- Девушка, соедините меня с тридцать вторым, - попросил он телефонистку, а когда на другом конце провода отозвались, продолжил: - Товарищ генерал, говорит Ильин. Хотелось бы срочно уточнить ряд вопросов о взаимодействии. Пришлите, пожалуйста, к нам своего представителя. Да, лучше сейчас...
Командный пункт артиллерии береговой обороны, как и все на крохотном полуострове, располагался вблизи аэродрома. Летчики и артиллеристы часто гостили друг у друга. В сущности, они решали одни и те же задачи, Не прошло десяти минут, как в блиндаже появился артиллерист с двумя шпалами в петлицах. Пожав руку Ильину, Бискупу и кивнув приветливо остальным летчикам, он с улыбкой сказал:
- Над чем маракуете, властелины неба?
- Как обмануть противника, - за всех ответил Бискуп.
- И что же придумали? - спросил майор.
- Хотим вот вместе с вами поразмыслить, - сказал Ильин.
Артиллерист уточнил:
- Что от нас требуется?
Ильин придвинул стул. Майор сел. Показав на карту, командир авиагруппы начал:
- Сильно мешает работать вражеская артиллерия. Несем неоправданные потери. Сегодня при посадке трагически погиб летчик. Были бы и еще жертвы, если б лейтенант Голубев не нашел выход. - Ильин благодарно взглянул на Василия и продолжал: - Но в другой раз такой маневр может и не принести успеха. Хорошо бы вам в оговоренное время подавлять огонь вражеских батарей.
- Так и делаем, - заявил артиллерист и, достав из папки свою карту, разложил ее на столе поверх лежавшей полетной; вся она была исчеркана синими линиями и кружочками, исписана черными цифрами.
- Не совсем так, - возразил Ильин. - Вы открываете ответную стрельбу, когда противник уже успевает вспахать нам все летное поле. А мы предлагаем вам первыми начинать огневой налет перед вылетом и посадкой, чтобы отвлечь огонь врага на себя.
- По-ни-маю, - протянул майор, - места расположения стреляющих по аэродрому батарей нам в основном известны. Тут другой вопрос, когда надо открывать огонь? Ведь вы все время летаете?
В глазах Ильина засветились искорки.
- Это только так кажется, - произнес он. - Если наши самолеты в воздухе - вам ничего делать не надо. Подавлять огонь требуется лишь в периоды взлета и посадки истребителей. А они длятся считанные минуты. Самолетов мало, вы это знаете. Так мы с вами не только сохраним летный состав, но убережем и аэродромную команду, которая выравнивает полосу под обстрелом.
- Тогда все дело в обмене своевременно оговоренными сигналами, - заключил артиллерист.
- Мы протянем между нашими командными пунктами телефонную линию и будем вас предупреждать о начале работы, - подытожил Ильин под одобрительные голоса находящихся в блиндаже летчиков.
- Вашу просьбу доложу генералу, - сказал, вставая, майор. - Думаю, возражений не будет.
- Тогда на сегодня закончим. - Ильин положил на стол обе ладони, налегая на него широкой грудью, встал. - Утром и начинаем с вами работать, как условились.
Артиллерист ушел.
Капитан Ильин подробно уточнил план предстоящих действий. По сути, это вылилось в настоящую предварительную подготовку к полетам. В заключение командир спросил:
- Все ли ясно?
- Все, - дружно подтвердили собравшиеся. Летчики встали, чтобы разойтись. Но капитан Бискуп поднял руку.
- Одну минуту, - остановил он поднявшихся. - Хочу сообщить одну новость, неприятную, к сожалению. - Капитан подождал, когда установится тишина, и продолжил: - Связь с Ленинградом у нас ненадежная, корабли приходят редко. С Моонзундских островов к нам эвакуируются тысячи бойцов. Командование базы приняло решение вторично сократить продовольственные пайки. Прошу понимать это как временную и вынужденную меру.
Бискуп смотрел на боевых побратимов. Его известие они восприняли спокойно. Раздался только один вопрос:
- На сколько же сокращается паек?
- Хлеба - до пятисот граммов, ну и остальные продукты соответственно, - ответил капитан.
Василий вспомнил, что он видел в Ленинграде перед отлетом на Ханко. Истощенные голодом и холодом, люди трудились и боролись самоотверженно. Во всем чувствовалась несгибаемая воля ленинградцев к победе.
- Друзья! - нарушил тишину Голубев. - В блокадном городе люди получают в несколько раз меньший паек, но держатся стойко. Если бы им дали наш паек, они, наверное, были б самыми счастливыми.
- Верно сказал лейтенант, - оживился Бискуп. - А мы с вами - дальний форпост Ленинграда.
Он подошел к летчикам, положил руки на их плечи и мягко, по-отечески произнес:
- А теперь нужно хорошенько отдохнуть. Завтра напряженный летный день.
Через минуту блиндаж опустел. Остался лишь всегда находящийся здесь оперативный дежурный.
4
Голубев, первым поднявшийся в небо, качнул крылом истребителя. Как и было условлено, тотчас же две четверки самолетов взмыли от среза воды на высоту. Группа взлетела под яростный аккомпанемент немецких батарей. Но спасибо нашим артиллеристам: они сдержали слово, начав артиллерийскую дуэль, и огонь врага Ущерба экипажам не причинил.
Теперь, в воздухе, летчики, что называется, во все глаза смотрели вперед, пытаясь как можно раньше обнаружить бомбардировщики противника, если те вдруг появятся у наших берегов. Ведущий, учитывая погоду, внес поправку к курсу, но сильный боковой ветер, думал Голубев, все же, наверное, снесет восьмерку истребителей в сторону.
Так и случилось: остров показался справа на траверзе пути. Голубев развернулся к острову и через минуту увидел белую башню сорокаметрового маяка. Рядом с ним виднелась примитивная деревянная пристань. Это и был мыс Тахкуна - последняя опорная точка острова Хийумаа, которую стойко удерживали советские воины.
Море штормило. Даже с высоты было видно, как огромные волны зло ударяют в бревенчатый причал, накрывают всю пристань, далеко накатывая пенистую воду на песчаный берег мыса. Несколько крошечных катеров и мотоботов, словно муравьи, сновали у пристани. Поочередно подходя к причалу, они брали на борт изнуренных непрерывными боями людей и, тяжело покачиваясь на крутых волнах, уходили в море. Им предстоял нелегкий путь до Ханко...
Небо заволокло плотными облаками. Истребители, расположившись этажеркою, планомерно выписывали восьмерки над пристанью. Летчики зорко осматривали воздушное пространство. Каждый из них понимал, что в хмурую погоду бомбардировщики врага могут появиться не как обычно - с юга, со стороны солнца, а и с других направлений. Наиболее вероятно - со стороны моря, где обнаружить их сейчас значительно труднее. Время патрулирования кончалось. Голубев уже собрался возвращаться домой, как вдруг увидел: с запада, со стороны моря, как-то крадучись, приближается "юнкерс". "Один, - прикинул командир группы. - Но почему один? Хочет, наверное, отвлечь наше внимание... Да, чтобы обеспечить выход своих бомбардировщиков с другой стороны".
Самолет шел на пристань. Значит, разведчик! Это понял и ведущий четверки прикрытия. Голубев подал ему установленный сигнал: "Атаковать парой, остальным оставаться на своих местах".
Два И-16 заложили крутой вираж и устремились наперерез "юнкерсу". Фашист начал не спеша разворачиваться. Видимо, ждал, пока за ним погонятся все восемь истребителей. Так, по его расчетам, должно было быть.
Но наши летчики поступили "не по правилам". Наглость фашиста обошлась ему дорого. Когда он стал разворачиваться энергичнее и увеличивать скорость, было уже поздно: "ишачки" догнали его и взяли в клещи. Первая же атака оказалась успешной - у "юнкерса" оторвался кусок хвоста. Через некоторое время машина врезалась в воду.
Голубев сделал еще два галса над пристанью. Ведомые точно выдержали свои места в боевом порядке. Между тем бомбардировщики не появлялись. "Юнкерс" был обыкновенным разведчиком", - решил лейтенант и повел группу домой.
Плотные облака прижимали истребители почти к волнам. Они шли уже на высоте пятисот метров, задевая крыльями отдельные космы облаков, свисавшие чуть Ли не до самой воды. Внизу Голубев заметил большую группу кораблей, идущих на юг. Вначале лейтенант принял их за свои. Но когда приблизились, Василий ахнул от неожиданности: группа состояла из сторожевика и семи катеров. Таких кораблей в этом районе у нас не было. Значит, противник! Сомнение и вовсе пропало, когда к самолетам потянулись трассы пулеметных очередей и пространство вокруг заполнили вспышки разрывов. "Они хотят перехватить и уничтожить наши катера и мотоботы, эвакуирующие войска на Ханко", - подумал Василий.
Боезапас почти у всех И-16 был цел. А на двух- имелось еще и по два эрэса - грозного оружия против кораблей. План созрел мгновенно: атаковать звеньями, поочередно.
Огонь с кораблей усилился. Вот пулеметные трассы замелькали перед самым носом самолета. Казалось, еще миг, и они насквозь прошьют фанерное тело "ишачка". Но лейтенант продолжал сближение со сторожевиком. Он буквально слился с машиной, неотрывно всматривался в метки прицела и ждал.
Палуба корабля увеличивается, приближается. Пора! Летчик жмет на гашетку, и, разрезая небо, уже мчатся впереди истребителя огненные стрелы реактивных снарядов. Эрэсы вспарывают, корежат палубу, а Василий теперь бьет по ней из пушек и пулеметов. Огненным металлом угощают врага ведомые. То же вслед делает и второе звено. Сотни смертоносных пуль и снарядов осыпают палубу и сминают прислугу зенитных орудий. А истребители, закончив атаку, быстро уходят из зоны огня.
На сторожевике возникают очаги пожара. Тем временем четверки набирают высоту и все повторяется. Строй кораблей нарушается. С замыкающего катера валят клубы черного дыма. Взрыв, и он быстро погружается в пучину.
Сколько раз Голубев наблюдал с борта самолета картины воздействия по врагу своего оружия. Они вызывали у него чувство гордости и злой радости. И сейчас, провожая взглядом тонущий катер, Василий прошептал с ожесточением: "Туда тебе и дорога! Остальные тоже получат, что им причитается".
Последние километры боевого маршрута истребители преодолели как-то незаметно. Вот уже Василий прошел установленный воздушный коридор и выпустил шасси. В разных местах выжженного огнем полуострова, увидел он, поднимались клубы дыма: значит, артиллеристы хорошо обработали вражеские батареи. А наше летное поле осталось целехоньким - сели без потерь.
Приняв доклад о выполнении задания, капитан Ильин уточнил:
- Значит, корабли врага держат курс на юг?
- Да, идут точно навстречу нашему корабельному отряду, - подтвердил Голубев.
Ильин взглянул на карту, подумал с минуту и заключил:
- Это новость. О ней и командир базы, вероятно, еще не знает. Надо ему немедленно доложить.
Капитан связался по телефону с генералом Кабановым. Разговор был короткий. Положив трубку, Ильин сказал Голубеву:
- Генерал приказал уничтожить врага, чтобы спасти наших бойцов. Ведь мотоботы фактически безоружны... Понимаешь, Голубев? Вылетайте немедленно тем же составом.
Снова восьмерка поднимается в воздух. Ведущий находит немецкие корабли, и группа наших истребителей вновь обрушивает на них всю мощь своего бортового оружия. После второй атаки фашистский сторожевик потерял ход и накренился. Потоплены еще два катера охранения. А советские летчики, летая по кругу, продолжали посылать на палубу последнего корабля новые и новые порции горячего свинца... Домой возвратились только тогда, когда полностью израсходовали боезапас.
Четыре наших катера и шесть мотоботов беспрепятственно дошли до Ханко. Одной осенней ночи хватило им, чтобы покрыть расстояние в десятки миль. В базе они ошвартовались ранним утром 20 октября. Погода в тот день выдалась по-настоящему зимняя. Землю покрыл снег, появился лед. Полетов не намечалось, и Голубев с Васильевым направились в порт, чтобы обнять тех, кого они вчера, рискуя жизнью, прикрывали с воздуха.
Пристань жила разгрузкой. Мокрый снег ложился на трап, дощатый настил и скалистый грунт, быстро образуя твердую корку скользкого наста. Уставшие от беспрерывных боев, измученные качкой и долгой бессонницей, люди медленно и осторожно сходили на берег. Многие были ранены. Все шли молча, сосредоточенно глядя под ноги.
Вдруг от колонны отделился боец и бросился к Голубеву. Василий всматривался в глубоко запавшие глаза бойца, в его заросшее черной бородою лицо, но никак не мог понять, кто же это? Боец обнял лейтенанта, горячо заговорил:
- Здравствуй, Василий! Неужели не узнал?..
- Иван, жив?! - воскликнул лейтенант.
Только по голосу Голубев узнал летчика Творогова, верного боевого товарища, с которым сражался в начале войны под Нарвой и Ленинградом.
Он слышал: Творогов два месяца назад был направлен на Моонзундские острова для усиления авиационной группы. Потом рассказывали: сражаясь там, погиб смертью героя.
- Жив, жив, сам видишь! - произнес Творогов и поведал о последних боях, в которых участвовал.
Летчики сражались мужественно. Но ряды их быстро редели. Высадившись на острове Сааремаа, гитлеровцы с ходу начали наступление и вскоре подошли к самому аэродрому. Приказ командования гласил: исправные самолеты немедленно перегнать на тыловые точки.
Авиатехник Мальцев заканчивал ремонт истребителя, и Творогов не смог взлететь вместе с группой. Когда машину подготовили, вражеские автоматчики уже появились на окраине аэродрома. Надо было улетать вдвоем. Но как: на истребителе нет и крохотного уголка для второго человека. И все-таки "уголок" нашли: Мальцев кое-как втиснулся за бронеспинку сиденья летчика. Взлететь успели. Но тут мотор стал давать перебои, а вскоре и совсем заглох. Летчик с трудом дотянул до острова Хийумаа, где и посадил истребитель с убранным шасси. К счастью, Творогов и Мальцев не пострадали. Они присоединились к нашим бойцам и сражались с гитлеровцами в пехоте до эвакуации на Ханко.
- И Мальцев здесь. Вместе плыли, - сообщил Творогов.
Голубев был несказанно рад встрече с друзьями, тем более здесь, на полуострове, где каждый боец на счету.
- Переходите к нам в авиагруппу, - предложил Василий.
- Она еще существует? - обрадовался Творогов.
- Не только существует, но и крепко бьет врага. Летчик Творогов и авиатехник Мальцев влились в дружную семью авиаторов. Появился у них и свой самолет: его они собрали, отремонтировали, используя детали и элементы конструкции списанных, а также поврежденных в боях истребителей. Одним экипажем на Ханко стало больше.
5
В конце октября из Кронштадта на полуостров прибыли три тральщика и два катера. Это было большим событием, так как еще с августа к ханковцам не приходил ни один корабль. Изменилась ли временно к лучшему обстановка или корабли просто воспользовались ухудшением погоды - уже двое суток низкие облака плыли с запада на восток, цепляясь за скалы и сопки, посыпая мерзлую землю снегом, - гадать защитники Ханко не стали. Главное, пополнился скудный остаток боеприпасов и продовольствия. Этому радовались все - моряки и пехотинцы, авиаторы и артиллеристы.
А вот погода вызывала у летчиков тоску. Правда, они уже хорошо знали изменчивые повадки балтийской осени: после ненастья она вдруг быстро, случалось, одаривала солнечными, тихими днями. Поэтому и самолеты, и себя всегда держали в готовности к выполнению боевой задачи. Коротая время, собирались обычно в сухом, теплом блиндаже. Одни бренчали на гитаре, напевая песенку, другие, расположившись на нарах, вели задушевную беседу, третьи предпочитали вздремнуть, чтобы восстановить силы.
Нарушая установившуюся было тишину, в блиндаж спустился Бискуп. Он наравне со всеми летал на задания, имел на счету несколько лично сбитых самолетов врага. Свободное от боевой работы время он тоже стремился проводить вместе с личным составом: тихо подсаживался к кому-нибудь и затевал неторопливую беседу о Ленинграде, семьях или родителях, рассказывал об исключительно тяжелых боях под Москвой. На этот раз в блиндаже замполит появился с каким-то красноармейцем и прямо с порога громко объявил:
- Друзья, прошу всех ко мне, есть интересный разговор. Знакомьтесь, это корреспондент газеты "Красный Гангут". Он принес письмо-обращение гангутцев к защитникам Москвы. Надо его обсудить и подписать.
Бискуп развернул листок.
"Дорогие москвичи!.. - говорилось там. - С болью в душе узнали мы об опасности, нависшей над Москвой. Враг рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве... Ваша борьба еще больше укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута.
На суровом скалистом полуострове в устье Финского залива стоит несокрушимая крепость Балтики - Красный Гангут. Пятый месяц мы защищаем ее от фашистских орд, не отступая ни на шаг.
Враг пытался атаковать нас с воздуха - он потерял сорок восемь "юнкерсов" и "мессершмиттов".
Враг штурмовал нас с моря - он потерял два миноносца, сторожевой корабль и десятки других кораблей...
Враг яростно атаковал нас с суши, но и тут потерпел жестокое поражение. Тысячи солдат и офицеров погибли под ударами гангутских пулеметчиков и стрелков...
В гнусных листовках враг то призывает нас сдаться, то умоляет не стрелять, то угрожает изничтожить до единого...
Напрасны эти потуги. Никогда никому не удастся заставить гангутцев сложить оружие...
Мы научились переносить тяготы и лишения, сохранять бодрость духа в самые тяжелые минуты, находить выход тогда, когда, кажется, нет уже возможности его найти...
Мы научились сами изготовлять оружие, снаряжение, строить под вражеским огнем подземные жилища и укрепления, лечить тяжелораненых... Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого желания, кроме желания победить...
Родные наши друзья! Затаив дыхание, мы слушаем сводки с боевых фронтов...
Ваша борьба дает нам много жизненных сил, поднимает нашу уверенность в победу.
Мы научились презирать опасность и смерть.
Каждый из нас твердо решил: "Я должен или победить или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!
Победа или смерть! - таков наш лозунг.
И мы твердо знаем - конечная победа будет за нами".
Закончив читать, Бискуп медленно обвел присутствующих взглядом. В блиндаже воцарилась тишина. А затем раздались голоса:
- Правильно сказано... Одобряем...
- Письмо обсуждают во всех частях гарнизона, - сказал Бискуп. - Позвольте подписать его от вашего имени.
- Согласны! - было ответом.
На уходящих с полуострова кораблях письмо отправили на Большую землю.
...Однажды вечером в блиндаж буквально ворвался Бискуп. Все насторожились: почему он так оживлен. А капитан, размахивая над головой листком бумаги, радостно произнес:
- Товарищи! Вместе с оперативной сводкой передали по радио и ответ москвичей на наше обращение к ним. Он был 13 ноября напечатан в "Правде". Вот его текст. - И начал читать: