На Волге едва закрепились, а силы надо "транжирить" на Юге, на Западе. Хотели с Крымом замириться - литовцы не дали. Хотели поладить с Римом - поляки не дали. Ливонская война - какой-то бегучий лишай кругового бессилия. Сторон много, каждая одерживает частные победы и считает, что до окончательного триумфа немного не добрали. "Роковой конфликт" Польши и Швеции, видите ли, помешал культурным европейцам одолеть восточного варвара, московского фараона, кремлевского изверга. Как будто они в Европе могли помириться прежде, чем согласились бы на какую-то общую крышу. А уж кто крышу выстроит: швед, немец или поляк - вопрос даже не геополитический, а почти династически-вензельный. В любом варианте - это ярмо, тягло, иго.
Крыша - всегда тяжесть. Альтернатива - драка в Диком Поле. Беготня. Мор.
От невозможности создать общее регулярное государство - истерия Ивана IV. Надрыв его. Надорвалась Московия - поехала крыша у царя. Рано начал? Через столетие хватило у народа сил решить те же задачи: отбиться на Юге и на Западе, утихомирить казаков и разбойников, устроить под тяжелым скипетром относительно регулярную жизнь.
Царю, возглавившему страну сто лет спустя, не надо было слыть Грозным. Ему можно было слыть Тишайшим. Время пришло. Другой век.
Смыть Смуту
Смыть Смуту из народного сознания попыталась советская власть, переименовавшая ее в "Крестьянскую войну и иностранную интервенцию". Власть постсоветская возвращает Смуте имя. Не только из любви к исторической истине, но, надо думать, по причине более актуальной. Слишком очевидны аналогии, связывающие начало XVII века с началом века нынешнего. Четыреста лет не помеха?
Технологически все это не лишено веселости: по остроумному определению современного историка, Смута - это когда "князья и бояре командуют восставшими казаками, попы конструируют "гуляй-города" с артиллерией, казачьи атаманы спят с царицами, купцы выходят в бояре, а беглые монахи и сельские учителя - даже в цари".
Так и тянет продолжить: десантники - в губернаторы, завлабы - в олигархи, партфункционеры - в сепаратисты, милиционеры - в киллеры.
Другой историк настроен не так весело: смута - это когда "все в движении, все колеблется, размыты контуры людей и событий, с невероятной скоростью меняются цари., люди подчас молниеносно меняют политическую ориентацию".
Похоже на 1991-й? На 1993-й? На 1998 годы? Впрочем, "гуляй-город с артиллерией" теперь называется "танк".
Берем очевидность: "меняются цари".
Что за рок над Россией! Истерзанная при Иоанне и разложившаяся при Феодоре, она получает Годунова, опытного и энергичного управленца, все шансы имеющего вывести страну из беды.
Смыло дождями, побило морозами, уморило недородами, дотравило чумой. Это что, опять "ошибки Кремля"? Или горестное стечение обстоятельств, природный цикл, позволивший выявиться базисной беде?
Базисная беда - "Смута в умах".
Является из Польши следующий. Лжедмитрий I. Судьба не отпускает и ему времени. Но за тот неполный год, что он сидит на троне, он успевает проявиться как деятельный правитель западного типа (теперь сказали бы "прогрессивный"). Окатоличивать Русь он отнюдь не спешит, костелы строить в Москве не позволяет, а вот энергетику демонстрирует совершенно для Руси непривычную, даже вызывающую. Вместо того, чтобы ходить по палатам медлительно и величаво, - скачет, где хочет, по московским улицам "в сопровождении одного-двух человек", и даже (о, ужас) "не спит после обеда".
Не могут русские люди стерпеть на престоле такого модерниста. Однако век спустя царь Петр и скачет, где хочет, и вообще выворачивает Россию на западный манер так, как Лжедмитрию и не снилось (один Всешутейший Собор чего стоит). И что же? Стерпели! Великим назвали! Голландский строй перенимать согласились, не то что польский.
Вообще, если искать важные для истории стержневые сюжеты, проходящие через безумства Смуты, то первейший из них: насаждение в армии западного боевого строя. Кто это начал? Да Василий Шуйский, самый никчемный и презираемый царь, абсолютно не годившийся в самодержцы.
А если другим важнейшим сквозным сюжетом считать избавление от дикого самодержавия, то есть от того, как сплачивал народ Иван Грозный, считавший людей быдлом и стадом, - к идее договора между самодержцем и подданными, - то первый такой договор заключил именно подслеповатый интриган Шуйский, которому судьба не дала ничего осуществить и с позором остригла в небытие.
Ах, да, иностранные вторжения помешали. Вот уж проклятье нашей истории. Ничего нельзя сделать, чтобы не набежали соучастники. Ничего нельзя вспомнить, чтобы они не обиделись. Сейчас выдвинута идея: учредить праздник в память освобождения Кремля в 1612 году - так ведь поляки обидятся! И что ни возьми - тут как тут обиженные. 1812 год нельзя отпраздновать - французы обидятся. За 1945-й - немцы обидятся. За 1380-й - татары.
Итак, Смутное время. Поляки, шведы. Где поляки, там и литовцы, и немцы, и венгры (для равновесия: на стороне Руси - татары, башкиры.). Но что интересно: никто ведь не "вторгся", всех так или иначе "позвали".
И кинулись на зов - прямо по звериному инстинкту. На запах добычи, кто как мог. Тут не столько спланированные акции, сколько стремление ухватить то, что плохо лежит. (Нечто сходное - "борьба за испанское наследство". Или за наследство слабеющей Оттоманской Порты - "Восточный вопрос".) Применительно к России рубежа XVI–XVII веков - тогда она еще писалась через одно "с" - устоявшегося определения нет, и потому современные польские историки выражаются, как они полагают, в стиле В.В. Путина: плохо лежит русская котлета. Иногда, трезвея, говорят: русский мираж.
Мираж - да. Если смотреть с их стороны. Если с нашей, то котлета - вполне годится.
Ибо позволяет почувствовать, в какой степени мясо перемолото, а в какой угощение сохраняет костистость, то есть может застрять у едоков в горле.
Иван Грозный хорошо перемолол страну. При Феодоре даже дух пошел падальный. Как тут не набежать.
Кто набежал?
К списку интервентов добавим. да не добавим, а положим в основу - воинство черкасское, которое на первых же порах, первой же дружиной влилось в армию первого Лжедмитрия. Именно запорожцы пошли тогда в "разведку боем", а поскольку до Переяславской рады оставалось еще полвека, то украинское участие в русской Смуте вполне можно считать иностранным - под русские внутренние порядки (или неурядицы) его не подведешь. Завершается же этот братский сюжет репликой Богдана Хмельницкого, который отказался выдать Кремлю очередного беглого вора-самозванца, сказав, что у него на Украине всякому вору жить вольно.
Ну, хай им грэць. Возвращаемся на Русь, не теряя, однако, воровской темы. Ибо воровской прикид не только окрашивает русскую Смуту, но в сущности направляет в ней ход событий. Речь о казаках. Этот слой или тип людей в нынешних исторических исследованиях иногда определяется как "наиболее радикальная сила в русском обществе". В тогдашней реальности он определялся короче: ворье. Никому до конца не подчиняются, переметываются на ту или на эту сторону в зависимости от выгоды, промышляют разбоем и грабежом. В глазах поляков, привыкших к воинскому строю, это - "распоясавшаяся солдатня". С русской стороны из уст патриарха Гермогена звучит не менее рельефное определение: "казачье атаманье". Поляки уточняют: битвы Смутного времени - это в конечном счете "баталии казаков с казаками же". Те еще битвы! Дмитрий Пожарский опасается ездить в "таборы" Дмитрия Трубецкого: боится "казачьего убийства". Неспроста боится: убийства, удары в спину, резня, непредсказуемая агрессия - лейтмотив русской Смуты.
А ведь именно казаки - военная сила, казалось бы, не знающая регулярности, - вынашивают в себе, в собственных душах, противовес хаосу. Именно казаки на Земском соборе 1613 года "выкрикивают" мнение, склонившее чашу весов, колеблющуюся между тремя кандидатами на престол, в пользу Михаила Романова.
А довод-то какой! У Романова - "царское прирождение". Раскапывают родство, выясняют, что царица Анастасия, первая жена Грозного, Михаилу двоюродная бабка. Ни слова о личных качествах - сплошной морок генеалогической плутологии. Как будто у Владислава польского нет аналогичных прав!
Он же Ягеллон, потомок Ульяны Тверской. Как будто у Карла шведского нет варяжской анкеты - его и продвигают из Стокгольма как прямого Рюриковича!
Спаситель Москвы князь Пожарский поддерживает, между прочим, шведского кандидата. Что же до польских кандидатов, то когда российскую корону в роковые годы взвешивали с мыслью передать (и не малолетку Владиславу, а самому папаше Сигизмунду) бояре, среди них был и папаша будущего русского царя Федор Романов, будущий патриарх Филарет. Есть отчего смутиться чувствам нынешнего человека, когда он пытается извлечь уроки из четырехсотлетней давности событий Смуты!
Урок извлекла Марфа Ивановна Романова, но о ее приговоре чуть ниже. Суть же, думается, вот в чем. Если бы поляк или швед, занявши русский престол, попытались бы привести Русь в вассальную зависимость от Польши либо от Швеции, их очень скоро забили бы в такую же пушку, как Лжедмитрия, и отправили бы по аналогичной траектории.
Да и не рассчитывали ни в Польше, ни в Швеции совладать с русской "котлетой", не надеялись переварить откушенное. А только наспех подкрепиться за русский счет в драке за Балтику. Ну, еще пару-другую городов отхватить, ну, еще пару-другую полков навербовать (из тех же бегающих туда-сюда казаков).
И не только королям западных держав это было понятно, но и ставленникам их, залетевшим на Русь. Якоб Делагарди, железным шведским задом севший в Новгороде Великом, - чем там занимается? Учит русский язык! Готовится править в соответствии с русскими нравами и обычаями! (Для равновесия: Иван Грозный гордился тем, что понимал по-польски. Я уж не вспоминаю Софью-Августу-Фредерику Ангальт-Цербстскую, выучившую русский и правившую Россией треть века так, что ее величали "матушкой". А мужа ее, Петра III, пытавшегося сделать Россию филиалом Пруссии, забили до смерти, несмотря на его "царское прирождение".)
Нет, не посмели бы ни польский, ни шведский мальчики передать под чужие скипетры свалившуюся на них страну. Но могли бы сделаться полновесными государями - только русскими!
Не дала им этого судьба? Не дала. Дала - Михаилу Романову. Судьба - сцепление случайностей, но и сцепление закономерностей, под хаосом шевелящихся. Смел невидимый режиссер в небытие одного за другим актеров этой драмы, храня свято место до поры пустым. Годунову помешал Лжедмитрий, Лжедмитрию помешал Шуйский, Шуйскому - еще один Лжедмитрий, тому - защитники Троице-Сергиевой лавры, которым Шуйский был отвратителен, так что один из них, понимавший, что служить столь непопулярному царю братия не станет, нашел замечательную формулировку: "Служить тому государю, который на Москве будет".
То есть: кто там будет, в Смуту не угадаешь, может быть, и проходимец, но если он и править попробует как проходимец, то его удавят, растерзают, забьют в пушку. Если же суждено кому на престоле удержаться - то при том условии, что и сам окажется крепок, и страна сильна.
Чем сильна?
Да отвечено же: мнением, да, мнением народным.
Мнением народным приговорены и обречены сменяющие друг друга на исторической сцене активисты и проходимцы. Решающий фактор - состояние народа. Смута в умах.
Вот тут-то и объявляет свой приговор Марфа Ивановна Романова, отказывая посланцам Земского собора, избравшего ее сына на царство: "Не отдам Мишу!" - Когда же посланцы просят ее (причем, как полагается по русскому обычаю, просят слезно), - то объясняет и причину отказа:
- Измалодушествовался народ!
Из истории известно: кризис разрешился - отпустила матушка Мишу царствовать, и стали первые Романовы собирать державу. До очередной смуты в умах.
С матушкиной помощью можно поставить 400 лет спустя вопрос: способны ли нынешние ловцы удачи и завоеватели счастливой жизни представить себе, что чувствует народ, и согласится ли он превратить страну в котлету?
Этот урок и пытаемся мы сегодня извлечь из хаоса, кавардака, миража, чресполосья тогдашних событий. Хотя они иногда и кажутся исчерпывающе осмысленными в трудах историков.
Пропущен хаос через две художественные модели, ставшие уже в свою очередь несдвигаемыми факторами русской культуры. Во-первых, это опера Глинки "Иван Сусанин" и, во-вторых, памятник Минину и Пожарскому напротив Московского Кремля.
Нынешние следопыты дознались, что с того болота, "куда и серый волк не забегал" и где Сусанин утопил поляков, - видны крыши и маковки ближайшего села. Ничего, миф - тоже реальность.
Так же и насчет памятника: никак не сомневаясь в роли Минина и Пожарского, замечу все-таки, что Скопин-Шуйский - фигура не менее достойная, а того пуще: что триумф ополчения, победоносно вступившего в Кремль после того, как отощавшие поляки из Кремля отковыляли, - триумф этот стал результатом отчаянной драки у стен Китай-города: гетман, шедший на выручку осажденным, был отброшен "нагими и голодными" ополченцами, бросившимися в бой вопреки запрету их начальника Трубецкого. Им-то, ополченцам, может, тоже стоило бы поставить памятник: Федору Межакову да Дружине Романову, атои Пантелеймону Матерому, уведшему своих казаков еще от Тушинского вора.
А может, лучше не лезть в эти дебри, а просто принять душой Обращение Межрелигиозного Совета России с призывом учредить 4 ноября праздник Народного Единства. Почему 4-го? Я думаю, чтобы было близко от 7-го, но не совпадало (то есть чтобы люди, для которых Красный Октябрь остается красной датой календаря, тоже могли бы по-своему отметить праздник). Да и нев числе дело. В 1612 году освобождение Москвы растянулось чуть не на неделю, по старому (тогдашнему) стилю капитуляция поляков пришлась как раз на 25 октября. Но это детали. 4-го так 4-го.
"Пусть праздник станет Днем добрых дел". Призыв несколько романтичный в связи с той резней, которая красной нитью (буквально) проходит через Смуту. Но не призывать же к злым делам: к мести, к сведению счетов, к выяснению отношений между красными и белыми, между русскими и нерусскими, между православными и прочими.
Подписали Обращение, кроме православного владыки: буддист, армяно-грегорианин, раввин, евангелист, пятидесятник, баптист, адвентист седьмого дня, а также муфтии юга, запада и востока.
Не хватает для полного счастья - подписи русского католика.
История продолжается.
Квадратура казачьего круга
Лейтмотив истории казачества уловил, рассказывая мне о своей жизни, мой дядя, уроженец Дона, окончивший в Петрограде Мореходный кадетский корпус Императорского российского флота аккурат к весне 1917 года. Императорский флот был распущен, выпускники решали, кто куда. "Ты с кем?" - допытывались однокашники. В ответ писал слово "казак":
- А прочти его хоть слева, хоть справа - казак казаком останется.
С кем вы, мастера нагайки, виртуозы лавы, любострастцы сабельной сечи? - семь столетий допытываются у казаков историки. Кажется, это и теперь главная тема казачьего самоопределения. С либералами против тоталитаризма? С патриотами против разброда и шатаний? На щите? Со щитом? Поди разбери, когда луна - казачье солнышко. Не тот казак, что на коне, а тот, что под конем. Вроде бы устойчив и равен на все стороны казачий круг, но со всех сторон давят на него, тянут к себе, вербуют сходящиеся в соперничестве державы.
Дело не в том даже, что под российскими стягами казаки побывали чуть не во всех странах; не менее интересно то, что они запросто оказывались по ходу баталий и под чуждыми нам знаменами. Некрасовцы ушли в Турцию, и турецкий султан перед русским царем сделал вид, что не знает, где они. Но ведь и русский царь делал вид, будто не знает, как его казаки грабят на Волге всех купцов подряд, включая и турецких! А Польша! Сколько раз какой-нибудь Остап Гоголь переходил из-под московской руки под руку короля польского или того же султана! Русь, Речь Посполита, Оттоманская Порта - три стороны квадрата, а четвертую сторону оставим на случай призыва любых вербовщиков, будь то горцы, идущие против крымчаков, а до того ордынцы, идущие на русичей ("налог кровью" с московского улуса), а еще Китай, принимавший казаков на императорскую службу. Не говорю уже о фон Панвице, простершем над казаками знамя гитлеровского рейха (за что казаки, преданные англичанами Сталину, заплатили под Лиенцем слезами и опять же кровью).
Так что такое казаки? Воины, придвигаемые державой к границам и обязанные служить державе верой и правдой? Да, так - применительно к тем азийским просторам какие осваивает Россия во второй половине тысячелетия. Казаки - служивые. тут историки делают оговорку: за исключением случая Ермака. Ничего себе исключеньице! Не свидетельствует ли оно и о другом правиле, а именно: о том, что изначально казачество никакими державами на границы не сажалось, а зарождалось само, ходом вещей, - в буферных зонах, в пазах и щелях геополитического миропорядка (беспорядка), в пустых степях-песках Евразии, - и только потом вербовалось державами на принципах равной взаимонужды, в предельных же случаях - временного вассалитета, союзнического договора, профессионального сезонного найма. Но в таком случае можно ли говорить о переходе под чужие стяги как об измене, тем более, о национальной измене? Скорее уж о военной хитрости, так?
Так-то так - если вывести казаков за пределы русского этноса. А к тому есть некоторые основания. Из кого только не вербуется казачье сословие в пору освоения Сибири! А в Европе? Кого только не переселял в Новороссию генерал Ермолов, укрепляя казачьи линии, так что даже именовать иных казаков стали "колонистами". И кто только не становился в этих условиях казаком! Да вы в фамилии вчитайтесь казачьи: Татариновы, Калмыковы, Грузиновы, Поляковы, Грековы. Вы родословия казачьи перечитайте, тем же Толстым записанные: "вся наша родня. чеченская - у кого бабка, у кого тетка чеченка была". И женский портрет, рукой Толстого исполненный: "красота гребенской казачки особенно поражает соединением черкесского лица с широким сложением северной женщины".
Широкое сложение племен изначально в составе казачьего воинства. И - непрерывная подпитка от народов, с коими это воинство соприкасается - в бою или в куначестве. И от всех социальных слоев. Считается, что главный источник - беглые холопья с русских поместий. Конечно, этот приток существен. Но не единствен. В числе прибежавших на Дон (с Дона выдачи нет!) может оказаться царский сановник, спасшийся от гнева государева, - ион теперь в казаках!
Отбор - по качествам: предприимчивость, ловкость, рисковость, оборотливость, отчаянная храбрость.