Военным министром в правительстве Пальмерстона был человек, полностью разделявший его взгляды. Лорд Панмор, этот толстокожий, прямолинейный, невоспитанный, грубый и, в то же время, энергичный и проницательный человек, тоже в своё время был на посту военного секретаря и начиная с 1850 года требовал единоначалия в армии. На жёсткий меморандум, полученный от принца-консорта, он ответил подробным письмом, в котором объяснял, почему считает неэффективной существующую в то время военную иерархию:
"Плачевные результаты нашей экспедиции настоятельно требуют того, чтобы управление всеми военными ведомствами осуществлялось одним министерством… Я полностью разделяю мнение Вашего Высочества о том, что сейчас наша армия представляет собой "всего лишь набор полков", пусть даже каждый из них сам по себе прекрасно организован и оснащён. Но это лишь отдельные звенья всей армейской системы, подобно колёсикам и шестерёнкам в механизме часов. Организация нашей полковой системы близка к идеалу. В то же время система ведомств, обязанных обеспечить перемещение, вступление в бой… не жизнеспособна. У нас не налажена подготовка генералов и грамотных штабов… Только благодаря отлаженной организации полков, а также заслугам и достоинствам наших офицеров мы побеждали в небольших войнах, в которых время от времени участвовали. Но всего этого оказалось недостаточно для большой войны, и результат не заставил себя ждать".
Панмор и Пальмерстон были полны решимости доказать стране, что эффективное и решительное управление способно излечить все болезни старой военной системы. И это при том, что, кроме них двоих, все остальные члены кабинета пришли в него из старого правительства.
Управление по делам колоний было реорганизовано в отдельное министерство. Пост военного секретаря был упразднён, и Панмор, как военный министр, стал пользоваться более значительными полномочиями. Прошло менее недели с того дня, как он получил назначение на этот пост, когда на заседании правительства 12 февраля ему удалось доказать, насколько энергично он собирается использовать свои полномочия.
Он предложил назначить в крымскую армию начальника штаба, который должен был наблюдать за тем, чтобы "все приказы лорда Раглана немедленно передавались в штаб для неукоснительного выполнения". Кроме того, новый начальник штаба должен был исполнять функции главного инспектора и "следить за тем, как штабные офицеры справляются со своими обязанностями, о чём своевременно и полностью информировать Лондон". Кабинет министров немедленно одобрил эту меру. Другие меры "по упорядочению действий армии в Крыму" были предложены Пальмерстоном. В тыловые и медицинские службы назначались офицеры-наблюдатели. Гражданские доктора подлежали временному призыву в армию. Создавалось управление по морскому транспорту; в Константинополе организовывалось управление по снабжению. Кроме того, была создана служба наземного транспорта.
Некоторые из перечисленных выше мер были предложены ещё при герцоге Ньюкаслском, однако, как был вынужден признаться Раглану новый военный министр, у него не было достаточно времени для ознакомления с предыдущими шагами, предпринятыми в этом направлении. Обладая беспокойным, энергичным характером, он предпочитал начинать всё с чистого листа, вместо того чтобы вносить изменения и улучшения в то, что было сделано до него. Вся его деятельная натура требовала изменений, и он добивался их. За большую голову с пышной растительностью, и не только за это, Панмор получил прозвище Бизон. Он решил для себя, что Раглан нуждается в твёрдом руководстве, что все офицеры его штаба, независимо от мнения о них вновь назначенного начальника, подлежат замене. В день памятного заседания кабинета министров он написал Раглану частное письмо следующего содержания:
"Очень жаль, что вынужден направлять Вам послание, в котором мне придётся высказать своё мнение по поводу всех конфликтов и жалоб, которые имеют место в Вашем лагере, а также о причинах и способах их решения. Я настоятельно рекомендую Вам заменить генерала Эйри более грамотным и энергичным офицером. Общество и палата общин уже нашли для себя двух виновников произошедших неудач. Жертвами стали лорд Эбердин и герцог Ньюкаслский… Я предполагаю, что Ваша натура рыцаря заставит Вас встать на защиту своих подчинённых, и всё же не рекомендую Вам позволять этим чувствам заходить слишком далеко… Только радикальные изменения в Вашем окружении могут удовлетворить общественное мнение".
Официальная депеша, направленная Раглану вместе с этим письмом, была гораздо более категоричной и даже оскорбительной по содержанию. "Я не могу не отметить того, - говорилось в ней, - что Ваше лордство взяло в привычку держать правительство её величества в неведении относительно деятельности подчинённых Вам войск… Ваши доклады относительно состояния армии отличаются чрезмерной лаконичностью и неудовлетворительны по содержанию".
От Раглана в категоричной форме потребовали объяснений по поводу бедственного положения армии. Каждые две недели он должен был отправлять в Лондон доклад, составленный по форме, разработанной принцем-консортом. Кроме того, командующий был уведомлён о назначении к нему нового начальника штаба, который будет оценивать степень подготовленности штабных офицеров. Начальник штаба составит список тех лиц, которые, по его мнению, не способны выполнять возложенные на них обязанности и подлежат замене. И наконец, Раглана поставили в известность о том, что генералы Эйри и Эсткорт вскоре получат новые назначения. "Становится очевидным, - говорилось далее в депеше, - что Ваши поездки по подразделениям были слишком редкими, а офицеры Вашего штаба знают о положении своих храбрых солдат так же мало, как и Вы сами".
Немногим командующим приходилось когда-либо получать столь краткие и столь же несправедливые депеши. Раглан ответил неожиданно мягко, в то же время не скрывая чувства глубокой обиды:
"Я бывал в расположении войск так часто, как только мне это позволяли мои многочисленные обязанности; хотя и не считал своим долгом докладывать о каждой такой поездке. Я узнал, что один из постоянно сопровождавших меня адъютантов ведёт им постоянный учёт. Только вместе с ним за последние два месяца я был в подразделениях более сорока раз. И это при том, что рельеф местности и непогода делают поездки верхом не самым большим из удовольствий.
Ваше лордство обвинили меня в том, что ни я, ни мой штаб ничего не знают о бедственном положении, в котором находится армия. Я не заслуживаю подобного упрёка и настоятельно прошу Вас сообщить мне имя автора этой клеветы.
В своём послании от 30 января я полностью изложил свою точку зрения относительно генерал-майора Эйри. Я и сейчас придерживаюсь этого мнения. Что касается моей оценки того, как генерал Эйри выполняет свои обязанности, считаю достаточным для себя отметить то, что он продолжает выполнять их сейчас, будучи серьёзно больным. Данная болезнь также является следствием выполнения генералом своего долга в ветреную дождливую ночь.
Ваше лордство, несомненно, имеет право перемещать по службе этого или любого другого из офицеров моего штаба. Однако позволю себе заметить, что с моей стороны было бы нечестно высказываться за удаление офицеров, которых, как я уже сказал, высоко ценю…
Обязанности генерала Эсткорта менее нуждаются в моём вмешательстве или наблюдении, однако считаю своим долгом сказать, что то, как он их выполняет, заслуживает самой высокой оценки с моей стороны…"
Письмо заканчивается неожиданно грустно и даже пессимистично:
"Милорд, я честно прожил свою жизнь. Я служу короне более пятидесяти лет; значительная часть этого времени связана с армией. Более половины своей жизни я прослужил под началом великого человека. Я пользовался его доверием и могу с гордостью отметить, что он считал меня человеком честным, обладающим некоторыми качествами настоящего офицера. И сейчас, когда я делаю то самое трудное дело, для которого и предназначен офицер, после успешного выполнения целого ряда задач, за что я был отмечен самой королевой, меня обвиняют в многочисленных упущениях".
Самым жестоким унижением для Раглана было бы узнать, что королеву почти удалось убедить в справедливости большей части предъявляемых ему обвинений. Её прежний энтузиазм и симпатии сменились упрёками. "Двор чрезвычайно встревожен и разочарован неудачами Раглана", - записал 14 января в своём дневнике Чарльз Гревилль.
Лорд Панмор отправил королеве копию своего послания Раглану. Она выразила своё полное удовлетворение содержанием. "Как бы ни было больно это признать, - написала она Панмору, - невозможно не согласиться с тем, что всё изложенное здесь - полная правда".
В конце недели, возвращая Панмору "Заметки о состоянии крымской армии", она написала ему ещё одно письмо, в котором выразила "недоумение и неудовлетворение по поводу скудных докладов лорда Раглана, не содержащих почти никакой информации". То, что Раглан избегал в своих докладах в Лондон любых эмоций, полагаясь только на цифры, вызывало недовольство королевы. Как и принц Альберт, она живо интересовалась делами армии и желала получать самую полную информацию о том, что в ней происходит. Как доверительно сообщил Раглану лорд Панмор, "никто не проявляет такой заинтересованности военными делами, как её величество". Сама королева пожелала заранее ознакомиться с каждым из распоряжений, отправляемых из Лондона в Крым. По её собственным словам, её намерением вовсе не было давать какие-либо указания или инструкции. Единственным желанием королевы было "знать всё".
Лорд Панмор вызвал ещё большее раздражение королевы, обратив её внимание на отсутствие деталей в докладах лорда Раглана. Он получил последнюю депешу из Крыма 27 февраля, и было трудно понять, было ли это личное письмо или официальное донесение. Однако ещё более тяжкой виной Раглана, по мнению Панмора, было то, что он отказался согласиться с увольнением любого из офицеров своего штаба. Старый генерал Бэргойн был отправлен домой без согласия командующего, однако он был всего лишь советником, и его одного было явно недостаточно. "Я должен кем-то пожертвовать для палаты общин", - настаивал Панмор. Он просил Раглана ещё раз подумать над тем, действительно ли ему стоит продолжать защищать Филдера, Эйри и Эсткорта. Он надеялся, что Раглан "пойдёт навстречу общественному мнению".
Но этого не произошло. Не отступало и правительство. Пальмерстон был настолько непреклонен, что даже Панмор был вынужден заметить, что тот "слишком прислушивается к мнению толпы".
Когда лорд Раглан категорически отказался пожертвовать своими подчинёнными во имя общественного мнения, лорд Панмор склонялся к тому, что необходимо подождать с кадровыми решениями, пока поступят доклады нового начальника штаба. Но премьер-министр продолжал настаивать на смещении по крайней мере Эйри, Филдера и Эсткорта, как людей, которые ни в коей мере не устраивают парламент. "На следующем заседании правительства, - заявил он Панмору, - мы должны всерьёз рассмотреть вопрос об отставке этих людей, поскольку никто из них не способен в сложившейся обстановке справляться со своими обязанностями…" Если произойдёт что-то непредвиденное, "общество обвинит во всём правительство, и это будет справедливо. Поэтому, убрав этих людей со своих должностей, мы действуем во благо стране и армии".
Если Эйри и Эсткорт, повторил премьер-министр через две недели, "будут убраны со своих постов, правительство сразу же получит поддержку парламента… Никто на моём месте не стал бы спокойно наблюдать за тем, как в армии продолжают оставаться люди, пассивность и некомпетентность которых в течение последних восьми месяцев привела к гибели тысяч людей". В следующем письме Панмору Пальмерстон снова высказался за изменения в армии и за удаление из неё неспособных неграмотных офицеров: "Раглан сам по себе никогда не пойдёт на изменения; он находится в плену привычки, и ему самому не хватает энергии реформатора… Мы должны разрубить этот узел… Он слишком сентиментален и никогда не согласится с нами, если ему подробно не объяснить сути дела".
Другие члены правительства были согласны с Пальмерстоном, что узел необходимо разрубить, что даже если не Эсткорт, то по крайней мере Эйри должен отправиться в отставку независимо от того, согласен с этим Раглан или нет. Но затем неожиданно этот шум пошёл на убыль. "Вы больше не услышите от меня ни слова по поводу перестановок в Вашем штабе, - заверил Раглана Панмор, - я сказал своим коллегам, что выслушал Ваши соображения по поводу нежелательности перемен, что Вам удалось убедить меня. Больше я не стану досаждать Вам этим вопросом".
II
В Крым прибыл генерал-лейтенант Джеймс Симпсон, получивший назначение на должность начальника штаба Раглана. Это был дружелюбный и тактичный человек, которому вскоре удалось преодолеть недовольство, вызванное его назначением на этот пост. Некоторое время он воевал в Испании в звании младшего офицера гвардии, затем был тяжело ранен в сражении при Ватерлоо. Его опыт и несомненная военная образованность, подкупающая искренность в общении, мягкий шотландский акцент помогли преодолеть подозрения в том, что новый генерал был подослан политиками в качестве шпиона. Генерал Симпсон, по его собственному признанию, вначале сохранял ту "известную долю предубеждения", внушённую ему в Лондоне. Но, как отмечал в беседе с лордом Панмором его друг адмирал Хьюстон-Стюарт, Симпсон обладал "чувством здравого смысла". "Мне нравится, - продолжал адмирал, прибегая к морскому термину, - курс, которого он придерживается, его солдатская выправка в сочетании с мягкой настойчивостью. Думаю, вскоре он доложит Вам, что всё не так плохо, как ожидалось". Хьюстон-Стюарт оказался прав. Через несколько дней после прибытия в Крым генерал Симпсон отправил в Лондон взволнованный рапорт:
"Я считаю, что лорд Раглан (имя командующего генерал написал с ошибкой) стал жертвой чудовищнейшей ошибки… На самом деле он справляется со всем просто прекрасно… Его корреспонденция настолько многочисленна, что не всякий способен справиться с таким количеством бумаг. А он предпочитает вести её лично. Дважды в неделю, даже во время серьёзнейших операций, требующих его постоянного внимания, на стол командующего ложится груда писем, взглянув на которую трудно не ужаснуться. Только одних этих бумаг хватило бы, чтобы с лихвой занять всё рабочее время любого другого человека.
Я убеждён, что здешний штаб кто-то серьёзно оклеветал. Думаю, прибыв сюда и посмотрев на этих людей, любой человек сразу же переменит своё мнение. Я говорю об офицерах личного штаба командующего, то есть о людях, чьи обязанности состоят в том, чтобы делать что-то полезное в интересах нашего общего дела. Мне не удалось обнаружить, в чём же провинились генералы Эйри и Эсткорт… По моему мнению, никто из офицеров штаба не заслужил обвинений в свой адрес. Вам может показаться, что мои взгляды слишком отличаются от того, что пишут в газетах, но я стараюсь судить беспристрастно, полагаясь лишь на собственные наблюдения… Должен заявить, что никогда прежде не служил в армии со столь высоким чувством ответственности и долга. Такое существует разве что среди офицеров генерального штаба. Здесь это характерно для каждого, независимо от его звания, за исключением, быть может, ничтожных корреспондентов "Таймс"".
Это было решительное выступление в защиту армии. Однако столь решительно высказанное мнение не вызвало такого удивления, как это могло произойти ещё два месяца назад. Начиная с середины февраля из Крыма поступали всё более обнадёживающие новости.
Кончилась непогода. Всё ещё выдавались холодные дни, но проливные дожди прекратились. Прибывшие в начале января домики теперь высились по всей равнине. Дорога из порта в лагерь снова сделалась проходимой. Полученная несколько недель назад в "огромных количествах" тёплая одежда непрерывным потоком шла в лагерь англичан. Многочисленные разнообразные вьючные животные: лошади из Трапезунда, мулы из Испании, быки, верблюды, дромадеры, даже буйволы - всё это напоминало о бесконечном разнообразии животного мира. В некоторые полки поступило так много нового обмундирования, что вскоре солдаты уже выменивали излишки на спиртное.
13 февраля в порту Балаклавы встала на якорь шхуна лорда Эллсмера "Эрминия", на которой прибыли представители Фонда Крымской войны. Инициатором поездки была газета "Таймс". В следующие две недели в Крым пришли ещё два зафрахтованных фондом парохода, на борту которых были тысячи тонн самого разнообразного имущества. Солдаты получили 37 тысяч фланелевых рубашек и свитеров, пальто из овечьих шкур, обувь, шарфы, щетки, расчёски, пиво, перец, вино, конфеты, карандаши, Библии. Офицерам были преподнесены подарочные наборы от фирм "Фортнум" и "Масон". В домики солдат доставили подарки от жителей деревень. В бумагу и опилки были заботливо упакованы горшочки с мёдом, мятные конфеты, имбирь, трогательные послания любви, вязаные вещи, вельветовые и шерстяные шапки, или, как выразился доктор Блейк, куча бесполезных вещей, которые "вполне подошли бы для экспедиции на Северный полюс или на маскарад". Сам он, благодаря фонду, "теперь имел просто роскошные условия для жизни и работы".
Другой врач с удивлением обнаружил на складе своего квартирмейстера, который распаковывал многочисленные коробки и тюки с тёплой одеждой, носками, шарфами, галошами и т.д. В это время уже стояла настолько тёплая погода, что сам офицер и его помощник обливались потом. Спустя неделю ему вручили что-то вроде твидового пальто на шерстяной подкладке, "очевидно сшитое на коротышку 5 футов роста", две пары тёплых носков, две пары кальсон, два жилета и кашне. Сомерсет Калторп как-то ночью спросил часового, хорошо ли тот себя чувствует. "Всё было бы нормально, сэр, - ответил тот, - если бы не куча этой чёртовой одежды, которая на мне".