Фактически "Театр.doc" является (не хочу говорить "являлся") единственным действующим адресом, куда любой человек, решивший написать на русском языке пьесу или жаждущий найти современную пьесу на русском языке, мог обратиться и куда мог прийти, приехать, прилететь и быть услышанным, принятым, понятым. В этом смысле влияние "Театра.doc" неоценимо. В этом театре накоплена мощнейшая информационная база. Его бесспорно знают в тех странах, для которых современный театр является важной составляющей культурной жизни. Через него прошли многие и многие люди, которых теперь мы знаем как заметных и важных драматургов и сценаристов. Во многом именно "Театр.doc" не давал забыть о России как о стране с великими – я подчёркиваю, с великими – драматургическими традициями.
"Театр.doc" нужно немедленно спасать!
Так случилось, что "Театр.doc" находится в Москве, и решать с ним вопрос должно московское правительство. Но этот театр имеет общероссийское значение, а также для всего культурного контекста, где люди пишут на русском языке, то есть для Белоруссии, Казахстана, Украины – для всего пространства, где кто-то что-то вдруг захочет и решит написать для театра на русском языке.
Вопрос упирается в то, что кому-то приглянулся маленький московский подвал, в котором за двенадцать лет существования было написано и сыграно такое количество пьес и спектаклей, что не поддаётся счёту. И делалось это в том самом творческом процессе, который многими уже забыт как таковой, то есть бесплатно или почти бесплатно. Думаю, весь годовой бюджет "Театра.doc" был существенно меньше заработков одного из средних резидентов пресловутого "Комеди клаба".
Закрыли "Театр.doc". Не кружок китайской чайной церемонии, студию оригами или клуб кришнаитов, но уникальное культурное явление, в котором люди осуществляли жизнь и существование современной русской драматургии. А драматургия для России – одно из важнейших национальных достояний, мы – родина Островского, Чехова, Булгакова, Вампилова, Володина.
Вот и получается, что русская драматургия, как шагреневая кожа, уменьшилась до размеров крошечного "Театра.doc", и её незаметно, под шумок больших политических событий и экономических передряг выбросили… Выбросили только потому, что, скорее всего, какому-то жадному, бессмысленному бизнесмену понадобился московский подвал. Это, с одной стороны, не укладывается в голове, а с другой – это много говорит о том, какое место те, кому принадлежат подвалы, недвижимость, финансы, малая и большая политика, отводят современной культуре – никакое… То есть места ей нет.
Гораздо проще и веселее проводить лихие городские праздники, световые шоу, огромные многобюджетные фестивали, на которых культурного продукта и нового художественного произведения не возникает. Проще и веселее заигрывать с могучими и известными деятелями театра и кино, которые ваяют дорогущие блокбастеры и мюзиклы, чем вникнуть, разобраться и помочь по-настоящему важному, трудоёмкому, со стороны не очень понятному, но подлинному художественному явлению, которое, в сущности, и является самобытной русской культурой.
"Театр.doc" надо спасать! В противном случае возникнет ещё одна дыра в и без того дырявом современном русском культурном контексте.
Кому я это написал? Не знаю! Наверное, Лене Греминой, Мише Угарову, людям, которые столько лет были тем самым адресом, на который шли-ехали-летели те, кто что-то захотел написать для современного театра. Написал я людям, которые являются "Театром.doc", то есть драматургам, режиссёрам, актёрам, которые через него прошли, и тем, кто до 15 октября в нём работал.
Наверное, написал я это Сергею Капкову, министру культуры Москвы, который, как мне думается, должен всё бросить и заняться спасением этого маленького театра.
А что ещё я могу сделать?
Вот такая трудная осень. Эта осень войдёт в историю тяжёлыми политическими событиями, авиакатастрофами, экономическим кошмаром… Но очень не хочется, чтобы она вошла в историю и как последняя осень маленького "Театра.doc".
12 ноября
Рано утром вернулся из Пекина в Москву. Пробыл в столице Китая пять полных дней по случаю выхода в продажу моей первой и на сегодняшний день единственной переведённой на китайский книги. Да, в Китае небольшим, можно сказать, крошечным тиражом вышел мой роман "Рубашка". В переводе Фу Пиньси.
Так случилось, что выход книги и мой приезд совпали с саммитом АТЭС. Никто из моих друзей не верит в то, что я поехал в Пекин не в составе делегации, не для того, чтобы осуществить некую культурную программу саммита, и что всё это чистое совпадение.
Это ужасно обидно – не только потому, что мой приезд и выход книги планировался сильно раньше назначенных мероприятий АТЭС, не только потому, что никакой практической и даже просто моральной помощи и поддержки ни с какой стороны от руководства не было оказано – посольства обеих стран не проявили никакого интереса к выходу книги… А должен сказать, что за последние двадцать с лишним лет в большом Китае практически не выходили книги современных российских литераторов. В Гонконге что-то переводилось, а в большом Китае – нет. Так что совпадение совершенно случайное, события эти никак не связаны. Да ещё бронь в гостинице, сделанная заранее, благодаря АТЭС была аннулирована, так как на моё место должен был приехать участник саммита.
К тому же в Пекине были приняты такие меры безопасности, что очень многое из того, что непременно хотелось увидеть и осуществить, – сделать было невозможно. Путин, Обама и другие своим присутствием нарушили обычную жизнь Пекина на все дни моего пребывания. И если к Путину я как-то привык и перекрытие дорог меня не особенно удивляло, то невозможность посмотреть или посетить важные и волнующие меня места из-за присутствия Обамы было делом обидным. Мы никогда не были так близки с Обамой, и эта близость не доставила мне радости.
Кстати, Обама огорчил китайцев тем, что привёз с собой свой автомобиль, и его возили на нём якобы потому, что он не захотел садиться в машину китайского производства. Остальным лидерам были предоставлены китайские суперавтомобили под названием "Красное Знамя". Если бы я выбирал между "Красным Знаменем" и "Роллс-Ройсом", я выбрал бы первый, но он дороже.
В общем, я так ждал этой поездки, мы с Пиньси так готовились, особенно он. Мы волновались… А тут на́ тебе. Обама и Путин.
Сказать, что я впечатлён, – это ничего не сказать. И сейчас, после длительного перелёта и перед вечерним спектаклем в Москве, ничего писать о Китае не буду. Хочу, вернувшись домой, в Калининград, сесть и оформить впечатления в несколько объёмных записей. Китай, мои приобретённые китайские друзья и знакомые и впечатления, которые мне посчастливилось получить, требуют вдумчивой работы.
Мои друзья, которые давно работают с Китаем и китайцами, многое мне советовали, о многом предупреждали и от многого предостерегали. Все мои впечатления совершенно расходятся с их опытом и представлениями. Но все мои знакомые, работавшие с Китаем, – это бизнесмены и политики разного уровня. Я же общался с другими людьми и по другому поводу. Самое большое изумление – это то, что мы с китайцами не так бесконечно далеки и не так различны, как многие думают и в чём многие уверены. Общего в той самой сфере жизни, о которой мои друзья-бизнесмены ничего не знают, у нас с нашими ровесниками и городскими образованными жителями Китая гораздо больше, чем с голландцами или датчанами. Это видно, и это чувствуется в атмосфере книжных магазинов, в оперном театре или даже при прослушивании радиостанции в машине моего переводчика и друга Фу Пиньси. В России нет ни одной радиостанции, на которой было бы столько той музыки, которую я люблю, и это радио не хочется переключать вовсе… А ещё я был в доме своего китайского ровесника и человека, близкого мне социально, а также близких жизненных интересов, но об этом потом. Мне предстоит сыграть какое-то количество спектаклей и объехать ряд городов, прежде чем я смогу, добравшись до дома, написать о китайских впечатлениях так, как того мои пекинские впечатления заслуживают.
27 ноября
Сегодня ночью вернулся домой. Не был дома больше месяца, а это уже такой срок, когда замечаешь, как изменились дети.
Улетал – ещё деревья были зелёно-золотые, в садах краснели яблоки, было тепло и радостно. А теперь всё опустело, голые деревья, тоненькие ветки чернеют, и лежат в садах у нерадивых хозяев гнилые, раскисшие яблоки. Грустно. И даже хочется снега, особенно детям.
За этот месяц я побывал в столь разных местах, что впечатления похожи на кучу цветных лоскутков, из которых очень хочется сшить полотно, но не понятно, как сложить эти лоскутки, как собрать эту мозаику во что-то цельное.
Очень хотел начать по свежим следам что-то писать о поездке в Пекин, о презентации книги и многочасовых беседах с Фу Пиньси, но понимаю, что с наскока этого сделать не могу. Впечатления и воспоминания столь объёмны и, как бы это сказать, округлы, что не знаю, как к ним подступиться и превратить впечатления и воспоминания в литературу. Не понимаю, потому что прикоснулся к чему-то огромному, бездонному и во многом таинственному. Китай всё-таки непостижимо велик…
Я задал Пиньси один вопрос, на который получил чудесный ответ. Привёл он меня в знаменитый и главный пекинский ресторан, в котором можно съесть самую-самую настоящую утку по-пекински, ресторан так и называется "Пекинская утка". Я никогда не видел ресторанов, в которых есть зал ожидания, и свою очередь ты получаешь, как в большом отделении большого банка, – в виде бумажки с номерком. Потом нужно сидеть в зале ожидания и внимательно слушать вызов твоего номера. Номер называют по-китайски, поэтому без своего Пиньси и без знания китайского туда ходить бессмысленно. Или же надо стоять на виду у вызывающих со своим номерком.
Утку по-пекински я, конечно же, едал, случалось – в Москве и во Владивостоке. Мне нравилось. Но в этом ресторане она была такая, какая надо, самая правильная. Я, разумеется, не знал, какая она правильная. Но в Пекине, в главной "Пекинской утке", всё так убедительно и доведено до абсолютного совершенства, что можно не сомневаться: именно такой, какую там подают, она и должна быть.
Та утка, которую нам подали, была с сертификатом. Нам дали маленькую карточку, на которой было написано, где эта утка вылупилась из яйца, была выращена и откуда нам её доставили. А ещё был индивидуальный номер утки, как на двигателе автомобиля или на дорогих часах. Правда, номер был непонятно сколькозначный, я таких цифр и не видывал, но серьёзностью утки проникся.
Утку прямо при нас разделывал мастер. Разделывал с большим уважением к птице. Должен сказать, что съедается утка без остатка. Точнее, подали нам на стол только утиную грудку и мясо с ножек, остальное унесли и вернули в виде супа. Если б мы не захотели этот суп, нам отдали бы оставшиеся кости и прочее, чтобы мы могли самостоятельно сварить то, что хотим, уже дома.
Но я не об этом. Приготовления утки особым образом в особых печах и при особых температурах, выращивание и вскармливание этой утки, а также её поедание – это очень и очень сложносочинённый процесс. В нашей кухонной культуре нет ничего хоть сколько-нибудь похожего. Я укладывал в тоненькие пресные сухие блинчики тонко нарезанные кусочки утки, смазывал всё это соусом, подкладывал в нужном количестве резаный огурец и лук, заворачивал, как мне показывали… Причём делал-то я это руками, а Пиньси – палочками. Я умею есть палочками, но китайцы, по-моему, могут при помощи палочек вдеть нитку в иголку. Я спросил Пиньси, с какого возраста он начал есть палочками. Он совершенно спокойно сказал, что к двум годам уже умел…
Так вот… Мне очень нравилось то, что я делал за столом руками, а ещё больше мне нравилось есть. Пекинская утка – это так вкусно, что больше я ничего не могу сказать…
Меня поразила сложносочинённость этого блюда, вот я и спросил Пиньси: "Я не понимаю! Скажи мне, как это всё можно было от утиного яйца продумать до того, как мы это употребляем за столом? Я представить себе этого не могу". На что Пиньси спокойно ответил, слегка пожав плечами: "Пять тысяч лет".
Такой был простой ответ, и всё стало понятно.
Я попытался рассказывать о пекинской утке, но понимаю, что ухожу в дебри, и тянет говорить о китайской еде, которая на самом деле такова, что китайские рестораны, которые есть у нас, решительно никакого представления не дают о том, что едят китайцы у себя. Скажу только, что после возвращения из Пекина дней пять я ощущал острую потребность или, как говорят про наркоманов, "ломку" оттого, что попросту хотел обычной пекинской лапши.
После Пекина Москва показалась маленькой, но при этом витиеватой, запутанной, эклектичной, неухоженной, неудобной, холодной, но зато понятной.
Короче говоря, я хочу подумать и неспешно написать о Пекине. Написать о людях, с которыми познакомился, а также о тех, с которыми не познакомился, но которые купили мою книгу, а стало быть, познакомились со мной.
В конце концов я побывал и на Великой Китайской стене, да ещё так удачно на неё попал, что в том месте, где обычно всегда движутся толпы посетителей, не было вообще никого. То есть мне удалось увидеть Великую Китайскую стену вовсе без людей…
Ох, и не просто мне будет собрать свои впечатления о Китае! К тому же сейчас все мои мысли и вся та часть меня, которая осуществляет творчество, направлена только на новый спектакль. Я думаю только о том, что скажу и покажу зрителям 1 марта следующего года, то есть через три месяца. Я думаю о новом своём спектакле "Шёпот сердца".
А ещё надо как-то умудриться отдохнуть, снова ощутить себя человеком, у которого есть дом и дети, нужно успокоиться, и на это у меня всего-то ничего: уже 3 декабря, утром, полечу играть спектакли. Предстоит мне Норильск, в котором я не был очень-очень давно, и Рига, в которой я давным-давно не играл. Предстоит Белгород, в котором, думаю, по нелепой ошибке запрещали к постановке мою пьесу. А также Таллин, в котором играл я только однажды, да и то в маленьком полупустом зале тринадцать с половиной лет назад. Покину дом снова почти на месяц.
Но впереди у меня ещё целых пять дней и шесть ночей.
30 ноября
Неделю назад я автомобилем приехал из Ставрополя в Пятигорск. Сегодня хочу рассказать об этом.
В Пятигорске я был впервые, вообще так глубоко на Северный Кавказ прежде не забирался. Кто-то скажет, что это совсем даже не глубоко, есть глубины поглубже. Но никаких причин ехать в столицы Северо-Кавказских республик у меня не было, туда не звали.
Правда, когда-то, в 1982 году, в Гурзуфе я познакомился с красивой девочкой из Нальчика. Она на меня произвела большое впечатление, а я на неё совсем наоборот. Мы несколько раз встречались на пляже, чуть в стороне от родителей, и однажды сходили на танцы. Под Михаила Боярского, группу "Аракс" и "Самоцветы" я танцевать не хотел, да и, честно говоря, не умел. (В том году абсолютным хитом была песня Михаила Боярского про созвездие Большая Медведица, там были такие слова: "…вечно одна ты почему, где твой медведь". Мне казались эти слова абсолютным бредом, а девочке из Нальчика песня очень нравилась. Однако это не нарушило совершенства её образа в моих глазах.)
Девочка из Нальчика на тех танцах лихо танцевала, её наперебой приглашали и проявляли к ней интерес парни с усами и уже со следами бритвы на лице, а я страдал, но ничего не мог поделать. Не помню, как звали девочку. Размыто помню её лицо, но отчётливо помню её рассказы про город Нальчик. В тех рассказах Нальчик был лучшим городом на земле. Он был почти Изумрудным городом. Я не подвергал её рассказы сомнениям, поскольку такая дивная девочка могла жить только в чудесном городе…
Не думаю, что мне нужно ехать в реальный Нальчик в сегодняшнем моём возрасте. Пусть он останется чудесным.
Про Пятигорск я знал только то, что знают все, кто интересуется русской поэзией. Пятигорск был связан с Лермонтовым, а гора Машук хоть и не является сколько-нибудь значимой вершиной для альпинистов, для любителей русской литературы одна из важнейших гор на всём Кавказе.
Лермонтов! Михаил Юрьевич Лермонтов. Именно он выделил Пятигорск и гору Машук из всех других больших и малых населённых пунктов Юга России и Севера Кавказа. Выделил самым отчаянным и трагическим образом.
Выехал я в Пятигорск после полудня. В Ставрополе было холодно, но солнечно. Часам к двум дня пошёл дождь, и где-то в середине пути нас накрыл туман. Несмотря на то что дорога из Ставрополя в Пятигорск практически безупречна, доехали мы уже затемно. Ничего особенного по пути я не увидел. А когда мы ехали по Пятигорску, видно ничего не было. Туман, темень да огни придорожных заведений, магазинов, домов.
Остановился я в старой, очевидно советской постройки, гостинице с оригинальным названием "Интурист" в надежде выспаться, отдохнуть и с утра, отдёрнув штору, увидеть гору Машук во всей её печальной красе. Мне сказали, что мои окна выходят в аккурат на эту гору. "Ничего другого из ваших окон и не видно, кроме горы Машук", – сказали мне. Я обрадовался и спросил, много ли в гостинице "Интурист" останавливается иностранцев. Мне сказали, что много, потому что азербайджанцы любят лечиться и восстанавливать силы в лечебницах Пятигорска.
Проснулся я рано. И не без трепета отдёрнул шторы…
За окном я не увидел ничего.
Совсем ничего. За окном был не туман, а какое-то очень плотное облако, потому что таких туманов в наших краях не бывает. Облако да и только! Через такие облака мы продираемся на самолётах, взлетая в небеса или опускаясь из них.
Скажу сразу: никаких гор в Пятигорске я не увидел, не увидел даже их подножия. Точнее, я был у подножья горы Машук на предполагаемом месте дуэли и гибели Михаила Юрьевича (точное место дуэли спорно). Там стоит красивый памятник, и мне говорили: мы стоим возле горы Машук, почти на горе…