- Команды "Вперед!" нет. Начальству нужны основания для вторжения. Пока жертв мало, вроде как и причины вмешиваться нет.
Эдуард Какойты в первый же день войны заявил о тысяче погибших. На второй день он говорил уже о двух тысячах. Как президент, сразу же удравший из Цхинвали в Джаву и не имевший нормальной связи с осажденной столицей, мог узнать о количестве жертв, - не понятно. В первые два дня и в самом то городе никто не понимал масштабов потерь, - ни среди ополченцев, ни среди мирных жителей. Какойтовские цифры были, конечно, пропагандистскими, но люди под грузинской бомбежкой погибали и в самом деле. Может быть их были десятки… может сотни.
К утру 8-го августа Цхинвал стал похож на Сталинград, каким его привыкли видеть на кадрах кинохроники времен Второй мировой войны. И на рассвете вперед пошли грузинские танки…
Первый день войны
Цхинвали
В ночь с 7-го на 8-е августа грузинская армия была введена в Южную Осетию почти в полном составе.
В операции участвовали: четыре пехотных бригады, одна артиллерийская бригада, на вооружении которой стояло сорок четыре самоходные гаубицы (в том числе тяжелые 203-милиметровые "Пионы"). Высокомобильные чешские 152-мм "Даны" и мощные советские "Акации" того же калибра. Сорок две системы реактивного залпового огня (в основном БМ-21 "Град"). Несколько танковых батальонов, располагавших двумя сотнями модернизированных танков Т-72. Ряд подразделений спецназа натасканных в Ираке на борьбу с партизанами. С воздуха их поддерживали десять штурмовиков СУ-25, которые модернизировали израильские специалисты (по грузинской военной терминологии эти усовершенствованные самолеты именовались "Мимино"). Кроме них грузинская авиация располагала несколькими боевыми вертолетами.
Им противостояли значительно меньшие силы, которые вдобавок были из рук вон плохо организованы. Вокруг Цхинвали имелись части миротворцев, - однако единственным боеспособным подразделением у них оказалась прикомандированная весной рота чеченского спецназа из батальона "Восток", которая занимала позиции на горе Паук. Так же в городе находилось несколько сотен осетинских ополченцев и цхинвальская милиция. В их распоряжении было примерно восемьдесят устаревших танков Т-72, и около ста артиллерийских единиц, считая минометы и установки залпового огня "Град".
Теоретически, попытаться организовать оборону можно было даже с такими силами. Но югоосетинские ополченцы просто не умели всем этим пользоваться. Централизованное управление войсками, многоканальная связь, артиллерийские и противотанковые резервы, - ничего этого у них просто не было. Инструменты общевойскового боя у осетин отсутствовали полностью. Боевая техника по большей части находилась не в Цхинвале, а в тыловой Джаве. Ее распределили по ополченческим отрядам, однако техника так и простояла без экипажей и, как правило, в неисправном состоянии.
С воздуха их поначалу поддерживала российская авиация. В районе Дубовой рощи (окраина Цхинвала) она даже успела разбомбить колонну грузинских танков. Однако после того как грузинские ПВО сбили два российских штурмовика Су-25 защитники Цхинвала остались без поддержки с воздуха. Российское командование осторожничало и не хотело терять самолеты. А основные подразделения российской 58-й армии находились в тот момент и вовсе вне театра боевых действий. Они стояли за Рокским туннелем - главной дорогой связывающей Южную Осетию с Россией.
Всю ночь грузинская армия готовилась ко входу в Цхинвали. Штурм планировался по всем правилам военной науки. За последние пять лет она была усвоена с помощью американских и израильских советников. До утра город находился под ни на минуту не прекращающимся шквалом огня. Шла авиационная и артиллерийская подготовка танкового прорыва. На высотах окружающих Цхинвали и в самой столице Южной Осетии подавлялись огневые позиции осетин, реальные и потенциально возможные.
К полудню 8-го августа президент Грузии Михаил Саакашвили сделал заявление:
- Большая часть территории Южной Осетии освобождена, и находится под контролем силовых структур Грузии. Бои идут уже в центре Цхинвали.
Это было правдой. Грузинские танки, выдвигавшиеся с юга, прошли по улице Героев, подавляя по пути редкие очаги сопротивления. У железнодорожного вокзала они свернули к миротворческому штабу. Координировать оборону Цхинвала было некому. Где находится лидер Южной Осетии Эдуард Кокойты, никто не знал. Невозможно было найти и главу Министерства обороны Южной Осетии Василия Лунева. Позже мне рассказывали, что где-то около полудня Кокойты звонил из Джавы в Москву и говорил, что к ночи придется признать: Цхинвали перешел в руки грузин.
Единственным должностным лицом, из всех, кто присутствовал в Цхинвале и пытался руководить обороной, был глава Совбеза Южной Осетии отставной российский полковник Анатолий Баранкевич. Абсолютно беспомощный, не имеющий связи ни с Москвой, ни с ополченцами, которые держали оборону на окраинах… Даже со штабом Сухопутных войск в Москве он связывался через журналистов. Военкор телеканала ТВ-Центр Евгений Поддубный по его просьбе передал генералу армии Владимиру Болдыреву сообщение, что возможности оборонять город исчерпаны. После этого секретарь Совбеза взял в руки гранатомет и вышел навстречу танкам. К этому времени они подходили прямо к КПП миротворческого штаба.
Через двадцать минут полковник подбил первый грузинский танк. Это произошло всего в ста метрах от КПП. Второй грузинский танк сгорел здесь же еще через десять минут. Его экипаж пытался оттащить первую подбитую машину, но у той неожиданно сдетонировал боекомплект. Кадры с обгоревшими танковыми остовами, с вывороченными башнями и обугленными танкистами день спустя обошли все российские телеканалы.
Неизвестно, как бы все пошло, если бы Баранкевич не сжег этот танк. Грузины воевали по западным тактическим калькам. Сначала артподготовка, подавляющая противника, потом под прикрытием танков идет пехота. Если встречается сопротивление, пехота с танками откатывается назад и начинается все с начала.
Такая модель рассчитана на минимизацию потерь. И серьезные бои в городских условиях она не предусматривает. Если бы грузины пустили впереди танков штурмовые группы спецназа, то жертв у них бы было в разы больше. Зато город они взяли бы уже в первый день. Однако для Тбилиси это была порочная практика "русского шапкозакидательства". Армия цивилизованной страны, которая готовится к вступлению в НАТО, так воевать не могла.
Штурмовых отрядов, зачищающих город перед входящими танками, не было. А значит, некому было срезать длинной очередью одинокого Баранкевича со стареньким РПГ в руках.
Одним удачным выстрелом глава Совбеза заставил противника оттянуться на окраины Цхинвали. Этим он выиграл несколько часов. А эти несколько часов переломили ход войны.
Вторая половина того же дня
Владикавказ
До войны в Южную Осетию из Владикавказа можно было добраться на такси. На автостанции всегда стояли разбитые жигуленки челночащие по маршруту Владикавказ - Джава - Цхинвали и обратно. Пятьсот рублей с носа или две тысячи, если хочешь ехать в одиночестве. Это с местных, чужаков всегда раскручивали на большее. Однако для горячеточечных журналистов ездить по местным расценком, - дело чести. Что-то вроде подтверждения самому себе и коллегам статуса "местного", "своего". Друг другу "свои" не без удовольствия рассказывали байку про "лоха из Комсомолки", которого довезли в Цхинвали аж за семь тыщ! Когда ты станешь пересказывать эту историю, то на себя при этом надо напускать вид самого что ни на есть бывалого всезнайки.
На этот раз я готов был отдать и десять тысяч. Но ехать таксисты отказывались наотрез:
- Ты лучше денежки к себе в карман спрячь поглубже, сами не поедем и тебе не советуем. Там война, там стреляют! Понимаете вы в своей Москве, что это такое? Или не понимаете?
Я уселся на лавочку пред автостанцией, пристроил на коленях блокнот и начал методичный обзвон коллег. Я пытался понять, что делать в ситуации, когда никто туда не едет, а ехать надо кровь из носу. В конце концов, Анна Бокшицкая моя начальница по предыдущему месту работы, дала телефон местной журналистки Ирины Табуловой. А та в свою очередь, дала дельный совет:
- Доберись до Алагира. Там собираются добровольцы. Найди их и попробуй с ними…
Алагир - небольшой городок километрах в тридцати от Владикавказа. Везти до него таксисты согласились, но по "расценкам военного времени". Слупили с меня почти как с "лоха из Комсомолки".
Добровольческая тема возникла еще до начала войны, - в тот момент, когда локальные бои за Нульскую высоту вели еще только грузинские "миротворцы" и осетинские милиционеры. Новостные агентства тиражировали патриотические сообщения о многочисленных казаках, которых их войсковые атаманы сразу послали (вариант: собираются послать) на помощь братскому осетинскому народу. Помимо казацких сообщений мелькала и информация о добровольцах из соседних северокавказских республик.
На практике выяснилось, что на добровольческом сборочном пункте в пяти километрах от Алагира собиралась исключительно молодежь из Северной Осетии. Жаждущие понюхать пороху молодые ребята разбивались на отряды, рассаживались на "Газели" и выдвигались к Рокскому тоннелю. Ходили разговоры, что за тоннелем в Джаве будут раздавать автоматы и ставить конкретные задачи.
- Да я пойду на грузин без всякого оружия!.. С одним ножом пойду!.. - весело кричал из проносящегося мимо микроавтобуса молодой осетинский парень. В доказательства серьезности намерений, он словно саблей размахивал здоровенным тесаком.
Другой парень с юмором рассказывал историю собственного похода на войну:
- Я сюда прямо с работы. Вообще-то мы продаем сим-карты для мобильных телефонов. Ну и сидели в офисе: в пять вечера рабочий день закончился и я с приятелем, не заходя домой, отправился прямо сюда.
Соседи по Северному Кавказу были представлены одним единственным добровольцем - чеченцем Алиханом:
- Я из Грозного, - рассказал он мне, - Мой отец российский военный, а раньше был советским военным. Одно время мы жили во Владикавказе, отца сюда перевели в самом начале девяностых. Нам тогда досталось, во время осетино-ингушского конфликта: мы ведь тоже вайнахи. Но я все равно пошел помогать осетинам против грузин. Даже свадьбу отложил: она у меня должна была завтра быть. Теперь даже не знаю когда женюсь. После войны, наверное.
Казаков мне встретить не удалось, ни в Алагире, ни, позднее, в Цхинвали. Представителей соседних республик, за вычетом Алихана, тоже среди добровольцев не видел. Соседи вообще не больно то любят осетин. Говорят, власти включили административный ресурс на всю катушку, пытаясь "поднять население в едином порыве на помощь братскому народу", в соседней Ингушетии вызывали всех ментов поголовно, предлагая писать заявления с просьбой откомандировать в зону конфликта. В результате с полсотни офицеров вместо заявления положили на стол начальству рапорты об отставке, для них осетины были не братским народом, а погромщиками, выгнавшими ингушей из Осетии в 1992 году.
В целом под Алагиром царила атмосфера военно-спортивного праздника. Будто впереди не война, а зарница. Будто не едут с той стороны автобусы с беженцами, будто первая кровь уже не пролилась. Время от времени ребята спохватывались, делано мрачнели и начинали проклинать "грузинских оккупантов", передавая друг другу уже много раз повторенные сплетни о зверствах и об осетинских ополченцах попавших в плен под селом Хетагурово, которым прибывший грузинский министр обороны лично отрезал головы. При этом обязательно подчеркивалась национальность министра:
- А ты знаешь, что он жид? Да-да! Потому у них и оружие израильское, и советники!
Потом они снова забывали про то, что все по настоящему и опять радовались приближающейся военной потехе.
Впрочем, в Южную Осетию добровольцы попали не сразу. Через Рокский тоннель их не пропускали, ссаживали, переписывали, перетасовывали между отрядами, а они все прибывали и прибывали. На настоящую войну эти ребята смогли попасть только через два дня, когда в Цхинвали уже вошли российские войска. Лишь после этого основную массу добровольцев пропустили на территорию Южной Осетии.
Кто-то наверху принял поначалу здравое решение: задержать необстрелянных мальчишек, не бросать их в цхинвальскую мясорубку. А потом, видимо в той же инстанции решили, что уже стало относительно безопасно, и теперь можно… Чем добровольцы будут заниматься в Южной Осетии, когда грузинские войска уже откатились к Гори, наверху видимо не задумывались. А они вошли снедаемые мальчишеской жаждой военной славы, но войны уже не было. Их встречали не грузинские танки, а опустевшие грузинские села, из которых ушли местные жители. И они жгли эти села, за неимением танков…
Но до этого было еще два очень долгих дня.
Моя попытка увязаться с добровольцами провалилась. Как выяснилось позже, это было даже хорошо. Если бы я пошел с ними, то застрял бы у тоннеля. Однако, немолодой, доброжелательный и очень вежливый осетин в камуфляже с полковничьими погонами, переписывавший и распределявший добровольцев, высадил меня из добровольческой "Газели". Некоторое время он поморочил мне голову, а потом признался честно: у них приказ отсекать журналистов.
- Возвращайтесь во Владикавказ, в координационный штаб на улице Гадиева. Я сам туда вернусь через пару часов и расскажу вам все новости. В Южную Осетию пробираться даже не пытайтесь, - все равно вас задержат на пограничном посту при въезде в тоннель.
Через тоннель, действительно, удавалось проехать либо местным жителям с юго-осетинской регистрацией, либо на автомобилях спецслужб которые пропускали даже не проверяя документы у пассажиров, Беглый взгляд на эфэсбешный пропуск-"вездеход" на лобовом стекле, торопливый вопрос, - "Документы есть?". В ответ достаточно утвердительного кивка. Показывать ничего не обязательно.
Мне подфартило. Расставшись с вежливым полковником, и решив дальше двигаться автостопом, я почти сразу остановил именно такую спецмашину.
Через восемь часов после войны
Контрольно-пропускной пункт Нижний Зарамаг
На обратном пути, простота, с которой я миновал пограничный пост, обернулась неприятностями. Молоденький и нагловатый эфэсбешник-осетин забив номер моего паспорта в компьютер, поднял домиком тоненькие бровки:
- А у нас нет пометки о вашем въезде. Вы как вообще попали на территорию Южной Осетии?
- Да вы же и пропустили. Без всякой проверки…
- С чего это вдруг вас пропустили?
- Может быть потому, что я был на эфэсбешной машине?
- Очень может быть. У нас была инструкция пропускать спецтранспорт без волокиты.
- Ну и чего вы теперь придираетесь?
- А давайте посмотрим ваш загранпаспорт. Вдруг там грузинская виза есть?
Начиналась уже знакомая игра "смерть шпионам". Грузинская виза у меня действительно имелась. Правда, месячной давности, - предыдущая командировка была именно в Тбилиси. Но в такой ситуации в деталях вряд ли кто-то стал бы разбираться. На мое счастье главным талантом этого эфэсбешника было умение поднимать брови, театрально изображая презрительное недоумение. Больше парень был ни на что не способен. Он перерыл и подробно осмотрел весь мой рюкзак, морщил нос, когда на божий свет извлекалось грязное белье, с многозначительным видом перелистал все блокноты, но так и не смог найти загранпаспорт, который лежал в кармане под клапаном.
За пять военных дней я привык к другому. За эти пять дней никто ни разу не спросил у меня документов. За пять дней мне ни разу не понадобились деньги. Я привык, что можно "стопить" вертолеты, - просто подойти к любой вертушке с работающими лопастями:
- Вы куда? Не подбросите?
Я привык к войне, - к хорошему привыкаешь быстро. А здесь меня встретила обыкновенная мирная жизнь. Со всеми своими прелестями: паспортным режимом и всевластьем ментов. Мир обдал меня собой словно ушатом тухлой воды. Я, наконец-то, нутром понял классический сюжет: фронтовик, скрипящий зубами:
- Ах ты, крыса тыловая!
Военкор "Новой газеты" Аркадий Бабченко бывший свидетелем сцены на пропускном пункте, усмехнулся, наблюдая мою физиономию, перекошенную от злости:
- Первую чеченскую я прошел простым солдатом. Выезжаем мы в Россию, я вижу мента и кричу: "Братишка, как до ближайшего табачного ларька доехать?". А он мне: "Братишки ТАМ остались. А здесь я тебе товарищ старший сержант. Понял?".
Пограничник долго и нудно выпытывал у меня имя человека, с которым я проехал в Южную Осетию. Или хотя бы номер его машины. Я опасался, что у моего попутчика могут быть неприятности, и отказывался его называть. В конце концов, чекистам все это надоело. Они велели мне убираться. Потеряв несколько часов и несколько миллионов нервных клеток, я получил возможность ехать дальше. Впрочем "возможность ехать" - явное преувеличение.
Было три часа ночи. Попутка, на которой я сюда приехал, разумеется, давно умчалась во Владикавказ. Да и кто бы стал дожидаться, пока наглый эфэсбешник дообкатает на мне все свои фокусы? А других машин здесь не было. Несколько километров я прошел пешком по горной дороге и набрел на стационарный гаишный пост. Там я скоротал остаток ночи, показывая ментам в своем ноутбуке военные фотографии. Они накормили меня и с утра помогли поймать машину до Владикавказа.
В глубоком детстве дворовые приятели учили меня всяким полезным в дальнейшей жизни вещам: курить, ругаться матом, и называть милиционеров мусорами. Про КГБ мы в том возрасте не говорили вообще. Уезжая от гаишников я твердо сказал себе, "своему сыну я обязательно объясню, что чекисты в сто раз хуже мусоров".
Вторая ночь войны
Зарская объездная дорога
А человека, который так лихо и без всяких проверок привез меня на войну, звали Инал Бибилов. По профессии он доктор. Родился в Цхинвали, но уже давно живет и работает во Владикавказе. На малую родину он пробирался на спецслужбовской машине с пропуском-"вездеходом", которую стрельнул у брата-пограничника. Ко мне, напросившемуся в попутчики, по началу относился с подозрением:
- Как называется твой журнал? Как-как? "Ньюсвик"? А что это за название такое? Ты американец что ли?
Далее следовали мои, уже привычные объяснения, про регистрацию в Минпечати и аккредитацию, подписанную генералом Болдыревым. Позже он признался, что поначалу я ему не понравился. Особенно моя ваххабистская борода. Он даже собирался сдать меня пограничникам на посту у тоннеля. Но пока мы добрались до пропускного пункта, признал за своего.
По пути Инал рассказывал:
- Стрелять я не в кого не собираюсь. Я, наверное, вообще убить ни кого не могу. Но как врач я там, наверное, нужен.
Дальше, правда, выяснилось, что он фармаколог:
- Советую лечащим врачам какие лекарства лучше использовать. Но, в случае чего, могу быть ассистентом при операциях.
Уже много позднее я понял, что не только медицинский диплом гнал его на войну. Спустя неделю мы встретились во Владикавказе, когда я возвращался в Москву:
- Знаешь, - сказал Инал, - мой отец всю жизнь прожил в Цхинвали. Нас три брата, - все разъехались по разным местам. Если бы я туда не поехал, люди бы сказали, что когда было трудно, никого из Бибиловых здесь не было…