой, - вновь пролепетала она, но на этот раз в ее голосе послышалось нечто вроде нежности.
Всесильный хан вздохнул.
- В принципе неплохо, - устало ответил он. - Мы прошлись по Маньчжурии, попроливали там немало крови. Но это было утром, день у нас прошел за мародерством и грабежами, хотя где-то в половине четвертого пришлось вновь немного поработать мечом. А как у тебя прошел день?
С этими словами он вытащил из складок одежды несколько свернутых трубочкой карт и принялся рассеянно рассматривать их в тусклом свете догорающего пса.
Воин-монгол вытащил из огня раскаленную кочергу и с угрожающим видом приблизился к женщине.
- Говори! Немедленно!
Та с ужасом подпрыгнула на месте.
- Говори!
- Мой муж и отец… были убиты, - произнесла она.
- Неужели, дорогая? - рассеянно отозвался хан, не отрывая глаз от карты.
- Собаку мою сожгли.
- Вот как?
- Вот, пожалуй, и все…
Монгол с раскаленной кочергой сделал еще один шаг в ее сторону.
- А надо мной издевались! - выкрикнула женщина.
Хан поднял на нее глаза.
- Что? - переспросил он задумчиво. - Извини, дорогая, но я здесь читаю…
- Верно, - подбодрил ее монгол, - поприставай к нему.
- Что?
- Скажи, например: "Чингис, отложи эти свои карты, неужели ты не видишь, что я тут, перед тобой. Стою и жду, после того как провела весь день у раскаленного оча…"
- Но он же меня убьет!
- Еще как убьет, если не скажешь!
- Я не могу! Это выше моих сил! - всхлипнула женщина и рухнула на пол. Как раз у ног великого хана. - Только не мучайте меня! - стенала она. - Если ты хочешь надругаться надо мной, надругайся, но только не…
Великий хан поднялся на ноги и злобно посмотрел на нее.
- Нет, - прошипел он свирепо, - ты будешь лишь смеяться, как и другие до тебя. Вы все одинаковы.
И Хан, громко топая, вышел из хижины в темноту ночи. Он так пылал гневом, что даже позабыл, перед тем как уехать отсюда, сжечь деревню.
После очередного кровавого дня последние всадники исчезли в дыму, постепенно стук их копыт раздавался все глуше и глуше.
Над землей вился дым. Сквозь него тускло просвечивало, повиснув на западном небосклоне зияющей раной, кроваво-красное солнце.
В звенящей тишине, наступившей после битвы, лишь изредка с поля сражения доносились жалобные стоны - их издавали окровавленные останки тех, что еще недавно были людьми.
Из леса появились призрачные фигуры и застыли от ужаса. Но затем, стряхнув с себя оцепенение, со стенаниями устремились вперед. Это женщины разыскивали своих мужей, братьев, отцов и возлюбленных - сначала среди умирающих, затем среди мертвых.
Вдали, за серой завесой дыма, в лагерь под топот копыт, с гиканьем и лязгом оружия, вернулись тысячи всадников. Бахвалясь друг перед другом подвигами, они спешились с коней и тотчас принялись за обильные возлияния, заедая дешевое вино прогорклым козьим жиром.
Перед роскошным императорским шатром, весь забрызганный кровью, со своего скакуна устало спешился великий хан.
- И что за битва была сегодня? - спросил он у своего сына Угэдея, который подъехал к шатру вместе с ним.
Угэдей был молод и полон амбиций, и его, как начинающего полководца, больше всего на свете интересовали разного рода зверства. В душе он лелеял надежду, что в один прекрасный день побьет все рекорды Поднебесной по числу крестьян, зараз пронзенных острием меча, и намеревался сегодня же ночью поупражняться в этом искусстве.
Угэдей подъехал к отцу.
- Битва за Самарканд, о хан! - объявил он и для пущей вящести грозно поразмахивал мечом.
Хан сложил на груди руки и прислонился к коню, глядя на кровавое месиво из человеческих тел где-то вдали, в долине под ними.
- Я уже не вижу никакой разницы, - вздохнул он. - И мы победили?
- О, конечно же! - воскликнул Угэдей со свирепой гордостью. - Это была великая победа!
- Еще какая великая! - добавил он, чуть помолчав.
А затем с воодушевлением потряс мечом и сделал несколько выпадов, словно разя воображаемого врага. Сегодня вечером, решил про себя Угэдей, он обязательно одним разом проткнет шестерых.
Хан поморщился, глядя на сгущавшиеся сумерки.
- О Господи, - устало произнес он, - я провел в сражениях вроде этого целых двадцать лет, но у меня такое чувство, что жизнь не сводится только к ним, в ней должно быть что-то еще. - Хан повернулся и, задрав подол расшитого золотом, но теперь порванного и окровавленного платья, уставился на свой волосатый живот. - Вот, пощупай, - обратился он к сыну. - Не кажется ли тебе, что я начинаю обрастать жиром?
Угэдей посмотрел на живот великого хана со смешанным чувством благоговейного трепета и нетерпения.
- Ничуть, - ответил он.
С этими словами он велел слуге принести карты. Как только тот их принес, Угэдей пронзил его мечом и, пока несчастный падал, поймал из его ослабевших рук планы новой грандиозной кампании.
- А теперь, о хан, - произнес он, разворачивая свиток на спине другого слуги, который ради этого вынужден был пригнуться, - мы должны совершить рывок в Персию, откуда нам откроется весь остальной мир! Мы покорим его в два счета.
- Погоди, - перебил его хан, - ты лучше пощупай вот это. - Он двумя пальцами собрал на животе жировую складку. - Тебе не кажется, что…
- Хан! - нетерпеливо прервал его сын. - Еще немного - и весь мир будет у наших ног!
От злости и раздражения он пронзил карты кинжалом, угодив несчастному слуге прямо в левое легкое.
- Когда? - нахмурился хан.
Угэдей раздраженно замахал руками.
- Завтра! - сказал он. - Мы начнем с завтрашнего дня!
- Ну, видишь ли, завтра вряд ли получится, - ответил хан. Он надул щеки и на какое-то мгновение задумался. - Дело в том, что на следующей неделе я должен читать в Бухаре лекцию по технике кровопролития и хотел завтра к ней подготовиться.
Угэдей удивленно уставился на отца, слуга с картой на спине тем временем медленно осел на землю.
- А ты не мог бы это дело отложить? - воскликнул он.
- Понимаешь, они уже заплатили мне, так что я вынужден сдержать обещание.
- А как насчет среды?
Хан вытащил из складок одежды какой-то свиток и просмотрел его, медленно кивая головой.
- Насчет среды я не уверен…
- Тогда в четверг?
- Нет, четверг однозначно занят. Угэдей с женой придут на обед, я уже пообещал…
- Но ведь Угэдей - это я!
- Ну, значит, ты здесь. В четверг и у тебя не получится.
Угэдей молчал. Тишину нарушали лишь дикие вопли тысяч волосатых монголов. Одурманенные победой, они пили, дрались и громко выясняли отношения.
- Послушай, - тихо сказал он наконец, - а в пятницу ты будешь готов к завоеванию мира?
Хан вздохнул.
- В пятницу по утрам приходит секретарша.
- Правда?
- Отвечать на письма. Ты просто не представляешь, как много внимания люди требуют от меня к своим делам. - Чингисхан устало привалился к лошади. - Подпишу ли я то, появлюсь ли я там. Устрою ли благотворительную битву. Эти дела продлятся как минимум часов до трех. А затем мне хотелось бы пораньше начать уикэнд. Так… понедельник, понедельник…
Он снова заглянул в свиток.
- Боюсь, что и в понедельник не выйдет. Отдых и восстановление сил - я просто настаиваю на этом. Может, вторник?
Тут издалека донесся странный пронзительный звук. Его можно был принять за обычные ежедневные причитания женщин и детей, оплакивающих убитых мужчин, и хан не обратил на него внимания. На горизонте замерцал какой-то огонек.