Важным элементом советской доктрины было признание справедливости национально-освободительных движений, за которые выдавались любые всплески революционной стихии стран третьего мира. Впоследствии аргументация в поддержку этнических движений была использована этнономенклатурой для разрушения СССР и организации межэтнических конфликтов, облегчавших получение привилегий и этнических уделов.
Особенностью указанного периода было также игнорирование этнополитических процессов, протекающих вопреки постановлениям партийных съездов об укреплении советского патриотизма и пролетарского интернационализма, изживании местничества и воспитания граждан в духе дружбы народов.
Этнополитика советской номенклатуры привела к последовательному разрушению русского самосознания, размыванию этнокультурного образа власти (и страны в целом), усилению этнической дифференциации за счет искусственного возвышения этнического самосознания нерусских народностей (в особенности среднеазиатских народов и украинцев), возникновению искусственных административных границ между этносами, по которым в дальнейшем была расчленена страна.
Заложенный как скрытый порок в советскую систему, этницизм (идеология этнизации всех сторон жизни общества) воплотился в национальной политике эпохи Ельцина уже как явная болезнь, в историю которой яркой страницей вписан крах СССР. В результате в Казахстане изобрели "казахскую нацию"; в Прибалтике - русских "неграждан" и "советскую оккупацию"; в Татарстане начали отдавать почести предкам, погибшим при взятии Казани русскими полками (забывая, что были среди штурмующих и татарские полки), и выступать с требованиями об отмене празднования Куликовской битвы; в Чечне вспомнили разбойный образ жизни и шариатские суды, в Якутии учредили "циркумполярную цивилизацию"…
Этнополитическая доктрина ельцинизма первоначально складывалась на основе принципа "сбрасывания периферии" и выделения России из СССР как наиболее поддающегося демократическим реформам ядра. Затем произошло соединение демократической риторики с прежними политическими штампами о дружбе и свободном развитии народов России. Не случайно министр по делам национальностей Р. Абдулатипов неоднократно подчеркивал позитивную роль советской национальной политики, отказавшейся от унитарной формы организации государства.
Неизменность подходов к этнополитическим проблемам иллюстрируется тем фактом, что этнополитическая конструкция СССР была повторена в России: выделены "титульные" уделы, которые получили возможность строить систему управления по собственному усмотрению и иметь преимущества как в верхней палате парламента (представительство в Совете Федерации от территорий, а не от равного числа избирателей), так и в нижней (специальные избирательные округа для малочисленных субъектов Федерации). Советская этнополитическая доктрина была внедрена в госстроительство концепцией федерализма, некорректно трактующей Россию как "союз народов" или союз независимых субъектов ("титульных наций"), федерирующихся в зависимости от своего желания. Доктрина о "советском народе" была заменена доктриной "многонационального народа", которому официальная риторика дала имя "россияне".
Особенностью условий для реализации прежних советских установок стало образование новой периферии вокруг Российской Федерации, претерпевающей стремительную дерусификацию. Уступив в своих границах несколько столетий, Россия обрекла западных славян на растворение в Западе, фактически позволив обратить вспять также и процесс русификации своих западных областей. Еще более удалившаяся славянская периферия и вовсе потеряла ощущение связи со своим цивилизационным центром. Русское пространство съежилось в самой России - вслед за сужением ареала распространения идеи славянского единства.
В этнополитической доктрине ельцинской эпохи были восстановлены принципы, которые официальная пропаганда советского времени не востребовала из наследия большевиков. Наиболее ярким проявлением этой преемственности была организация кампании борьбы с "русским фашизмом". Аналогичное проявление - вспыхнувшая было кампания в пользу необязательности русского языка в новой местной системе образования, вводимой под предлогом реализации принципа ненасилия и соблюдения прав на обучение на национальном языке.
Основной чертой этнополитики ельцинизма был переход к рассмотрению русских как этноса (а не суперэтноса и не нации) - то есть, однородного племенного образования, отличающегося от прочих племен только своей численностью (последнее, правда, никогда не принималось во внимание). Новым явлением стала открытая консолидация этнических элит в борьбе за привилегии, образование "интернационалов" национальных меньшинств без участия русского народа (Миннац, Комитет ГД по делам национальностей, Ассамблея народов России и др.). Законодательство предоставило легальные возможности для этнического обособления, проводимого за счет бюджетных средств (система национально-культурных автономий).
Ельцинизм привел к болезненному обострению этнического самосознания и тяжелейшим межэтническим конфликтам, возникновению этнического паразитизма - набора необоснованных привилегий, которыми наделяются национальные меньшинства в сравнении с русским большинством; подавлению всех проявлений русскости, утрате образа страны, распаду власти и "верхов" общества на клановые группировки (в значительной степени имеющие этнический характер).
Доктрина этнополитики ельцинской России опиралась на ряд базовых принципов, которые были реализованы в рамках достаточно узких возможностей кризисного периода и, главное, официально признаны как руководство к действию в стратегической перспективе:
• свобода самовыражения духовно-нравственной (культурной) самобытности;
• право на образование на национальном языке;
• право на преодоление последствий ранее до пущенных дискриминаций по национальному признаку (реабилитация и компенсация за депортации и репрессии);
• равные права народов при различных формах их конституционного самоопределения с обязательным условием сохранения целостности российского государства;
• равная суверенность и ответственность республик, краев, областей и национальных автономий при сохранении традиционного статуса вхождения в Федерацию, многоуровневая государственность;
• государственная поддержка малочисленных народов;
• право этих народов на свободное распоряжение природными богатствами и ресурсами;
• квотное представительство "основных национальностей" в представительных органах, расширение присутствия этнических меньшинств в высших эшелонах власти, в правительстве, дипломатическом корпусе, в армейском руководстве;
• право на судебное расследование с учетом национально-языковых особенностей.
Анализирую этнополитику ельцинского периода, мы должны исходить из того, что любая политическая программа исполняется не буквально. Она лишь вызывает к жизни определенные архетипы (которые при отсутствии данной программы могут в течение длительного времени находиться как бы в "замороженном" виде) или политическую практику реализации групповых интересов.
Право на преодоление допущенной дискриминации по этническому признаку всегда может быть интерпретировано как оправдание дискриминации по отношению к людям, не имевшим никакого отношения к прежним конфликтам между властями и этносом. Тогда равенство прав народов нарушает равенство прав граждан. Даже незначительный дисбаланс здесь может стать источником политического капитала определенной части властных и околовластных этнических группировок, разжигающих вражду между народами.
Неверно интерпретированный тезис о поддержке малых народов может ущемить права остальных народов России. Например, свободное использование природных ресурсов малыми народами может приводить к распродаже национального достояния за пустяковые услуги авантюристов. Внедрение этнических меньшинств в органы власти нарушает естественно складывающееся представительство.
Допустим, что начинает реализоваться программа обеспечения свободы выражения этнической самобытности. Самобытность тут же совпадет с пренебрежением к общенациональному укладу, отказом принимать нормы поведения, принятые в ведущем общенациональном типе культуры. И тогда мы видим на среднерусских базарах армию торговцев с Кавказа и из Средней Азии, плохо понимающих по-русски, пренебрегающих традиционным укладом местного населения и создающих криминальные сообщества по принципу этнической солидарности.
По тем же самым причинам право на образование на национальном языке при хроническом дефиците средств на общенациональную программу образования сплошь и рядом будет реализовано как право навязывать образование именно на языке "титульного" этноса при ущемлении права получать образование на государственном языке. Данное положение наблюдается в ряде внутренних российских республик, где произошло сокращение русских школ и введение "двуязычия", а местный язык навязывается в ущерб изучению европейских языков. Здесь этницистами использована методика прежней власти - "удовлетворение все более растущих потребностей". В данном случае речь идет о мощно заявляющих о себе потребностях локального значения, отнимающих ресурсы у общенациональных образовательных программ.
Межнационалы-сепаратисты предлагают для России в качестве основной формы сосуществования народов ни много, ни мало - двуязычие и даже многоязычие. То бишь каждый гражданин России должен знать два и более языка. В принципе, тезис кажется привлекательным. Но есть ли на это силы, возможности? По всей видимости, ответ напрашивается сам собой: в сегодняшних условиях Россия не может превратиться в страну полиглотов, освоивших "титульные языки", пригодные лишь для бытового общения среди ограниченного круга лиц. Поэтому изобретается особый способ насильственного внедрения многоязычия - создание привилегий "титульным" этносам при избрании на выборные должности. Такой привилегией становится знание "титульного" языка.
Этносепаратистами была прописана целая система мер, в значительной степени укоренившаяся как образец, к которому государственная политика должна стремиться: отказ от приоритета развития одних языков (читай - русского языка) за счет других, оказание помощи "потенциально слабым языкам", придание статуса государственного языка языку "титульной нации", создание языковых резерваций для дошкольников, поддержка языков этнических диаспор за счет сотрудничества "суверенных республик" и т. д. Все это вошло в практику ельцинской России.
"Этнополитика: от теории к практике", 2001
Регулирование миграции
Весь XX век развитие России происходило при полном пренебрежении к человеческому факторы - не в части формирования мировоззренческого облика гражданина (с этим, можно сказать, усилия правящих слоев были даже избыточными), а в самом что ни на есть простейшем смысле экономии "человеческого материала". Пренебрежение к высказанному еще Ломоносовым принципу "величие России состоит в сбережении и размножении русского народа" носило последовательный характер - политические режимы никогда не считались с жертвами и не интересовались численностью будущих поколений.
Либеральная демократия, сменившая коммунистическую перестройку, несмотря на декларации, полностью следовала своим предшественникам в вопросе воспроизводства "человеческого материала". И только перешагнув в XXI век, российские власти вдруг озаботились вопросом о том, кто же будет через несколько лет служить в армии, милиции, работать на производстве?
Ответ на этот вопрос, очевидно, лежал в сфере миграции, здравоохранения и демографии. И вот тут-то оказалось, что идеологические догмы, которые за десятилетие стали привычными и превратились в риторические клише, входят в противоречие с самыми элементарными принципами выживания нации. Действительно, если предоставить нынешним процессам спонтанно развиваться, можно без труда видеть результат - исчезновения народа, а вместе с ним и государства уже через несколько десятилетий. Соответственно, центры принятия решений были озадачены и попытались найти наиболее эффективные решения, которые одновременно лежали бы в плоскости либеральной доктрины.
Тем не менее, даже поверхностный анализ ситуации показал, что простое стимулирование въезда рабочей силы в Россию и не требуется. Мигранты, переплетенные с криминалом, легко проникают в Россию, как незадолго до этого без труда осваивали российский рынок всякого рода международные авантюристы. Захватив пространство русского бизнеса, внешняя экспансия начала осваивать российский рынок труда. Возникающие диспропорции в этническом составе населения породили волну преступности и стали предметом головной боли правоохранительных органов.
Так возник первый феномен "расщепленного сознания": одной рукой власти опускают железный занавес, чтобы не допустить превращения России в проходной двор, другой - планируют массовый завоз рабочей силы из-за рубежа.
Заместитель министра внутренних дел РФ, начальник ФМС МВД генерал-полковник Андрей Черненко сказал: "Россия не может и дальше принимать всех, кого угодно". Но одновременно огласил две задачи, стоящие перед властью: "Первая - создать благоприятный климат для привлечения в Россию толковых голов и умелых рук. Мы также будем принимать тех, кто захочет приехать к нам учиться или лечиться. Вторая задача - вывести миграционные процессы из-под достаточно жесткого прессинга криминала" ("ВЕК" № 9, 01–08 март, 2002).
Вместе с тем, Администрация Президента внесла в Думу и инициировала принятие такого закона о гражданстве Российской Федерации, который ровным счетом не содержал никакого дифференцирующего фактора - за исключением теста на знание русского языка, который должен быть разработан и внедрен исполнительной властью. Таким образом, железный занавес упал. Но ненадолго - до той поры, пока не начнется новая кампания по его приподниманию. И результат будет такой же, как писал Солженицын: под приподнятый занавес начнет просачиваться "болотная жижа".
Второй феномен расщепленного сознания проявился в попытках исполнительной власти отреагировать на тревогу президента по поводу демографической ситуации, высказанную им в послании Федеральному Собранию еще в 2000 году. Но поскольку даже такое вмешательство в "естественные процессы", как восстановление налога на бездетность, для либерального сознания является посягательством на святые права личности, все свелось к созданию очередной комиссии, которая потратила целый год, чтобы прийти к давно известным выводам. Тем временем демографический потенциал, оцененный по численности 10-летних детей, как указывает исследователь В. А. Башлачев, у русских снизился до уровня времен Крымской войны (притом рождаемость в сравнении с этим периодом упала в несколько раз). Нарастает демографический "навес" со стороны наших южных соседей и стремительно перекашивается этнодемографический баланс в целом ряде регионов. Конфликты не за горами. Власть это знает, но ничего поделать не может - не может переступить догматических установлений.
Единственным средством решения демографической проблемы, которое так или иначе высказывается государственными мужами, стало привлечение иностранной рабочей силы. Вместе с тем, стратегическая линия на решение социально-демографических проблем России за счет ввоза дешевой рабочей силы требует всяческого порицания. Поскольку наша страна при таком подходе лишается каких-либо перспектив - из нее уезжают наиболее квалифицированные, образованные кадры, а в нее едут наименее квалифицированные. Размывается также и собственное лицо России, своеобразное не только культурным наследием, но и определенными антропологическими типами.
Третьим примером расщепленного сознания власти является отношение к внутренней миграции. Согласно либеральным принципам, личность, как и капитал, должна быть освобождена от какого бы то ни было регулирующего воздействия. Поэтому долгие годы власть никак не реагировала на фактический исход русского населения с Северного Кавказа, из районов Севера, из Сибири и с Дальнего Востока. "Надо что-то делать!" - вот беспомощный императив поведения власти.
Уже звучит вывод о том, что русские до сих пор выполняли на Кавказе роль стабилизатора и были наиболее квалифицированной рабочей силой, а действий до сих пор нет. Уже ставятся задачи по возвращению русских беженцев в Чечню, но никаких серьезных шагов в этом направлении не предпринимается. Потому что другая часть властного "мозга" предпочитает не видеть разницы между гражданами различной этнической принадлежности и не понимать роли того или иного народа в многонародном российской социуме.
Наконец, четвертый пример - вероятно, самый яркий. Одной половиной своего "мозга" власть понимает культурную общность русских, видит дискриминацию русских в бывших союзных республиках и наблюдает многомиллионный приток русских беженцев и переселенцев. От этого возникает желание провести Конгресс соотечественников и заявить о едином народе, для которого Россия - Отечество. Но другая часть властного "мозга" убеждена, что людей нельзя делить по этническому признаку, а это значит - отказ видеть этнополитические процессы и русскую цивилизацию, выходящую за пределы России. Поэтому русским переселенцам, несмотря ни на что, не оказывается никакой существенной помощи, их в России никто не ждал и не ждет. Вместо глубокой и принципиальной реформы Миннаца, его просто упраздняют, образуя аппарат министра по делам национальностей, во главе которого ставится В. Зорин, причастный к торможению разработки основ национальной политики на посту председателя профильного комитета Госдумы. А в МИДе создается новый департамент, которому назначено работать с зарубежными соотечественниками - то есть, тратить как-нибудь выделенные из бюджета скудные средства. Плачевный итог такого рода администрирования виден на примере Федеральной миграционной службы, которая фактически стала орудием бюрократии против десятка миллионов наших соотечественников переселившихся в Россию за истекшее десятилетие.
Для преодоления взаимоисключающих подходов - идеологизированного и прагматического - необходимо соединить идеологию и практику национально-государственного строительства. Для этого сначала придется признать необходимость регулирования внешних и внутренних миграционных потоков. Такое регулирование требуется в связи с а) превращением России в перевалочную базу для незаконных мигрантов, б) нарастанием социальных и национальных диспропорций, грозящих опасными конфликтами в зонах массированного притока иммигрантов, в) демографическим кризисом, г) исходом населения из мест со сложными климатическими условиями и из зон конфликтов.