Когда я начал искать квартиру для покупки, я никак не мог сделать выбор. Меня в первую очередь отталкивала грязь в предлагаемых домах. Такой грязи мне не доводилось видеть даже в самых жалких советских "коммуналках". Я просмотрел пятьдесят квартир, и все они были похожи на мусорную свалку. На кухнях по стенам бегали тараканы - не один или два, а полчища. А ведь эти тараканища не только в пустующих квартирах жили, они и к соседям в гости наведывались, питались там, плодились. Значит, они всюду! Даже в элитных кварталах!
Соприкоснувшись с этой стороной Парижа, я пришел к печальному выводу, что французы нечистоплотная нация. Это странно, парадоксально, но это факт.
Квартиру я купил в районе Паси. Мне ее помог найти Аркадий Гайдамак. В том районе живет много известных людей. Богатая жизнь. Там жил Саддам Хусейн. До сих пор живет Арно, один из самых богатых людей Франции, которому принадлежит известная на весь мир марка шампанского "Mort & Chandon", совсем недалеко оттуда живет Спиваков, чуть дальше - метров пятьсот еще - жил Ростропович…
Паси - это уютный район Парижа, где есть шикарный рынок, куда я всегда ходил за продуктами, много ресторанчиков, кафе, магазинов. На Рю-Николо я сразу обратил внимание на ресторан "Регал". Название у него не русское, хозяйка - француженка, но ресторан считается русским. В свое время его владельцем был Добровинский. Насколько я слышал, он просто подарил его кому-то, но, возможно, это пустые слухи. Возле этого ресторана располагался магазинчик, где торговали русскими колбасами, конфетами, икрой, водкой. Этот магазинчик известен тем, что туда продавали продукты русские туристы, приезжавшие в Париж, а магазин продавал русским парижанам.
"Регал" привлек меня скромностью, аккуратностью, он наполнен каким-то интимным настроением: туда ходили люди среднего класса, и все друг друга знали. Я чувствовал себя там как дома. Там часто выступают цыгане, радуя посетителей забористыми песнями, и всегда звучат стихи и музыка. Не знаю, как теперь, но в те годы "Регал" славился своей творческой атмосферой. Поэты, художники, журналисты - они задавали тон всем беседам и общему духу. В этот ресторан по вечерам всегда приходит много русских. Особенно часто там собираются русские артисты, работающие в парижских ресторанах и кафе. А в "Регале" они только отдыхают. Там кормят пельмешками, борщом. Я обычно просил, чтобы мне поджарили котлетки или что-нибудь подобное.
Однажды я обедал в "Регале" с друзьями и обратил внимание на сидевшего в глубине ресторана мужчину. Что-то в его облике привлекло мое внимание, и я несколько раз поворачивался к нему, чтобы разглядеть получше. Он сидел боком, отвернувшись от меня к сцене, поэтому его лицо почти все время оставалось скрыто от меня. Но спина, плечи, руки, контур головы с редеющей шевелюрой - все это казалось знакомым. Наконец он откинулся на спинку стула и подозвал официанта. В эту минуту я увидел его лицо. Азнавур! Великолепный и неповторимый Шарль Азнавур, на песнях которого я вырос! От неожиданности у меня перехватило дыхание. Неужели мой любимый шансонье обедает за столиком в нескольких шагах от меня?
- Поглядите, - обратился я к моим спутникам, - это же Азнавур!
- Брось, Алик, откуда здесь Азнавур?
- Но это он! - настаивал я.
- Мы в русском ресторане, Алик; что ему тут делать?
- Но он же армянин, - твердил я.
- Армянин или еврей, но на самом деле француз, - слышал я в ответ. - Да, похож на Азнавура, но это не он.
Тогда я подозвал официанта.
- Скажите, вон тот человек, это не Шарль Азнавур?
- Да, это он, - подтвердил официант.
- Вот видите! - воскликнул я и бросил победный взгляд на моих спутников.
- Месье Азнавур время от времени заходит сюда, - добавил официант.
- В таком случае отнесите ему от нас бутылку армянского коньяка, - велел я.
- Извините, господин Тохтахунов, но армянского у нас нет.
- Тогда отнесите ему другого коньяка, но только отменного качества!
- Будет сделано.
Официант удалился, а я сидел, с восхищением разглядывая великого шансонье - скромного маленького человечка. Через несколько минут официант вернулся в зал и поставил коньяк перед Азнавуром, что-то негромко сказав. Азнавур внимательно выслушал его, обернулся ко мне, улыбнулся, привстал и чуть заметно склонил голову, выражая благодарность.
Через некоторое время он кончил обедать, расплатился и заказал шампанское. С этой бутылкой он подошел к нам. Оказалось, что у него неописуемо печальные глаза. Он поблагодарил нас за наше внимание, и стоявший возле стола официант перевел его слова.
- Месье, - заговорил я, распираемый неудержимой радостью, - я испытываю огромное счастье, находясь рядом с вами. Судьба подарила мне удивительную возможность выразить вам мой восторг лично.
Шарль Азнавур улыбнулся и сделал знак официанту. Тот ловко откупорил шампанское и разлил его по бокалам.
Сердце мое было растревожено и переполнено. Я попытался напеть "Богему", затем "Изабель", получилось скверно, но Азнавур был тронут.
- Вы знаете эти песни? - удивился он.
- Я знаю все ваши песни, но плохо пою, вдобавок волнуюсь, - признался я. - Вы даже не представляете, месье, насколько вы любимы в России! А уж про Армению и говорить не приходится.
- Про Армению я знаю, а вот о том, что в России меня любят, я не слышал.
- Я вырос на ваших песнях! Мое детство пропитано вашей музыкой!
- Очень приятно слышать это. - Он задумался на мгновение и повторил эти слова по-русски.
- Вы знаете русский язык? - поразились мы.
- Очень плохо, - ответил он, - можно сказать, что совсем не знаю. Отдельные фразы. Но понимаю по-русски гораздо больше, чем могу сказать сам.
Потом он еще раз поблагодарил за коньяк, поклонился с достоинством и ушел неторопливой походкой, - маленький человек необъятного таланта.
- Славный дядька, - сказали мои друзья чуть ли не хором. - И такой простой. А ведь какой величины звезда!
Минуло много лет после той встречи, и Шарль Азнавур приехал в Москву с гастролями. Я не мог отказать себе в удовольствии насладиться его пением и отправился на концерт. Внимая музыке, я невольно возвращался к тому дню, когда увидел Шарля Азнавура в "Регале". Мне даже захотелось пройти за кулисы и напомнить ему об этом, однако я решил, что вряд ли это уместно. Да и о чем, собственно, напоминать? О бутылке коньяка? О том, как мы выпили по бокалу шампанского? Что в этом особенного для него? Это было событием для меня, а не для него…
Париж подарил мне щедрую возможность познакомиться со многими знаменитостями. К некоторым встречам я готовился, потому что ждал их, но многие были случайные, и воспоминания о них окрашены веселыми красками.
Так, отправились мы с друзьями на дискотеку "для черных". Там собирались в основном темнокожие, но это не означало, что белым людям вход туда запрещен. Один из моих приятелей взахлеб нахваливал это заведение, вот мы и решили поглазеть.
Перед входом стоял огромный лимузин, залитый светом рекламных огней.
- О, какая-то черная знаменитость, наверное, гуляет - решил я.
Едва мы переступили порог и погрузились в грохот музыки, я увидел громадного негра.
- Смотрите! Это же Тайсон! - воскликнул я и был, наверное, похож на маленького мальчика, у которого вспыхнули от восторга глаза. В то время имя этого боксера гремело на весь мир.
Возле Тайсона стояли охранники. Он и сам-то не маленький, а они чуть ли не на две головы выше него, настоящие кинг-конги, монстры с бычьими шеями, расплющенными носами, вытаращенными глазами и кулаками размером с боксерскую грушу.
Мы подошли к Тайсону и сказали, что приехали из России.
- О! Россия! - Он широко улыбнулся, раскинул руки и принялся обнимать нас, изображая столько радушия, будто всю жизнь мечтал встретить именно нас. Его черное лицо почти не различалось в темноте, зато белозубая улыбка сияла пуще всякого прожектора.
- Хотите фотографию на память? - спросил Тайсон через минуту.
Как тут отказаться! Конечно, мы хотели бы сфотографироваться.
- Момент, - опять улыбнулся он.
Откуда-то вынырнул фотограф с навостренным "полароидом", готовый сделать для нас моментальный снимок. Оказывается, фотограф находился при Тайсоне постоянно. Знаменитый боксер, получавший гигантские гонорары за свои бои, не брезговал зарабатывать "на карманные расходы" и таким образом.
- Сколько вам нужно? Все вместе будете сниматься или порознь? - затараторил фотограф.
Не помню точно, сколько с нас взяли за снимок. Кажется, долларов тридцать за каждый.
Раз вспышка, два вспышка, три вспышка… Из "полароида" медленно выползли одна за другой фотографии.
- Еще? - спросил фотограф, меняя опустевший картридж в фотоаппарате.
Мы сфотографировались еще. Пока мы позировали, к Тайсону выстроилась очередь других желающих. Думаю, что эти фотосессии приносили боксеру немалый доход. Вокруг него вился целый рой чернокожих прислужников. Стоило Тайсону сделать знак, как они начинали суетиться, что-то приносить, уносить, подавать…
После встречи с ним дискотека уже не производила впечатления. Мы сидели и только разглядывали фотографии, как дети.
- Дай твою, ну-ка… А у тебя как получилось? А ну дай…
Майк Тайсон расположился рядом, буквально за соседним столиком. Вокруг него гудела большая компания.
- Майк! Майк! - кричали мы ему.
Сначала он поворачивался, растягивал на лице широкую улыбку и небрежно помахивал нам рукой, но вскоре ему наскучили наши восторги и он перестал обращать на нас внимание.
Некоторые знаменитости обожают, когда у них просят автографы, лезут к ним с рукопожатием, просят фотографию на память. Другие обливают презрительным взглядом и проходят мимо, словно никто не достоин даже находиться рядом с ними. Третьи надевают на себя маску добродушия, изображают демократичность, с улыбкой выслушивают комплименты и уверяют, что "очень рады знакомству", но через пять минут забывают о вашем существовании.
К третьей категории относился Омар Шариф, прославленный голливудский актер, сыгравший в фильмах, прогремевших на весь мир. Кто может забыть его персонажей из "Золота Маккены" и "Лоуренса Аравийского"?
Омар Шариф всегда играл в казино. Поговаривали, что выигрывал он крайне редко, чаще просаживал все до последнего сантима, но никогда не отказывался от игры. В самом Париже казино нет, но за городом располагается специально выделенная территория Анген, где разрешен игорный бизнес. Вот там Омар Шариф и проигрывался. У него не было даже квартиры. Он жил в одной из лучших гостиниц Парижа, каким-то образом получив там пожизненно номер; возможно, владельцы отеля сделали это в рекламных целях.
С Омаром Шарифом меня знакомили несколько раз, и каждый раз знакомство проходило как бы "с чистого листа". Он никого не помнил. То ли память была плохая, то ли просто не придавал значения факту нового знакомства. Он улыбался, когда я говорил ему, что мы уже встречались и нас уже представляли друг другу. Шариф кивал, мол, да-да, конечно, встречались, но глаза выдавали его - он не узнавал.
Любопытно, что точно такой же рассеянностью отличался и Мстислав Леопольдович Ростропович. Меня представляли ему пять или шесть раз, он с готовностью протягивал руку: "Очень приятно". Когда я напоминал ему, что мы встречались уже там-то и там-то, он соглашался, смеялся: "Привет, привет! Разумеется, встречались". - "Я ваш сосед, мы в Париже рядом живем", - уточнял я. "Да, да, вспомнил, мы соседи!" - улыбался он так, словно радовался близкому товарищу, но на самом деле не вспоминал. А если и вспоминал, то немедленно выбрасывал из памяти, потому что его интересовал только мир, непосредственно связанный с творчеством. Музыка целиком поглотила его, в этом нет сомнения. Наверное, без Галины Вишневской он потерялся бы в жизни. Музыка была для него важнее всего, все остальное, как мне кажется, плавало вокруг него в какой-то дымке, лишь изредка попадая в фокус его зрения.
С Ростроповичем я познакомился в Москве, на дне рождения губернатора Громова. Там мы виделись в первый раз. Потом, той же осенью, нас опять представили друг другу - в "Метрополе". Это случилось вскоре после первой встречи, но он уже забыл и меня, и мое имя. Так повторялось неоднократно…
Однако вернусь к рассказу о Париже.
В районе Паси было несколько известных русских ресторанов: "Никита", "Распутин". Но русским нелегко дается ресторанный бизнес. Почему-то им все время ставят палки в колеса: то не дают разрешения на спиртное, то ограничивают часы работы до полуночи, хотя французские рестораны могут до утра быть открыты.
Однажды я разговорился с французским бизнесменом, и он удивил меня своим объяснением.
- Мы, французы, считаем, что Россия чересчур велика. Мы не можем позволить русским развернуться на нашей земле, потому что тогда сюда хлынет нескончаемый поток эмигрантов.
- Что же тут плохого?
- Вы начнете скупать здесь все - заводы, фабрики, дома, города. Вы станете хозяевами. А что нам делать? Вам прислуживать? Но это наша страна!
- Тем не менее рынок должен быть доступен всем.
- Только не русским. У вас грязные деньги.
- Почему грязные? Я слышу об этом не в первый раз. Всюду нас ругают за наши деньги.
- У вас в России все коррумпировано, все воруют.
- А у вас? - возмущался я. - У вас только честные бизнесмены? Разве в газетах то и дело не появляются разоблачительные статьи о ваших чиновниках? О чиновниках не только правительственного уровня отдельно взятой страны, но и уровня Европарламента! Вы почему-то легко забываете об этом. Вам не нравится признавать, что у вас тоже воруют и обманывают. Вы предпочитаете ругать нас. Причем ругаете всех подряд, мажете нас черной краской. Почему?
Он пожал плечами в ответ.
- Хотите, чтобы я объяснил? - продолжил я. - Совсем недавно в России был социалистический строй. Европа и Америка приложили немало сил, чтобы развалить социализм, подталкивая нас в сторону капитализма. И вот капитализм пришел. Люди ринулись зарабатывать деньги. Вполне понятно, что не каждый способен делать бизнес, поэтому кто-то быстро разбогател, а кто-то остался ни с чем. У вас ведь точно так же обстоят дела. Только у вас это расслоение произошло давно, а у нас только что. Наши богачи бросаются вам в глаза, потому что каких-нибудь пять лет назад у них не было ничего, а к своим миллионерам вы давно привыкли. Вы родились, а они уже были, поэтому вам кажется, что в Европе все упорядочено. Но это иллюзия. Если у нас и есть беззаконие, то это по причине отсутствия вразумительных законов. Наша система только-только устанавливается, ее рано порицать, рано судить. Зато о вашей коррупции можно говорить с полным основанием, что именно она подталкивает многих бизнесменов в России вести нечестную игру.
- Вот вы и сами заговорили о нечестной игре, - обрадовался француз, словно подловил меня на слове. - Ваши деньги грязные, поэтому мы не хотим вкладывать их в нашу экономику.
- Вы просто хотите заполучить их. И нашу нефть, и наш газ, и наши земли. И вы считаете, что ваше желание разбогатеть - законно, а наше - преступно. Мне кажется, что наш разговор не имеет смысла.
Подобные беседы бывали часто. В большинстве случаев мои собеседники ссылались на какие-то газетные статьи, где речь шла о русской мафии, но не могли привести никаких конкретных фактов. Это были пустые слова. Им было выгодно, что вокруг русских, приехавших на Запад, создано отрицательное информационное поле, потому что это давало им право не позволять нам развернуться на их территории.
Но справедливости ради надо сказать, что так рассуждали не все.
Однажды я забрел в ресторан "Фуке", что на Елисейских Полях. Наверное, это один из самых старых ресторанов на центральной улице Парижа. Там всегда собиралась компания стареньких польских евреев, которые с равным удовольствием обсуждали искусство, бизнес и политику Увидев их впервые, я сразу вспомнил странных и смешных старичков из "Золотого теленка", которых Ильф и Петров обрядили в крахмальные воротнички и пикейные жилеты и которых "тянула сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки".
Познакомившись с ними ближе, я выяснил, что почти все они прошли через мясорубку сталинских лагерей, поэтому о "прелестях социализма" могли судить по собственному опыту. Но, к моему удивлению, в них не было ни капли враждебности ни к СССР, ни к русскому народу. Все они сколотили свои капитальцы в чисто "еврейских" профессиях: кто-то был часовщиком, кто-то - ювелиром, кто-то - портным. Все хорошо говорили по-русски и живо интересовались новостями из России. Поскольку у меня в квартире стояла спутниковая антенна и я ежедневно слушал новости центральных российских телеканалов, старички справлялись у меня о последних событиях.
Иногда я не появлялся в "Фуке" месяц или два, а когда приходил, то замечал, что кого-нибудь из старичков недоставало в их говорливой компании. "А где такой-то?" - спрашивал. "Умер", - отвечали они. Все старенькие были, лет по восемьдесят каждому, не меньше. За год их ряды редели человека на три-четыре.
Любопытно, что от них, имевших моральное право ненавидеть Россию, я никогда не слышал упрека в том, что Россия - страна бандитов и террористов. Зато другие ругали нас нещадно: нас называли бестолковыми пьяницами, упрекали в том, что мы любим погулять…
В связи с "погулять" вспоминается такой случай. Когда Никита Михалков приехал в Париж на озвучание своего фильма "Сибирский цирюльник", я повел его в ресторан "Никита". Если не ошибаюсь, было 8 марта. Дойдя до ресторана, мы обнаружили, что все места заняты.
- Что будем делать, Алик? - спросил Никита.
- Я договорюсь. Меня здесь знают, - успокоил его я.
И через пять минут нам вынесли отдельный столик.
- Иногда мне кажется, Алик, что тебя знают везде, - довольно засмеялся Михалков, посверкивая своими удивительными глазами, как это умеет делать только он.
Мы сели за стол и в ожидании ужина принялись разглядывать публику.
- А ведь здесь одни французы! - удивился Никита. - Из русских только мы, хотя ресторан-то русский.
К нашему огромному удивлению, ресторан шумел до утра, французы не расходились, веселясь под русскую музыку. С интересом наблюдая за посетителями, Михалков воскликнул:
- Потрясающе! Такое впечатление, что у них завтра выходной. Ну ладно мы, творческие люди, можем ночь напролет пить: нам-то не нужно утром на службу. Им же строго к началу рабочего дня надо явиться, а они рюмку за рюмкой опрокидывают и не намерены, судя по всему, отправляться по домам. Так гуляют!
Ближе к утру в ресторан стали подтягиваться русские, но свободных мест по-прежнему не было. Французы оказались по-настоящему заводными и неугомонными. И выпить они любят.
Не понимаю, почему во всем мире говорят, что пьяницы - это русские. Сильно пьют повсюду, даже в Западной Европе, особенно в Скандинавии. Финны и шведы напиваются по-свински, но несмываемое клеймо пропойцы получили все-таки русские. Для меня это загадка. Единственное разумное объяснение, которое напрашивается, - это страх перед русскими, перед Россией, перед ее потенциалом, поэтому Россию стараются очернить.