А с другой стороны - старый, загорелый, жилистый индеец. Туземец. Один из главных уроков которого заключался в том, что Карлосу нужно измениться. И в первую голову - убрать чувство собственной значимости. Это, кстати, один из самых сильных эпизодов в книге рефлексирующего антрополога, которому старик однажды задал прямой вопрос:
- Ты думаешь, что ты и я равны? - спросил он резким голосом.
Его вопрос застал меня врасплох. Я ощутил странное гудение в ушах, как если бы он действительно выкрикнул свои слова, чего он на самом деле не сделал. Однако в его голосе был металлический звук, который отозвался у меня в ушах.
Я поковырял в левом ухе мизинцем левой руки…
Дон Хуан следил за моими движениями с явной заинтересованностью.
- Ну… Равны мы? - спросил он.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
В действительности, я оказывал снисхождение. Я чувствовал к нему очень большое тепло, несмотря на то, что временами я просто не знал, что с ним делать. И все же я держал в уголке своего мозга, хотя никогда и не произносил этого, веру в то, что я, будучи студентом университета, человеком цивилизованного западного мира, был выше, чем индеец.
- Нет, - сказал он спокойно, - мы не равны.
- Но почему же, мы действительно равны, - благородно запротестовал я.
- Нет, - сказал он мягким голосом, - мы не равны. Я охотник и воин, а ты - паразит.
У меня челюсть отвисла. Я не мог поверить, что дон Хуан действительно сказал это. Я уронил записную книжку и оглушенно уставился на него, а затем, конечно, разъярился.
Он взглянул на меня спокойными и собранными глазами. Я отвел глаза, и затем он начал говорить. Он выражал свои слова ясно. Они текли гладко и смертельно. Он сказал, что я паразитирую за счет кого-либо другого. Он сказал, что я не сражаюсь в своих собственных битвах, но в битвах каких-то неизвестных людей, что его мир точных поступков, и чувств, и решений был бесконечно более эффективен, чем тот разболтанный идиотизм, который я называю "моя жизнь".
- Я в любой момент готов подвести итог своей жизни. А твой маленький мир печали и нерешительности никогда не будет равен моему…
Я тихо дотронулся до его руки, и слезы полились у меня из глаз".
…Как видите, старик был сильным психологом. И самоуверенный студент, жаждущий малого, вовсе не испытывал желания встретиться с подобным сильным человеком, чтобы навсегда изменить свою жизнь, посвятить ее одной задаче и оставить след в истории. Его задача была скромнее - написать курсовую работу. В чем Кастанеда потом признавался довольно откровенно:
"Мне обязательно нужно было вскарабкаться вверх по академической лестнице, а для этого, по моим расчетам, не могло быть лучшего старта, чем собирание данных по использованию лекарственных растений индейцами юго-запада США. Сначала я попросил одного профессора антропологии, работавшего в этой области, чтобы он что-нибудь посоветовал мне по поводу моего проекта. Он был выдающимся этнологом и опубликовал в конце тридцатых и начале сороковых годов много работ об индейцах Калифорнии и Соноры (Мексика). Он терпеливо выслушал мой план. Идея заключалась в том, чтобы написать статью, озаглавить ее "Этноботанические данные" и опубликовать в одном журнале, посвященном исключительно антропологическим проблемам юго-запада Соединенных Штатов. Я предполагал собрать лекарственные растения, привезти их образцы в Ботанический сад Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, где точно определят их виды, а затем описать, как и для чего индейцы употребляют их. Я уже представлял себе тысячи гербарных листов. В туманном будущем вырисовывалось даже издание небольшой энциклопедии поданной теме".
Вот из такого сора мелких желаний, не ведая стыда, выросло огромное дерево трудов Кастанеды, которым он отдал жизнь и которые, как я считаю, человечеством толком даже не оценены. А заслуженный профессор, к которому он пришел за консультацией, сказал студенту одну вещь, которую Кастанеда сам тогда даже не понял:
"Профессор снисходительно улыбнулся:
- Не хотелось бы охлаждать ваш энтузиазм, но я не могу не отозваться о вашем усердии в негативном смысле. Усердие в антропологии приветствуется, но оно должно быть направлено в нужное русло. Мы все еще переживаем золотой век антропологии. Я имел счастье учиться у Альфреда Крёбера и Роберта Лоуи, двух столпов общественных наук. Я не посрамил их доверия. Я по-прежнему считаю антропологию фундаментальной дисциплиной. Все остальные дисциплины должны ответвляться от антропологии. Вся область истории, например, должна называться "исторической антропологией", а область философии - "философской антропологией". Человек должен быть мерой всего. Поэтому антропология, наука о человеке, должна быть ядром любой другой дисциплины. Когда-нибудь так и будет".
Эти слова могли бы стать эпиграфом ко всему, что писал потом Кастанеда, и к тому, что рассказывал Кастанеде дон Хуан о "параллельной науке" древних. Впрочем, до этого было еще очень далеко. А пока студент Карлос ходил по разным профессорам в поисках своего направления в науке - точно так же, как в другой стране практически в то же время ходил по разным институтам другой студент - юный дипломник Валерий Мамаев, искавший, кто же в Советском Союзе занимается проблемой бессмертия. И все его отшивали - никого тогда бессмертие не интересовало. Они оба не нашли того, чего искали. И оба всю жизнь гнались за тем, что от них улетало…
В общем, умудренные антропологи давали Кастанеде разные дельные советы один ценнее другого:
"… Вам следует уделять больше внимания теоретическим занятиям… Вместо того чтобы заниматься полевой работой, не лучше ли было бы вам всерьез позаниматься лингвистикой? У нас на кафедре работает один из наиболее выдающихся лингвистов мира! На вашем месте я бы сидел у его ног и ловил каждое слово, исходящее из его уст. Кроме того, у нас есть выдающийся авторитет в области сравнительного религиоведения… Вам надо иметь солидную теоретическую подготовку. Думать, что вы можете заниматься полевой работой уже сейчас, - это непростительное легкомыслие. Погрузитесь в книги, молодой человек!"
"… Статья, которую вы задумали, юноша, - это комикс о Микки Маусе! Это даже нельзя назвать антропологией. Представители медицинских и фармацевтических наук уже произвели бесчисленные исследования всех существующих лекарственных растений мира. Здесь уже обглоданы все кости. Предлагаемое вами собирание данных было бы уместно в начале девятнадцатого века. Но с тех пор прошло почти двести лет. Знаете ли, существует такая вещь, как прогресс…"
Но Кастанеде не хотелось просиживать штаны в кабинетах! Он поехал в Аризону, чтобы там старшие товарищи, которые проводили реальную работу "в поле", наставили его на путь истинный. Карлос признавался: "К тому времени я уже был готов к тому, чтобы отказаться от своей идеи. Я понял, что пытались мне внушить эти два профессора. И я был с ними полностью согласен! Мое стремление заниматься полевой работой было, конечно, просто ребяческим.
И все-таки как хорошо было бы размять ноги в поле! Нельзя же заниматься наукой только в библиотеке!"
Там, в Аризоне, один спившийся антрополог, работавший "в поле" много-много лет, дал студенту дельную практическую рекомендацию, заодно раскрыв главный секрет подготовки научных исследований по антропологии. Вот как не без иронии позже вспоминал об этом сам Кастанеда:
"Он сказал, что мне стоило бы сначала почитать книги о травах. Он был экспертом как раз в этой области и считал, что все, что можно знать о лекарственных растениях Юго-Запада, уже обсуждено и разложено по полочкам в различных публикациях. Он даже заявил, что любой современный индейский травник черпает свои знания как раз из этих публикаций, а не из индейской традиции.
- Займись лучше чем-то стоящим, - посоветовал он мне. - Обрати внимание на городскую антропологию. Много денег выделяется, например, на изучение алкоголизма среди индейцев в больших городах. И это то, чем любой антрополог может заниматься без особых трудностей. Пойди и напейся в баре с местными индейцами. Затем проведи статистический анализ всего того, что ты о них узнаешь. Преврати все в цифры. Городская антропология - это реальная наука!"
В общем, так бы, наверное, и кончились полевые исследования молодого антрополога - в баре, за стаканом текилы, - если бы не два странных случая. О первом ему рассказал коллега-антрополог. Тот самый, который дал совет про городскую антропологию. Однажды, хлебнув виски, он разоткровенничался с Карлосом:
"- Я никогда не верил в духов. Никогда не интересовался привидениями и призраками, голосами в темноте и всяким таким. У меня было очень прагматичное, серьезное мировоззрение. Моим компасом всегда была наука. Но потом, когда я работал в поле, в меня стала проникать всякая чертовщина… Не знаю, поверишь ли ты, но есть шаманы, которые на самом деле становятся медведями, горными львами или орлами. Я не преувеличиваю и ничего не придумываю, когда говорю, что однажды я сам видел превращение шамана, который называл себя "Речной Человек", "Речной Шаман" или "Пришедший с Реки, Возвращающийся к Реке". С ним я был в горах в штате Нью-Мексико. Я возил его на машине; он мне доверял. Этот шаман искал свой исток, так он говорил. Один раз мы с ним шли по берегу реки, как вдруг он стал каким-то очень возбужденным. Он велел мне скорей убегать с берега к высоким скалам, спрятаться там, накрыть голову и плечи одеялом и выглядывать в щелочку, чтобы не пропустить то, что он сейчас будет делать… Я и представить себе не мог, что он собирался делать. Он просто зашел в воду, во всей одежде. Когда вода дошла ему до икр - это была широкая, но мелкая горная речка, - шаман просто исчез, растворился. Но прежде чем войти в воду, он шепнул мне на ухо, что я должен пройти вниз по течению и подождать его. Он указал мне точное место, где ждать. Я нашел это место и увидел, как шаман вышел из воды. Хотя глупо говорить, что он "вышел из воды". Я видел, как шаман превратился в воду, а затем воссоздал себя из воды. Ты можешь в это поверить?"
Эта история произвела впечатление на молодого Кастанеду. Однако, обладая скептическим складом ума, он быстро нашел ей естественное объяснение: "Я не мог ничего сказать по поводу этой истории. Поверить в нее было невозможно, но и не верить я тоже не мог. Билл был слишком серьезным человеком. Напрашивалось единственное разумное объяснение: в этом путешествии он пил с каждым днем все больше. В багажнике у Билла был ящик с двадцатью четырьмя бутылками шотландского виски - для него одного. Он пил как лошадь".
Второй случай произошел как раз на той самой автобусной остановке, которая переломила ламинарное течение жизни студента. Коллега-антрополог толкнул Карлоса плечом и показал на старика, сидевшего на скамейке. Он отрекомендовал его как индейского шамана, знатока растений. Кастанеда решил подойти и взять старичка в оборот - использовать его для написания своей монографии. Распавлинив перья и напустив на себя важности, Карлос заговорил с сидящим индейцем, сообщив, что ему, как ученому, много известно о сибирских шаманах, которые являются предками американских, а также о лекарственных растениях юго- запада США; наверняка и старик кое-что знает об этом, стало быть, им может быть взаимополезно обменяться знаниями. Пока Карлос все это говорил, старик сидел молча, не поднимая глаз. А потом посмотрел на студента.
И вот этот взгляд Карлос вспоминал потом всю жизнь. Его словно проткнули через глаз до затылка невидимой шпагой. И он тупо замолчал, не в силах более произнести ни слова.
- Я - Хуан Матус, - сказал старик и пригласил Кастанеду зайти при случае в гости. После чего заявил, что подошел его автобус, в несколько молодецких прыжков, абсолютно не соответствующих его возрасту, подскочил к дверце и уехал, не оставив адреса.
Именно из-за этого взгляда, на который он в буквальном смысле наткнулся, как насекомое на булавку, студент Карлос Кастанеда и начал разыскивать Хуана Матуса. Потом Кастанеда долго строил догадки о природе этого взгляда, в частности выдвигал предположения о гипнозе, но отбросил их, ведь старик не отдавал ему никаких словесных команд и ничего не внушал, просто молча посмотрел. Нельзя же загипнотизировать без слов, в самом деле!.. Если бы Кастанеда был знаком с Кучеренко, он бы знал, что шаманы используют особые техники введения в транс и могут работать "с налету", причем даже с негипнабельными людьми. Много позже дон Хуан признался Кастанеде, что, посмотрев тогда на него, он использовал особую технику взгляда: смотреть нужно обоими глазами в глубину левого глаза "реципиента", одновременно мысленно проделывая еще кое-какие вещи. Этим взглядом старик сделал все, что ему было нужно, - поймал парня на крючок. После чего Карлос начал долгие и мучительные поиски этого индейца.
Автобус, выпустив сизое облачко, уехал, а спутник Кастанеды, указавший ему на старика, был поражен: старик этот никогда ни с кем не заговаривал. Даже с индейцами. Коллега как будто ревновал: "В лучшем случае, ты к нему обращаешься, а он на тебя только смотрит и слова не скажет. А в другой раз и взглядом не удостоит; просто не обращает на тебя внимания, словно ты - пустое место. Я один-единственный раз попытался заговорить с ним, и он меня очень грубо оборвал. Знаешь, что он мне сказал? "На твоем месте я не тратил бы энергию на открывание рта. Береги ее. Она тебе нужна"".
Зачем Карлосу был нужен индеец, понятно - для научной работы. Кастанеда хотел использовать туземца в своих целях. Но для чего старику понадобился Карлос? Почему он с ним заговорил и даже пригласил в гости? Потому что "ловцом душ" на этой автостанции оказался не американский студент. А старик. Именно он поймал в силки Кастанеду и всю его жизнь. Для чего? Почему именно Кастанеду? А просто в силу внутреннего телесного устройства последнего. Было в конструкции Кастанеды нечто очень редкое, в чем старик нуждался, и потому подсек его взглядом, как пескаря крючком.
Поначалу пойманный не понял своего провала. Через некоторое время он наконец разыскал старика и очень радовался, что ему удалось подружиться с настоящим индейцем, да еще авторитетным шаманом, который исправно снабжал его сказками про духов, знаниями о лекарственных растениях и даже обещал накормить галлюциногенным пейотом. Юный Карлос вел себя, как настоящий ученый, - все старательно записывал. Сначала тайно:
"…Я стал тайно делать записи. У меня в куртке были большие карманы, и я делал записи в блокноте, держа его в кармане. Я умел делать записи таким образом. Это техника, которую довольно часто используют этнографы; потом, конечно, приходится тратить много времени на расшифровку. Но иногда необходимо записывать очень быстро, нельзя откладывать это на потом. Нельзя отложить это на следующий день, потому что вы можете все забыть. Так как я все время принуждал себя работать, то я смог записывать все, что происходило, сразу, непосредственно после самих событий".
Потом дон Хуан, чтобы парень не мучился, просто разрешил ему делать записи открыто. И тот начал ходить вслед за стариком, буквально стенографируя их беседы, чем немало потешал дона Хуана.
Однако, несмотря на смешливый характер и простоту происхождения, старик оказался весьма непрост! Видно, он много читал, что позволяло ему доносить какие-то идеи до антрополога, используя западную терминологию и технические параллели. Позже, когда Кастанеда оказался окончательно и бесповоротно втянутым, дон Хуан признался ему, что те байки о духах, которые он ему рассказывал, - по большей части дурацкая завлекаловка, исключительно для пробуждения интереса. И что все на самом деле гораздо серьезнее, сложнее и страшнее. Он был прав: коготок увяз - всей птичке пропасть… Через много лет Кастанеда признался в одном из интервью: "Когда я понял, что на самом деле происходит, то я уже оказался в это слишком глубоко вовлечен, чтобы отступить". Во что же он оказался вовлечен? И почему не смог "спрыгнуть" с поезда, увозящего его в этот темный туннель? Потому что был настоящим ученым, который напоролся на золотую жилу…
Они подружились. Так во всяком случае казалось американцу. Порой старик действительно вел себя с Кастанедой просто как друг. Гораздо чаще как учитель. Иногда как психолог. А психологом он оказался незаурядным. Вот послушайте строгий совет старика растерянному Кастанеде:
- He объясняй слишком много, - сказал дон Хуан, сурово взглянув на меня. - Маги говорят, что в каждом объяснении скрывается извинение. Поэтому, когда ты объясняешь, почему ты не можешь делать то или другое, на самом деле ты извиняешься за свои недостатки, надеясь, что слушающие тебя будут добры и простят их".
Это мог бы сказать любой психолог Европы или Америки. Но не каждый психотерапевт может так вывернуть человека, как это случилось однажды с Кастанедой в доме дона Хуана. Дело в том, что дон Хуан учил Карлоса самым разным психическим и телесным упражнениям - с целью вывернуть его сознание наизнанку и научить видеть, то есть воспринимать мир так, как хотелось старику. Теоретически Кастанеда по своему внутреннему физиологическому устройству видеть мог. Но не видел. Старик старался найти причину. И нашел ее в болезненном, вытесненном из памяти детском воспоминании. Индеец понял, что Кастанеда когда-то кому-то дал некое обещание на фоне сильного переживания, и этот психологический блок теперь мешал ему.
"…Он быстро и совершенно неожиданно взял мою голову в свои руки, зажав ладонями мои виски. Его глаза стали сильными, когда он взглянул в меня. Без испуга я сделал глубокий вдох ртом. Он позволил моей голове откинуться, пристально глядя на меня. Он выполнил свои движения с такой скоростью, что некоторое время, пока он не ослабил хватку и не откинул мою голову, я был еще на середине глубокого вдоха. Я почувствовал головокружение, неловкость.
- Я вижу маленького мальчика, - сказал дон Хуан после паузы.
Он повторил это несколько раз, как будто я не понимал. У меня было чувство, что он говорил обо мне, как о маленьком кричащем мальчике, поэтому я не обратил на это должного внимания.
- Эй! - сказал он, требуя моего полного внимания. - Я вижу маленького кричащего мальчика".
Кастанеда ничего не понимал:
"Я спросил его, был ли этот мальчик мной. Он сказал, что нет. Тогда я спросил его, было ли это видение моей жизни или просто памятью из его собственной жизни. Он не ответил.