В начале января в прессе появились сообщения о скором прибытии иностранных наёмников. Армия забурлила от недовольства. "Какими бы измотанными мы ни были, какой бы ни испытывали некомплект, эта новость наполнила всех негодованием… - писал капитан Клиффорд. - Немцы будут воевать за нас! Почему немцы? Почему не индейцы?" Другой офицер негодовал: "Только что пришла весть об иностранцах. Я бы не советовал их правителям присылать сюда своих вояк. Наши солдаты пинками выгонят их из лагеря".
В один из дней в середине января в 63-м полку оставалось всего 20 человек, способных нести службу. И этот случай не был единичным. "Армия, - докладывал Раглан герцогу Ньюкаслскому, - испытывает ужасные лишения, поэтому необходимо, чтобы полки были укомплектованы полностью". Полковник Джослин писал домой: "Отправляясь из дома в Крым, гвардия насчитывала в своём составе около 2500 человек и ещё 1500 человек усиления. К концу 1854 года у нас осталось всего 900 солдат, годных к службе". Спустя ещё два месяца полковник Джослин написал: "Гвардейская бригада практически перестала существовать". После Инкермана полковнику пришлось присутствовать на похоронах 12 молодых офицеров гвардии. В начале февраля на смену отправленному обратно в Лондон с нервным срывом, истощённому болезнями герцогу Кембриджскому прибыл лорд Рокби. По его словам, "бригада представляла собой жалкое зрелище". Он собрал офицеров, намереваясь зачитать им письмо королевы, но, увидев, как мало их осталось и какие у них измождённые лица, новый командир расплакался.
Солдаты прибывшего по настоятельным запросам Раглана подкрепления через несколько дней заболевали и умирали, "как больные овцы". Отправляя 13 декабря очередное послание герцогу Ньюкаслскому, Раглан заметил, что ему очень хотелось бы порадовать командование известием, что армия здорова, однако в действительности всё совсем не так. В 46-м полку умерли 102 человека; в 9-м полку менее 300 человек способны носить оружие, а "болезни вносили страшное опустошение в ряды вновь прибывающих".
Тремя днями ранее один из старших офицеров 1-й дивизии, стоя перед румяными здоровяками из состава пополнения, мрачно размышлял: "Что будет с ними через месяц? 40 человек из предыдущей партии умерли, не выдержав здесь и трёх недель". Он решил в первый месяц не отправлять пополнение в траншеи, дав им время "на акклиматизацию". Полковник Томлин рассказывал, как, прибыв в Крым, рекруты из пополнения на коленях умоляли отправить их обратно в Англию. Он сделал бы это с удовольствием, если бы имел такую возможность, поскольку от новичков всё равно было очень мало проку. Они прошли всего лишь краткий курс подготовки и "вряд ли были способны отличить винтовку Минье от теодолита". Как они будут воевать, размышлял капитан Клиффорд, глядя на их испуганные молодые лица. Он получил ответ на этот вопрос через несколько дней, когда лично наблюдал, как один из новичков в ужасе кричал: "Бегите, ребята! Русские наступают!"
Пополнения было немного. Может быть, и к лучшему. После того как в Лондоне стали рассказывать ужасы о сражении под Инкерманом, не многие хотели бы отправиться воевать в Крым. Энтузиазм первых военных дней сошёл на нет. 25 января газета "Таймс" опубликовала большую статью, в которой выступала против ведения войны под таким некомпетентным командованием. "Если правительство и палата общин продали интересы нации аристократии, а через аристократию врагам, это их дело. Но в таком случае "Таймс" умывает руки. У газеты не остаётся другого выхода, кроме как выступить с протестом против продолжения войны, мероприятия, которое не может привести ни к чему, кроме разрушений и несчастий".
Люди неохотно шли в армию, которая, по мнению газет, из-за неэффективного руководства вымирала от голода и болезней.
И это, к сожалению, было горькой правдой.
Согласно уставу, каждый солдат ежедневно должен был получать за казённый счёт 1½ фунта хлеба или 1 фунт галет и 1 фунт свежего мяса или солонины. Всё остальное необходимое ему продовольствие солдат должен был покупать за собственные деньги. Лорд Раглан, сознавая, что такая система неэффективна в Турции и, в особенности, в Крыму, приказал добавить к солдатскому рациону 1 унцию кофе и 3¼ унции сахара, за что из жалованья вычиталось по 1 пенни. Затем он отдал распоряжение увеличить рацион на 2 унции риса или ячменя, ещё ½ фунта мяса, а также ¼ пинты крепких спиртных напитков. Но трудности с транспортом сделали выполнение приказов командующего невозможным. Солдаты иногда по три-четыре дня не имели другой еды, кроме галет. Мясо, которое удавалось доставлять примерно один раз в десять дней, "едва ли было съедобным". В дни Рождества солдатам полковника Белла вообще не выдали никакой еды. "Я был вне себя от ярости, - писал он в дневнике, - к концу дня тыловики привезли немного мяса. Слишком поздно! У нас не было ни огня, ни посуды, чтобы его приготовить!"
Многие солдаты страдали отсутствием аппетита и даже в те дни, когда продовольствие доставлялось в полном объёме, были слишком истощены и утомлены, чтобы явиться за своей порцией. Их больше заботили кофе и ром. Они жарили кофейные зёрна во всём, что можно было приспособить для этого.
31 декабря каждый из 3 тысяч солдат 1-й бригады 3-й дивизии получил в качестве топлива всего по 1 фунту угля. Через несколько дней они пользовались вместо топлива старой разбитой обувью.
- Что ж, парни, - заметил командир бригады, - никогда раньше мне не приходилось иметь дела с такими дровами.
- О, сэр, они горят очень хорошо! Если бы ещё их было побольше и они были посуше.
Одному из офицеров 46-го полка пришлось наблюдать, как его подчинённые, нарезав сушёное мясо тонкими полосками, используют его как топливо для того, чтобы сварить кофе. Некоторые воровали на дрова деревянные части фортификационных сооружений и даже палки от пик и лопат.
К началу второй недели февраля в лагерь англичан пришла цинга. Солдаты не могли есть галеты шатающимися в кровоточащих дёснах зубами. Им приходилось долго размачивать сухари в воде. Стало невозможно питаться солониной, так как соль разъедала дёсны. Было принято решение выварить соль из мяса, но сделать это не удалось, так как почти все чайники и котелки были выброшены ещё до прибытия на Альму, а кружки оказались слишком малы. Два месяца назад в бухту Балаклавы пришли три парохода с овощами, но большая часть груза быстро сгнила, а отправить в подразделения оставшиеся овощи было не на чем. За борт выбросили более 3 тысяч фунтов овощей. Позднее служба тыла просто отказалась принять груз овощей, поскольку "не получала распоряжения на их доставку". 19 декабря в крымскую армию прибыло 20 тысяч фунтов лимонного сока, который затерялся после выгрузки и был найден намного позже по личному распоряжению Раглана. 29 января он приказал включить этот сок в солдатский паёк, но и это распоряжение было трудно выполнить из-за нехватки транспорта.
Поскольку транспортную проблему так и не удалось решить осенью, мало кто верил в то, что это удастся сделать зимой. Почти арктический холод мог на следующий день смениться ураганным дождём. Затем могло последовать несколько вполне тёплых дней, пока снова не налетал северный ветер со снегом и не начинались дожди. Отправляясь в Балаклаву по снегу, солдаты часто возвращались обратно по колено в грязи. Как-то, глядя на покрытую снегом землю, полковник Белл посоветовал тыловому офицеру для доставки в лагерь продуктов и топлива воспользоваться санями. Но прошло немного времени, и непроходимая распутица сделала невозможным применение любых транспортных средств, будь то сани или телеги: всё утонуло бы в грязи. К тому же во всём лагере едва ли можно было найти хотя бы одно животное, у которого было достаточно сил для того, чтобы тянуть сани или телегу.
То, что осталось от кавалерии, было решено отдать на нужды транспорта. Лошади, которыми так гордились и к которым были так нежно привязаны кавалерийские офицеры, перешли к тыловикам. Однако недели недоедания сказались и на них - и животные были очень слабы. "Моё подразделение превратилось в команду грузчиков", - писал матери капитан Шекспир.
2 декабря из Константинополя прибыли вьючные лошади, но уже к 5 января они стали во множестве умирать.
К концу января дорога из Балаклавы превратилась в "тропу смерти". Лошади одна за другой ложились в грязь и тихо умирали. Пока солдаты ходили за помощью, группы зуавов или голодных турок успевали подскочить к телеге и украсть драгоценный груз. Возвратившись, солдаты не обнаруживали груза, а иногда и телеги. В грязи или на снегу лежали несколько поленьев, немного зерна и труп бедного животного, с которого успевали снять шкуру и срезать почти всё мясо.
Но, несмотря на многочисленные случаи воровства со стороны союзников, многие англичане открыто восхищались ими. "Нашей последней надеждой остаются французы, - считал капитан Кемпбелл, - они всё ещё армия. Интересно, что думает Раглан, сравнивая их со своими собственными солдатами".
Конечно, среди французов тоже отмечались многочисленные случаи заболеваний, но то, как они с ними боролись, по сравнению с англичанами было почти образцом.
На реке Камыш, по словам капитана Роберта Портала, союзники построили посёлок для солдат. Раненые и больные содержались отдельно, за ними заботливо ухаживали, их содержали в чистоте. К каждой койке, как в настоящем госпитале, был прикреплен лист бумаги, на котором было написано, на что жалуется больной. В отдельном домике располагался медицинский пункт, где раненый или больной мог немедленно получить помощь врачей. Неподалёку находилась столовая, в которой всегда был горячий суп. Как больные, так и здоровые были обеспечены тёплыми одеялами из овечьих шкур. Французские солдаты сравнительно хорошо питались. Им выдавали хороший хлеб, горох, бобы, рис, овощи, кофе, сахар и, конечно, горячий суп. Транспорт у французов был настолько хорошо организован, что иногда они могли выделить в помощь союзникам до 500 лошадей. И это при том, что русские гораздо чаще совершали вылазки на позиции французов, чем на позиции англичан. Несмотря на это, 27 декабря командование французов выделило несколько сот солдат в помощь англичанам для доставки из Балаклавы боеприпасов и продуктов. По мнению Раглана, помощь союзников могла бы быть более значительной, однако англичане испытывали благодарность им и за то, что они сделали.
Артиллерийский офицер, который прежде говорил, что "на них нельзя рассчитывать", теперь считал французов "отличными парнями". Другой офицер стал считать союзников "очень культурной нацией". Во французском лагере постоянно было много англичан. Провести вечер во французской столовой, где миловидные официантки разносили вино и бренди, было пределом мечтаний.
Особенное восхищение вызывали зуавы, несмотря на все ходившие о них слухи. Они выглядели щеголевато и элегантно, как будто только что прибыли из Парижа. Их бесстрашие и жизнелюбие были известны всем. Когда однажды ночью у лорда Рокеби пропал патентованный ватерклозет, над происшествием смеялась вся британская армия. Все были уверены, что кража - дело рук зуавов, которые, несомненно, найдут применение украденной вещи, возможно, станут варить в ней суп. Как и все французы, их солдаты, в отличие от англичан, были прекрасными поварами. Они умудрялись готовить вкуснейшие блюда из самых, казалось бы, неподходящих продуктов - из черепах и даже крыс. В Балаклаве зуавы часто вежливо просили разрешение поохотиться на крыс, которых затем заботливо подвешивали на палки и уносили в свой лагерь.
Второй союзник, напротив, не вызывал у англичан никаких добрых чувств. После своего поведения в бою за Балаклаву турки стали объектом презрения и самого жестокого обращения. Никто "не жалел для этих бедолаг ударов, пинков и самых отборных ругательств". Как-то, будучи в плохом настроении, корнет Фишер даже специально приобрёл кнут, чтобы "бить им по голове каждого встречного турка". "Я переехал конём одного или двоих, чтобы отучить их убегать с поля боя, - безжалостно хвастался корнет, - каждого из них я стараюсь отправлять на выполнение самой грязной работы… Как я ненавижу их всех! По сравнению с этими собаками русские просто ангелы".
Капитан Клиффорд, истовый католик и очень добродушный человек, описывал турок как "всеми презираемых, попираемых несчастных людей, над которыми издевался каждый". Из-за нехватки солдат в британских подразделениях турок пытались отправлять в окопы, но, по общему мнению, "с любым из них мог бы справиться даже ребёнок". Турок считали "большими любителями украсть", и каждый пытался наказать их за это. Однажды турок, укравший у английского офицера пару перчаток, получил за это двадцать пять палочных ударов на глазах этого офицера, затем ещё двадцать пять в присутствии командующего турецкими солдатами, двадцать пять - на глазах у командира своего полка и, наконец, двадцать пять в своём подразделении.
В британской армии случаи воровства стали пугающе частыми. Многие уличённые в нём дезертировали к врагу. В первой половине января около 20 солдат перешли на сторону врага после того, как были наказаны за воровство. Сам Раглан не одобрял разрешённые королевскими уставами телесные наказания. Однако многие офицеры считали, что не существует другого способа бороться с ленью и недисциплинированностью солдат.
Другим бичом армии стало пьянство. В некоторых полках оно наказывалось пятьюдесятью ударами плетью.
Каждый дом в Балаклаве использовался как склад или магазин, где "мошенники евреи, греки и мальтийцы торговали различными напитками". Солдаты, направленные в Балаклаву с поручениями, обязательно приносили с собой обратно в лагерь несколько бутылок грубо очищенного крепкого спиртного. Им было не на что больше тратить жалованье. Они с лёгкостью платили по 2 шиллинга за бутылку тёмного пива и по 10 - за бутылку бренди. Из 17 солдат 55-го полка, обратившихся к врачам по поводу психических расстройств, почти у всех заболевание было вызвано злоупотреблением спиртным. Трое из четырёх умерших солдат этого полка страдали белой горячкой. "Я должен откровенно признаться, - писал сержант Гоуинг из 7-го полка, - что в большинстве случаев наши болезни были вызваны пьянством".
Однако немногие из офицеров решались наказывать своих подчинённых за то, что те стремились при первой же возможности утопить свои беды в бутылке. 19 января капитан Клиффорд написал: "Трудно даже вообразить себе, как страдают наши солдаты. С каждым днём умирающих становится всё больше. В нашей дивизии уже пятьдесят пять случаев обморожения. Я сам видел, как одного такого беднягу принесли из траншеи. С него снимали носки вместе с ногтями и мясом. Ещё один сегодня утром был найден мёртвым в своей палатке: он умер от переохлаждения".
Тремя днями ранее полковник Белл обнаружил в одной из палаток пять своих солдат, умерших от холода. Продолжая обход лагеря, он заглянул в госпитальную палатку и, заранее зная ответ, спросил: "Каков сегодня рацион для больных?" - "Солонина и зелёные кофейные зёрна, сэр", - доложил дежурный. Вернувшись к себе, полковник написал официальный рапорт по поводу ужасающей ситуации и варварских издевательств, которым подвергаются его подчинённые.
Другие командиры, по-видимому не полагаясь больше на действенность письменных жалоб, прибегали к любым средствам, пусть даже незаконным, чтобы накормить и одеть своих людей. Так, полковник Йе, которого подчинённые боялись и ненавидели за строгость, граничащую с жестокостью, невольно заслужил в ту зиму их уважение. Угрозами, руганью и проклятиями ему удавалось выбить из балаклавских тыловиков иногда гораздо более полагавшегося полку имущества. В то же время другие старшие офицеры, предпочитавшие действовать вежливо и не обладавшие "настойчивостью" бравого полковника, зачастую безнадёжно бродили от одного офицера-снабженца к другому и в конце концов возвращались в лагерь несолоно хлебавши.
Конечно, одного умения общаться с многочисленными квартирмейстерами, комиссарами, клерками и кладовщиками в Балаклаве было недостаточно. Полученное имущество и продовольствие нужно было ещё доставить в лагерь. Полковник Йе, который, как уже было сказано выше, не церемонился с тыловиками, держал своих собственных солдат в ежовых рукавицах. Однажды, холодным январским днём встретив печально-безучастного сержанта, полковник резко спросил того, откуда и куда он идёт. Когда бедняга ответил, что возвращается с кладбища, где только что похоронил двух своих солдат, Йе проревел: "И где же их одеяла, сэр? Возвращайтесь и заберите их. Покажете мне после того, как отмоете!"
Подчинённые неохотно соглашались, что их полковник прав. На войне не было места брезгливости и жалости. Если бы сержанта не заставили откопать одеяла, в которые были завёрнуты трупы, это сделали бы турки. Сами турки хоронили своих мертвецов голыми. Это выяснилось после того, как пошли дожди и некоторые трупы вымыло водой из неглубоких могил.