11 августа 1952 года
Аида, любимая!
Борис Давыдович категорически отказался пускать меня к тебе, сказав, что мое появление может разволновать тебя. Но письмо разрешил написать и даже сказал, что письма полезны, потому что они воодушевляют. Уверен, что мое появление в палате воодушевило бы тебя еще больше, но с докторами не поспоришь. Борис Давыдович сказал, что тебе уже разрешили вставать и ходить по палате, так что ты можешь посмотреть в окно и увидеть меня на скамейке. Я буду сидеть прямо напротив твоего окна, драгоценная моя. Только, умоляю тебя, не вздумай кричать, потому что тебе нельзя напрягаться. Только улыбнись мне и помаши рукой, а все, что ты захочешь сказать, я пойму и так. Но если тебе тяжело вставать, то не заставляй себя. Я посижу, посмотрю на твое окно, и мне будет казаться, что мы вместе. Умоляю - не утруждай себя ничем, драгоценная моя! Заклинаю тебя во имя нашего счастья! Береги себя, помни, что ты - это все, что у меня есть. Борис Давыдович сказал, что медицина свое дело сделала, теперь все зависит от тебя. Мне неловко в этом признаться, но я надеюсь на порядочность Бориса Давыдовича, надеюсь на то, что он не станет читать мое письмо. Так вот, любимая, знай, что я позволил себе прочесть мысли Бориса Давыдовича, чтобы быть уверенным в том, что он мне не лжет. Врачи же очень часто лгут, выдавая желаемое за действительное, такая уж у них профессия. Но про тебя доктор сказал правду. Кризис миновал, сейчас никакой опасности нет, ты должна соблюдать режим, и тогда все будет хорошо. Береги себя, и все будет хорошо, ты слышишь?! Ради меня, ради Ирочки, ради нашей любви. Я же знаю, какая ты самоотверженная. Наверное, лежишь сейчас в кровати и переживаешь за нас. Так вот, любимая моя, докладываю тебе, что у нас все хорошо. Выступления я отменил до полной ясности относительно твоего здоровья. Не переживай. Иначе и быть не могло. О какой работе может идти речь, когда все мои мысли только о тебе. Милостью Божьей мы заработали столько, что можем позволить себе немного отдохнуть. К отмене выступлений все отнеслись с пониманием. Не только в Москве, но и в других городах тоже. Я отменил все до первого октября. А там будет видно. Если мои молитвы возымеют действие, мы начнем выступления в сентябре. Но весь август ты должна отдыхать, это сказал не только Борис Давыдович, но и профессор. Отдыхай, драгоценная моя, приходи в норму. Я очень огорчен тем, что произошло, но радуюсь (пусть тебя не удивит это слово, любимая моя) тому, что могу хоть чем-то воздать тебе за все, что ты для меня сделала. Ты столько заботилась обо мне, дай же и мне позаботиться о тебе. Позволь вернуть тебе если не весь долг, то хотя бы часть процентов по нему. Не переживай, умоляю тебя. Воспринимай случившееся как отпуск, в который Богу было угодно тебя отправить. Лежи, отдыхай, наслаждайся покоем. Ты же не умеешь отдыхать, даже в санаториях постоянно находишь себе какое-нибудь дело. Теперь вот отдохни, любимая. У тебя все будет хорошо. На этот раз я говорю не то, что хочу сказать, а то, что знаю. Когда тебя увезла "Скорая помощь", на меня словно ледяная глыба упала. Время остановилось, все вокруг исчезло, казалось, что сердце остановилось. И в этот момент я увидел, как встречаю тебя у выхода из больницы с букетом твоих любимых белых роз. Так что знай, драгоценная моя, - все будет хорошо. Ты поправишься, только береги себя.
Все наши знакомые передают тебе приветы и пожелания скорее поправиться. Я пишу "все", потому что перечислять имена очень долго и это действительно "все", начиная от Маши и заканчивая Лидией Ивановной из Гастрольбюро. Твой ангельский характер снискал тебе всеобщую любовь. Люди интересуются искренне, уж в этом-то я разбираюсь хорошо. Бедная Маша вчера сильно расстраивалась. Она испекла для тебя свой "царский" рыбный пирог, а доктора не разрешили тебе его передать. Не могу написать, что сказала Маша по этому поводу (но ты можешь представить). Скажу только, что по поводу твоего возвращения мы закатим настоящий банкет. Маша приготовит все твои любимые блюда, устроим настоящий праздник. Если захочешь - позовем кого-нибудь в гости или же отпразднуем в семейном кругу. Все будет как ты хочешь, ты только выздоравливай, любимая моя. Выздоравливай и ни о чем не думай. В твое отсутствие обо мне заботится Ирочка. А я стараюсь заботиться о ней, вот так мы и поддерживаем друг друга.
Борис Давыдович сказал, что на следующей неделе тебе разрешат прогулки. Будем гулять вместе. С нетерпением жду, когда смогу тебя обнять.
Сейчас отдам письмо и пойду на скамейку. Надеюсь, что увижу тебя.
Люблю тебя безмерно. Вся любовь мира - ничто перед моей любовью к тебе.
Твой В.
12 августа 1952 года
Любимая моя Аидочка!
Безмерно рад был видеть тебя в окне. Завтра меня обещают пустить к тебе после того, как тебя переведут в обычную палату. Я уже предвкушаю удовольствие от нашей встречи. Ирочка хотела приехать со мной сегодня, но я ее отговорил. Боюсь, что она станет расстраиваться. Ты же знаешь, как на нее действует все больничное. Она не успеет через ворота пройти, как начнет вспоминать свои скитания по больницам и расстроится еще больше. Как бы еще ее саму не уложили в больницу.
Я рад, что все обошлось, драгоценная моя. Сердце мое сжимается от ужаса при мысли о том, что я мог бы тебя потерять. Теперь я буду строго следить за тобой, так же как ты следишь за мной, чтобы я не выкурил лишней папиросы или же не забыл поесть вовремя. Уповаю на твое благоразумие. Если хочешь в будущем избежать неприятностей, то выполняй все рекомендации врачей.
Твой список мне передали. Завтра с утра все привезу, а в два часа приеду снова, чтобы с тобой повидаться. Если еще что-то вспомнишь, попроси кого-нибудь из персонала позвонить домой и передать Ирочке. Извини за такой почерк, но всю ночь не спал и теперь дрожат руки. Ничего страшного, высплюсь - и дрожь пройдет. Главное, чтобы ты, любимая моя, спала хорошо.
Телефон буквально разрывается от звонков. Ирочка от него не отходит. Все знакомые беспокоятся о тебе и интересуются твоим состоянием. Многие советуют сразу после выписки увезти тебя в санаторий. Если доктора не станут возражать, то я так и сделаю. В конце концов, в сентябре тоже можно позволить себе отдохнуть. После наверстаем. Сейчас у нас одна задача, чтобы ты встала на ноги. Борис Давыдович говорит, что у тебя очень крепкий организм. За эти дни мы с ним успели подружиться. Оказалось, что его дед из Гарволина, это совсем недалеко от Гуры. Моя бабка по матери родом оттуда. Никогда не знаешь, где встретишь наших польских евреев. Они теперь на вес золота, ведь почти никого не осталось в живых.
До завтра, драгоценная моя! Выздоравливай, выздоравливай поскорее! Я попросил Бориса Давыдовича подобрать тебе хорошую, солнечную и просторную палату. Он улыбнулся и сказал, что плохих палат у них нет. Еще бы - такая больница! Это не больница, а я не знаю что такое! Дворец! Я безмерно радуюсь тому, что ты попала в такую замечательную больницу и к таким замечательным врачам. Дай Бог им здоровья и счастья! Дай Бог всем нам здоровья и счастья! Мы, кажется, этого заслужили.
До завтра, любимая! Целую! Береги себя! Теперь я стану постоянно напоминать себе о том, чтобы ты берегла себя. Привыкай к этому и не называй меня занудой.
Твой В.
16 января 1955 года
Дорогая моя Аидочка!
Сел писать тебе письмо под впечатлением вчерашней статьи в "Советской культуре", в которой критиковали, нет, не критиковали, а ругали Барзиловича. Уверен, что у вас в санатории непременно будет "Советская культура". Если ты не читала эту статью, то прочти ее, а затем вернись к моему письму.
Барзиловича жаль. Если разобраться, то он ни в чем не виноват, потому что ему приходится играть по тем нотам, которые лежат перед ним. Я позвонил ему сразу же после того, как прочел статью. Домработница сказала, что он не может подойти к телефону. Я понимаю - не хочется разговаривать в таком состоянии, тем более что добрая половина позвонивших выразить сочувствие в глубине души будет злорадствовать. Я попросил домработницу передать, что это звонил Вольф Мессинг, и сказать от моего имени, что все будет хорошо. Пошумят-пошумят и успокоятся. Шурику с Колей тоже досталось. Шурику я звонить не стал, потому что они сейчас на гастролях в Ростове.
Дело, дорогая моя, не столько в том, что хорошим и честным людям досталось за то, в чем они не виноваты. Дело в том, что сейчас начнется борьба с левыми концертами и всем нам придется несладко, независимо от того, к какой конторе мы прикреплены. Сама понимаешь, сколько придирок при желании можно найти. Нам придется быть вдвойне осторожными, чтобы из-за каких-нибудь жуликов на нас не пала тень. Не хватало еще, чтобы такую статью написали бы про нас с тобой, драгоценная моя. После такого позора я уже не смогу выступать.
Под впечатлением от статьи я позвонил Додзину (ничего, что сегодня воскресенье), извинился и сказал, что ввиду изменившихся обстоятельств наша договоренность отменяется. Прости, что я сделал это, не посоветовавшись с тобой, драгоценная моя советчица, но я уверен, что ты не будешь возражать, потому что Додзин не вызывает никакого доверия. Кто его знает, что он там делает за нашей спиной и проводит ли все выступления по ведомостям? Копаться в его мыслях у меня нет никакого желания, изменить его натуру я не могу. Никакой гипноз не в силах сделать афериста честным человеком, иначе бы преступников не сажали бы, а отправляли к гипнотизерам. Если даже я внушу ему, чтобы он оформил все как полагается, то после нашего отъезда он может где-нибудь схитрить. И мы окажемся виноватыми заодно с ним. Ну его! Слава Богу, мы можем позволить себе выбирать, с кем нам иметь дело, дорогая моя. Я составил список тех, с кем не стоит работать. Когда ты вернешься, ознакомлю тебя с ним. Список небольшой, в нем всего четырнадцать человек - капля в море. Да - всего лишь капля, но такая капля послужила поводом для публичного разноса Барзиловича. В статье есть замечательные слова - справедливости ради (ради справедливости, ты только подумай!) автор признает, что о многих левых концертах Барзилович мог ничего не знать. Но он все равно виноват, потому что он начальник и за все отвечает. Каким образом он, бедный, сидя в своем кабинете, может видеть, как кто-то дает левый концерт где-нибудь в Клину? В его конторе нет разведки. Если бы автор действительно ратовал за справедливость, то написал бы о конкретных виновниках, а не валил бы все на Николая Павловича. И хорошенько проверил бы информацию, прежде чем садиться писать свой мерзкий фельетон, который я бы назвал пасквилем. Тот якобы левый концерт, из-за которого Шурик и Коля опоздали в Колонный зал, был концертом в ЦДСА! Левый концерт в ЦДСА?! Ты можешь вообразить такое? Зрители аплодировали, кричали "бис", никак не отпускали любимых артистов, вот и вышло так, что они опоздали. Но они все же успели на концерт в Колонный зал, приехали ближе к концу, однако администратор, оскорбленный тем, что они опоздали к назначенному времени, отказался выпускать их на сцену. Эту историю рассказал мне сам Шурик еще в ноябре. Тогда, кстати говоря, все прошло тихо. Ну опоздали, бывает. Самим же хуже - не получили денег за выступление. Но сейчас вдруг понадобилось вытащить на свет историю двухмесячной давности! Ладно, я еще допускаю, что у Барзиловича много недоброжелателей. Он руководитель, а любой руководитель, хочет он того или нет, наживает врагов. Тому отказал, этому запретил и т. п. Но Шурик! Ты же хорошо его знаешь, это милейший и добрейший человек. Кому понадобилось позорить его на всю страну? И Колю заодно с ним. Решительно не понимаю. Такое впечатление, будто автор статьи схватился за первые подвернувшиеся ему под руку факты. У нас в Гуре таких горе-репортеров, печатающих непроверенные сведения, называли "мацой к Пуриму".
Напиши мне, драгоценная моя, что ты думаешь по этому поводу. Мне очень интересно твое мнение, но могу предположить, что оно полностью совпадает с моим. Очень обидно, что из-за небольшой кучки аферистов будет страдать много честных людей. Жалко тех, кто попал "под обстрел". Что примечательно - в статье проехались по Шурику и Коле, но не упомянули А.В., у которого почти все концерты левые. Яниночка рассказывала мне, как в Евпатории на концерте А.В. вместо продажи билетов с зрителей попросту на входе брали по тридцать рублей! Представь себе! Я не собираюсь осуждать А.В., потому что это не в моих правилах, я просто удивляюсь тому, как несправедливо устроен мир, любимая моя. Одни нарушают, другие страдают.
Грустное получилось письмо, любимая моя. Прости меня, прости. Я бы предпочел написать тебе о чем-то хорошем, но эта проклятая статья совершенно выбила меня из равновесия. Я привык работать спокойно. Ты знаешь, любимая моя, как важно спокойствие для моей работы. А теперь я стану нервничать всякий раз, когда буду брать в руки газету, стану с подозрением относиться к тем, с кем мы работаем… Зачем все это? Кому оно нужно? В русском языке есть слово, которое как нельзя лучше подходит к этой ситуации, - свистопляска. Это настоящая свистопляска под видом борьбы с недостатками. Милостью Божьей мы избавились от одной напасти, но сейчас можем получить другую. Разве можно работать в такой нервной обстановке? А она будет нервной, я знаю. Статья в "Советской культуре" - это только начало. Будет и продолжение. Так что выход у нас один - работать только с теми, кому мы можем полностью доверять.
До свидания, любимая моя. Целую тебя крепко. Очень люблю тебя и сильно по тебе скучаю. Я рад тому, что у меня есть такой друг, как ты, друг, которому можно доверить самые сокровенные мысли. Обещаю тебе, любимая моя, что следующее мое письмо будет веселым.
С нетерпением жду ответа.
Твой В.