Начать стоит с того, что бывший вице-король Индии и будущий (с 1938-го) министр иностранных дел в правительстве Чемберлена лорд Галифакс, лидер палаты лордов, будучи принципиальным сторонником "умиротворения", частным образом отправился в ноябре 1937 года в Германию как "магистр по лисьей охоте". Тогда все еще было впереди – и аншлюс с Австрией, и раздел Чехословакии, и раздел Польши, и все могло бы быть по-другому, но… После спортивных развлечений лорд Галифакс был приглашен в Берхтесгаден и имел неофициальную беседу с Гитлером. "Беседа оказалась лишь пустой болтовней и оставила чувство недоумения", – раздраженно откомментирует спустя десять лет этот факт Черчилль. Отнюдь. Именно в ходе этой беседы (19.11.37) Галифакс дал понять Гитлеру, что Англия готова предоставить ему свободу действий в Центральной и Восточной Европе, в частности в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. В тот момент лорд еще не обладал нужными полномочиями, говорил как частное лицо, но вес его слов возрос в определяющей степени, когда в самом скором времени он получил министерский пост. Именно при нем Гитлер осуществил все вышеназванные меры без противодействия Англии.
Чемберлен, ставший премьером в том же 1937 году, не случайно вскоре определил Галифакса в министры иностранных дел, ведь их обоих причисляли к т. н. кливлендскому кружку сторонников дружбы с резко антикоммунистической Германией. В этом неформальном, но очень влиятельном сообществе, куда с середины 1930-х годов входили крупные финансисты и предприниматели, с одной стороны, а политические деятели, в том числе члены правительства, – с другой, обсуждались в том числе проблемы английской внешней политики и вырабатывались планы сотрудничества с Гитлером. В Германии эти люди вполне обоснованно видели защиту от всемирной коммунистической заразы, от глобальных притязаний Коминтерна. И готовы были ради этого на многое.
Замечу, что и правительство Чемберлена (в котором из 21 министра 11 были аристократами), и фракция консерваторов в парламенте (где 181 депутат в общей сложности занимал 775 директорских постов)состояли в основном из единомышленников премьера. А ведь это были, в лучшем смысле слова, хозяева Англии…
Подобным образом в то время думало большинство в Великобритании, не только ее политический класс. Даже спустя более двадцати лет после начала войны генерал-майор Джон Фуллер, автор первого в мире танкового прорыва, впоследствии военный историк и теоретик, убежденно писал: "Не могло быть никакого сомнения, что в 1939 году лучшей политикой для Великобритании было остаться в стороне от войны, предоставив Германии и СССР возможность ослаблять друг друга". А порой политический мейнстрим формулировался гораздо жестче: "Только объединившись, Англия и Германия могут бросить вызов врагу. Англосакство оживлялось как концепция расовой и этической солидарности. Зло находилось на Востоке. Англия и Германия вместе могли воздвигнуть защитную линию".
На волне подобных настроений в довоенной Англии были созданы и вели активную, в том числе пропагандистскую, деятельность организации, названия которых говорят сами за себя: Общество англо-германского содружества, Англо-германское товарищество. Они получали немалую финансовую поддержку от ведущих банков и крупных промышленных концернов Британии. Деловые круги были в этом прямо заинтересованы, поскольку к концу 1930-х годов англо-германские экономические отношения развивались весьма интенсивно: в июле 1938 года было подписано англо-германское платежное соглашение, расширявшее возможности торговли, а в конце года дошло и до обсуждения главного – создания англо-германского экономического союза. Первая задача которого состояла в полюбовном разрешении основного, если не единственного, противоречия между Англией и Германией: в перераспределении колоний и новом разделе мировых рынков, удовлетворявшем обе стороны.
Наконец, в качестве верхушки прогерманского (скажем прямо, прогитлеровского) айсберга английской политики можно рассматривать так называемую группу Линк ("Звено"), насчитывавшую около тысячи членов, принадлежавших в основном к высшим лондонским кругам. Туда входило немало депутатов из консервативной партии. Некоторые участники были связаны с немецким посольством в Лондоне, многие были членами вышеупомянутого Англо-германского товарищества. По словам немецкого поверенного, общество Линк "посвятило себя полностью защите немецких интересов", будучи тесно связано с работниками гитлеровского посольства в Лондоне.
Итак, своей политикой "умиротворения" Чемберлен полностью соответствовал интересам Великобритании, как их понимали в равной мере и политический истеблишмент страны, и ее народ, что, вообще-то, редко совпадает. Не случайно с именем Чемберлена связана также британская политика "невмешательства" в Испании, позволившая Германии и Италии помочь Франко покончить с коммунистами у себя на родине, несмотря на действие красных (советских в том числе)"интербригад". Чемберлен и его многочисленные единомышленники "вверху" и "внизу" понимали: коммунистический пожар, угрожавший человечеству, надо остановить любой ценой.
Более того, чтобы урегулировать разногласия с Муссолини, Чемберлен был готов признать захват Италией Абиссинии, а Гитлеру был готов предложить уступки в вопросе о колониях, более всего напрягавшем германо-британские отношения (идея, находившая широкую поддержку у политического класса Англии). Таким образом, сомневаться в искренности и выверенности позиции Чемберлена оснований нет.
1938 год: Чемберлен – миротворец, Черчилль – отщепенец
Тем временем Гитлер планомерно осуществлял свою заветную мечту по объединению всех немцев в едином рейхе. Один народ – одна страна. Весной 1938 года он воссоединил Германию с Австрией. К осени он был готов воссоединить с Германией Судетскую область Чехословакии, более чем на 60 % населенную немцами.
Чемберлен, конечно же, тоже, как и Черчилль, был знаком с главной книгой-исповедью Гитлера, но из ее прочтения сделал совсем другие выводы. Он увидел свой долг в том, чтобы помочь Гитлеру усилиться максимально перед броском на Восток, на цитадель мирового коммунизма – на Советский Союз. Чемберлен верил Гитлеру в том, что этот бросок неотвратим. Он стал вторым, после Галифакса, высокопоставленным британским политиком, посетившим Гитлера в его горной резиденции – Берхтесгадене. Об этом визите имеется "отчет Шмидта", из которого следует, что в беседе Гитлер всячески упирал на то, как много сделал он для дела мира, для англо-германского сближения, но при этом был совершенно откровенен в своих планах в отношении Чехословакии и демонстрировал решимость идти до конца. А Чемберлен дал понять, что лично он ничего не имеет против, но должен заручиться согласием кабинета.
Напомню, что раздел Чехословакии отвечал интересам не только Германии: в нем с энтузиазмом приняли участие и Словакия, и Венгрия, и Польша (две первые страны станут союзницами гитлеровской Германии в войне, последняя, отвергшая союз, – жертвой). И никто из народов мира не хотел и не собирался проливать кровь за интересы чехов, англичане в том числе.
Более того, наиболее дальновидные и начитанные из английских политиков понимали, что Германия сделала лишь первый шаг того "дранг нах Остен", который был твердо обещан всем читателям и почитателям Гитлера в главной книге его жизни. Теперь как Польша, так и Советская Россия должны были встать на очередь в планах германских агрессоров, и европейцам оставалось только ждать, сложа ручки, когда "две гадины", оказавшись лицом к лицу без всякого буфера, наконец начнут "жрать друг друга". Неудивительно, что такие солидные, респектабельные газеты, как "Таймc", "Обсервер", "Дейли экспресс", "Дейли мейл" и др., ежедневно писали о целесообразности и безальтернативности политики "умиротворения", поддерживали курс на сотрудничество с гитлеровской Германией.
Поэтому, когда по возвращении в Лондон вечером 16 сентября Чемберлен провел совещание кабинета, то кабинет, заслушав его самого и специально вызванного из Праги посла лорда Ренсимена (он выступил за передачу Судетской области Германии даже без плебисцита и вообще горячо отстаивал интересы Германии), принял решение согласиться с требованиями Гитлера. Это было коллективное мнение правительства, решение не отдельной личности, Чемберлена, а государства Великобритании.
Через два дня в Лондон прибыли премьер Франции Даладьеи министр иностранных дел Жорж Бонне. Совместное решение было простым и рациональным: все территории, население которых более чем на 50 процентов состояло из немцев, отходили к Германии "для поддержания мира и охраны жизненных интересов Чехословакии". Чехов, конечно, не спросили о том даже для приличия: 19 сентября английский и французский послы в Праге вручили свои совместные предложения (по сути дела, ультиматум) чешскому правительству. Судьба этой страны была полюбовно решена правительствами "старших" стран. Правительство Чехословакии капитулировало.
В Мюнхене все прошло как нельзя лучше, гладко, без эксцессов. И после Мюнхена, кстати, тоже: ни один инцидент не омрачил вступления немецких войск в Судеты. Генерал Рейхенау доложил: "Мой фюрер, сегодня армия приносит величайшую жертву, на которую могут пойти солдаты перед своим командующим: они вступают на вражескую территорию без единого выстрела". Это – сильное свидетельство в пользу правильного понимания ситуации и правильного решения со стороны Даладье и Чемберлена.
Но Чемберлен сумел пойти намного дальше. Улучив минуту во время ожидания, пока эксперты готовили окончательный текст тройственного соглашения, он предложил Гитлеру встретиться один на один, без французского или какого-либо иного партнера. Гитлер мгновенно дал согласие и принял Чемберлена в своей мюнхенской квартире утром 30 сентября в присутствии лишь одного переводчика. У Чемберлена был заранее готов проект декларации, который он и предложил Гитлеру:
"Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.
Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.
Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе".
Как понимает читатель, данный проект полностью отражал давнишнюю заветную мечту Адольфа Гитлера, не раз ей публично присягавшего. Он немедленно подписал предложенный документ, ничего не добавив и не возразив.
Это был апофеоз англо-германских отношений того периода, когда народы еще не был ввергнуты в чудовищную бойню, – и это был апофеоз мира.
Чемберлен торжествовал, это был его звездный час. Вернувшись в английский аэропорт Хестон и едва только выйдя из самолета, он показал совместную декларацию толпе видных деятелей и других лиц, собравшихся приветствовать его, и заявил: "Я привез мир нашему поколению!". Прибыв в свою резиденцию, он, стоя в открытом окне перед морем народа, вновь сказал: "Из Германии на Даунинг-стрит привезен почетный мир. Я верю, что это будет мир для нашего времени".
Народ Англии, настроенный в целом пацифистски, был в полной эйфории: Чемберлена, принесшего англичанам мирное будущее, готовы были носить на руках. Уильям Ширер, американский журналист, на которого я уже ссылался, записал по горячему следу: "Даже официанты и таксисты, обычно люди разумные, разглагольствуют, как здорово, что удалось избежать войны, что это было бы преступлением, что они повоевали в прошлую войну и этого достаточно". Ну и, само собой, политика "умиротворения" получила полное одобрение влиятельного и многочисленного Британского союза фашистов (их газета "Акшэн" писала, что Чемберлен передал Судетскую область Германии, "руководствуясь здравым смыслом и мужеством").
В высшей степени показательной можно считать ратификацию мюнхенской договоренности парламентом: она была одобрена 366 голосами против 144. Даже часть лейбористской оппозиции поддержала Чемберлена, выражая "чувство глубокого удовлетворения по поводу того, что войну на какое-то время удалось предотвратить". А лейборист лорд Хартвуд, например, и вовсе заявил, что он "позволил бы Гитлеру делать все, что он хочет в Восточной Европе". И только трое депутатов, чьи надежды на возвращение в правительство всецело были связаны с войной, продолжали публично злобствовать против премьер-министра: Уинстон Черчилль, Энтони Иден и Дафф Купер. Лично Черчилль даже выступил как подлинный "гарант войны", пообещав, довольно оскорбительно, всего через три дня после Мюнхена: "Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и теперь получит войну".
До этого момента в нашей истории все понятно и логично. Так же понятно и логично продолжение этой истории в виде превращения немцами в свой протекторат не только напросившейся на это Словакии, но и последнего остатка былой Чехословакии – Богемии и Моравии, испокон веку входивших в состав еще Священной Римской империи германской нации, впоследствии Австрийской империи. Протектором Богемии и Моравии был назначен фон Нейрат, занимавший до Риббентропа пост министра иностранных дел.
А вот далее начинается абсурд, разобраться в котором не так-то легко.
Подлинная причина Второй мировой войны
Казалось бы, абсорбция Богемии и Моравии должна была бы приветствоваться Англией и Францией ровно по тем же соображениям, что и в отношении Судет: усиление Германии перед броском на СССР отвечало общеевропейским интересам. Однако общее мнение историков состоит в том, что-де Чемберлен был "разочарован" этим поступком Гитлера, почувствовал себя обманутым в своих лучших надеждах и ожиданиях и "не простил" Гитлеру такого "ужасного обмана". И тогда, якобы, чтобы предотвратить повторение подобного номера в дальнейшем, Англия и Франция дали гарантии Польше, предопределив тем самым неизбежность Второй мировой войны.
Объяснение для детей, не для взрослых, умеющих думать людей.
Вряд ли надо растолковывать, что серьезные, ответственные политики, каким, без сомнений, был Невилл Чемберлен, не принимают важных решений под воздействием эмоций. Кстати, генерал-историк Дмитрий Волкогонов, написавший предисловие к шеститомнику Черчилля, наблюдательно подметил: "Читая написанные Черчиллем строки, видишь: все лидеры крупных европейских государств говорили в то время на одном циничном языке – языке недоверия, коварства и силы". Но именно на этом языке захват Богемии и Моравии не нуждался в переводе. Гитлер верно заметил в свое время австрийскому канцлеру Шушнигу: "Англия не пошевельнет ни одним пальцем ради Австрии". Не пошевелила она и ради Судет. Почему же бы вдруг она стала "шевелить пальцами" ради ничего не значащих Богемии и Моравии, ради мало что значащей Польши? С какой стати?
Как ни странно, именно этим недоумением козырял после войны не кто-нибудь, а сам Черчилль, демонстрируя редкостное здравомыслие задним числом и едко критикуя Чемберлена, например, так:
"Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60–70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах".
В самом деле, что это за дерзко-агрессивные поползновения со стороны бессильного субъекта? Черчилль не дает этому парадоксу никакого объяснения, словно хочет нас заставить усомниться в умственных способностях Чемберлена, внезапно потерявшего рассудок, как будто сам он не стоял во главе "партии войны" все предвоенные годы.
Но коль скоро Черчилль не выдает секретов британской политики, попробуем разобраться сами, что же произошло, почему эта политика вдруг "сошла с ума".
Для начала сопоставим некоторые даты.
Мюнхенское соглашение, отдавшее Гитлеру Судеты и спасшее Европу от большой войны, было подписано 30 сентября 1938 года к удовлетворению сторон.