В настоящее время все больше и больше оседающий в конторах и управляющий механизмами народ уже не представит, что значит работа "на износ", что значит "надорваться на работе", но тогда еще много видов физических работ были именно такими. Но в этом разъяснении грабора вы увидели термин "загонщик", о котором грабор сообщил как о некоем враге всех остальных. Дело в том, что на железной дороге земляные работы брали на себя подрядчики - люди с деньгами, они сами не работали, а нанимали крестьян, которым платили повременно, скажем, рубль в день. Но в такую свою "артель" они ставили и одного профессионала - грабора, которому тайно платили больше, скажем, три рубля в день ("притешили" его), но с условием, что он в работе будет все время опережать остальных землекопов.
С американцами или немцами такая бы штука не прошла, там принцип - "какое мне дело до всех до вас, а вам - до меня?". Ну и пусть себе загонщик горбатится, ведь мы же не лежим, мы работаем столько, сколько полагается. Но это же были русские, они не могут быть последними в обществе, они обязаны "равняться", поэтому все остальные гонятся за провокатором, теряя здоровье.
Нет никаких сомнений, что большевики совершенно не это имели в виду, когда развили стахановское движение, - целью было выявить и развить таланты в рабочей среде, только в этом смысле поставить перед рабочими маяки. Я это гарантирую, поскольку многие годы сам подводил итоги соревнований, посылал людей фотографироваться для доски почета и знаю, какие цели преследовались. Но в те годы масса работ была физическим трудом, и успеть за талантом было физически трудно. И возникала коллизия - важные для государства виды работ, требовавшие и физических усилий, хорошо оплачивались, поэтому соблазняли и тех, у кого сил и талантов или ума для исполнения таких работ не хватало. Но в жажде заработать такие люди тоже устраивались на эти работы. И тут стахановцы становились для них загонщиками, поскольку, будучи русскими, эти слабые люди все равно гнались за передовиками на пределе своих сил. Казалось бы, успокойся, ведь и так зарабатываешь, сколько хотел, не рвись! Но это русские, они так не могут, они, проклиная все, гнались. И у части рабочих не могла не возникать ненависть к тем, кто талантлив, кто может много заработать и кто заставляет их работать сверх сил.
Большевики совершенно не учитывали той вражды, которая может возникнуть в русских трудовых коллективах из-за раскрытия отдельными членами своих талантов, а настоящая русская артель это учитывала, но об этом чуть ниже, а закончить эту темку я хочу оценкой ее Гитлером. Рассуждая о проблемах войны с СССР, он высказался: "И было бы глупо высмеивать стахановское движение. Вооружение Красной Армии - наилучшее доказательство того, что с помощью этого движения удалось добиться необычайно больших успехов в деле воспитания русских рабочих с их особым складом ума и души". Понял ли сам Гитлер то, что он сказал, но на счет особого склада ума и души он был прав.
Здравый смысл
Причину, по которой крестьянам необходимо объединиться в артели, Энгельгардт объясняет так:
"Крестьяне живут отдельными дворами, и каждый двор имеет свое отдельное хозяйство, которое и ведет по собственному усмотрению. Поясню примером: в деревне, лежащей от меня в полуверсте, с бытом которой я познакомился до тонкости, находится 14 дворов. В этих 14-ти дворах ежедневно топится 14 печей, в которых 14 хозяек готовят, каждая для своего двора, пищу. Какая громадная трата труда, пищевых материалов, топлива и пр.! Если бы все 14 дворов сообща пекли хлеб и готовили пищу, то есть имели общую столовую, то достаточно было бы топить две печи и иметь двух хозяек. И хлеб обходился бы дешевле, и пищевых материалов тратилось бы менее. Далее, зимою каждый двор должен иметь человека для ухода за скотом, между тем как для всего деревенского скота было бы достаточно двух человек; ежедневно во время молотьбы хлеба 14 человек заняты сушкою хлеба в овинах; хлеб лежит в 14-ти маленьких сараях; сено - в 14-ти пунях и т. д. Мне, помещику, например, все обходится несравненно дешевле, чем крестьянам, потому что у меня все делается огульно, сообща. У меня ежедневно все 22 человека рабочих обедают за одним столом, и пищу им готовит одна хозяйка, в одной печи. Весь скот стоит на одном дворе. Все сено, весь хлеб положены в одном сарае и т. д. Мои батраки, конечно, работают не так старательно, как работают крестьяне на себя, но так как они работают артелью, то во многих случаях, например при уборке сена, хлеба, молотьбе и т. п., сделают более, чем такое же количество крестьян, работающих поодиночке на себя…"
Причина повышения производительности труда, а речь идет именно об этом, Энгельгардтом не объясняется, но в сегодняшних понятиях она заключена в разделении труда и его специализации. А разделение и специализация дают быстрый рост квалификации, в свою очередь, вызывающий рационализацию труда, и резко сокращают непроизводительную потерю времени на смену работ. Ведь почему 22 батрака Энгельгардта, даже ленясь, обмолачивают больше, чем 22 индивидуальных крестьянина в поте лица? Потому, что для молотьбы надо сначала принести снопы на ток, развязать их, уложить, потом взять цеп и начать собственно молотить. Закончив, собрать сначала солому, стряхнуть с нее оставшееся зерно, отнести солому к скирде, затем взять веник и отмести вымолоченное зерно и полову, пойти за новыми снопами и т. д. А у помещика самые способные к работе цепами батраки непрерывно молотят, остальные подносят, уносят, сметают, и эта специализация дает эффект повышения производительности. Ведь работа батрака - это работа повременная: батрак получал за отработанный (трудовой) день, и работа его должна быть менее эффективной, а работа крестьянина индивидуально на себя - это сдельная работа, ведь крестьянин получал стоимость всего сделанного. И именно он, сдельщик, должен быть более эффективным, но разделение труда все поменяло - при специализации даже ленивые опережают старательных.
Эффективность работы сообща, эффективность разделения и специализации труда и крестьянам были понятны, но по описанным выше свойствам своего характера добровольно объединиться в артель повременщиков они не могли. Для такого объединения им необходимо было насилие, хотя бы насилие договора помещика с батраками. Но если насилия нет, то уважающие себя крестьяне на повременную работу не пойдут, а будут искать работу сдельную даже при работе сообща в артели. Энгельгардт пишет:
"В моих письмах я уж много раз указывал на сильное развитие индивидуализма в крестьянах; на их обособленность в действиях, на неумение, нежелание, лучше сказать, соединяться в хозяйстве для общего дела. На это же указывают и другие исследователи крестьянского быта. Иные даже полагают, что делать что-нибудь сообща противно духу крестьянства. Я с этим совершенно не согласен. Все дело состоит в том, как смотреть на дело сообща. Действительно, делать что-нибудь сообща, огульно, как говорят крестьяне, делать так, что работу каждого нельзя учесть в отдельности, противно крестьянам. На такое общение в деле, по крайней мере, при настоящей степени их развития, они не пойдут, хотя случается и теперь, что при нужде, когда нельзя иначе, крестьяне и теперь работают сообща. Примером этого служат артели, нанимающиеся молотить, возить навоз, косить. Но для работ на артельном начале, подобно тому, как в граборских артелях, где работа делится и каждый получает вознаграждение за свою работу, крестьяне соединяются чрезвычайно легко и охотно. Кто из нас сумеет так хорошо соединиться, чтобы дать отпор нанимателю (если бы не артели, то разве граборы получали бы такую плату за работу: граборы-одиночки обыкновенно получают дешевле, потому что перебивают работу друг у друга), кто сумеет так хорошо соединиться, чтобы устроить общий стол, общую квартиру?"
Итак, Энгельгардт отмечает, что были формы объединения, на которые крестьяне охотно шли, и приводит в пример граборские артели. Давайте о ней.
Русская артель
Но начнем с того, что русский крестьянин в иных случаях объединится и в разбойничью шайку, и в пьяную компанию, и в этих объединениях может вести себя как угодно. Но в трудовую артель он объединялся исключительно с целью совместной работы, поэтому русские артели отличались исключительной дисциплиной: "В настоящих граборских артелях нет ни пьяниц, ни мошенников, то есть они, пожалуй, и бывают, но сдерживаются артелью, потому что еще не совсем отпетые люди. Но, разумеется, и между граборами есть вовсе отпетые пьяницы, есть и воры, которые способны воровать даже у своих братьев, граборов, есть и буяны, и мошенники, сварливые, нигде не способные ужиться люди, не артельные люди, как говорят мужики. Таких людей ни одна артель не принимает", - пишет Энгельгардт, и это понятно - работа есть работа.
О безусловной строгости жизни в артели еще более подробно пишет Мельников:
"Артелями в лесах больше работают: человек по десяти, по двенадцати и больше. На сплав рубить рядят лесников высковские промышленники, раздают им на Покров задатки, а расчет дают перед Пасхой либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж себя в артели у лесников всякое дело ведется начистоту… Зато уж чужой человек к артели в лапы не попадайся: не помилует, оберет как липочку и в грех того не поставит.
…Охоч лесник и до "продажной дури" - так зовет он зелено вино, - но во время лесованья продажная дурь не дозволяется. Заведись у кого хоть косушка вина, сейчас его артель разложит, вспорет и затем вон без расчета. Только трижды в зиму и пьют: на Николу, на рождество да на масленицу, и то по самой малости. Брагу да сусло пьют и в зимницах, но понемногу, и то на праздниках да после них…"
Вот Мельников, описывая жизнь артели в "зимнице" - землянке в лесу, в которой ночует артель, рисует возникшую ссору между двумя молодыми артельщиками:
"Закричал Захар пуще прежнего, даже с места вскочил, ругаясь и сжимая кулаки, но дядя Онуфрий одним словом угомонил расходившихся ребят. Брань и ссоры во все лесованье не дозволяются. Иной парень хоть на руготню и голова - огонь не вздует, замка не отопрет, не выругавшись, а в лесу не смеет много растабарывать, а рукам волю давать и не подумает… Велит старшой замолчать, пали сердце сколько хочешь, а вздориться не смей. После, когда из лесу уедут, так хоть ребра друг дружке переломай, но во время лесованья - ни-ни. Такой обычай ведется у лесников исстари. С чего завелся такой обычай? - раз спросили у старого лесника, лет тридцать сряду ходившего лесовать хозяином. "По нашим промыслам без уйму нельзя, - отвечал он, - также вот и продажной дури в лесу держать никак невозможно, потому, не ровен час, топор из рук у нашего брата не выходит… Долго ль окаянному человека во хмелю аль в руготне под руку толконуть… Бывали дела, оттого сторожко и держимся". Смолкли ребята, враждебно поглядывая друг на друга, но ослушаться старшого и подумать не смели… Стоит ему слово сказать, артель встанет как один человек и такую вспорку задаст ослушнику, что в другой раз не захочет дурить…"
Но умение жить в коллективе, сдерживать свой характер и пороки - это не единственный критерий отбора работника артели. Возможно, вначале артели и формировались случайно, но через пару сезонов все артельщики уже видели, кто есть кто - какие у кого силы и способности. И в дальше артели формировались уже по силам и способностям работников: таланты объединялись в одни артели, более слабые - в другие.
Глава артели (у граборов - рядчик) имеет отличия от привычных нам начальников. "Рядчик, как я уже говорил, - пишет Энгельгардт, - работает наравне с другими граборами, ест то же самое, что и другие. Рядчик есть посредник между нанимателем и артелью. Наниматель членов артели не знает, во внутренние порядки их не вмешивается, работ им не указывает, расчета прямо с ними не ведет. Наниматель знает только рядчика, который всем распоряжается, отвечает за работу, получает деньги, забирает харчи, имеет расчет с хозяином. В граборских артелях рядчик имеет совершенно другое значение, чем в плотничьих, где рядчик обыкновенно есть хозяин, берущий работу на свой страх, получающий от нее все барыши и несущий все убытки, а члены артели - простые батраки, нанятые хозяином-рядчиком за определенную плату в месяц и на его, рядчика, харчах". Заметьте это - настоящий глава русской артели должен работать лопатой и тачкой столько же, сколько и остальные члены артели, и вынуть столько же земли.
Энгельгардт продолжает: "…В этом отношении рядчик имеет только то преимущество перед другими членами артели, что сверх заработанного своими руками получает от артели так называемые лапотные деньги, то есть известный процент - 5 или 10 копеек с рубля - с общей суммы заработка. Эти деньги рядчик получает за свои хлопоты: хождение за приисканием работы - от того название лапотные деньги, - выборку харчей, расчеты с нанимателем, разговоры с ним относительно работы, причем рядчик теряет рабочее время, лишние расходы на одежду и пр. Но, главным образом, рядчик получает этот процент за то, что он заручился работой у знакомого нанимателя. Это видно из того, что теперь, когда работ стало меньше, процент этот повысился, потому что рядчик, особенно если он заручился хорошей работой, подбирая артель, старается понажать и выговаривает в свою пользу больший процент. Впрочем, все зависит от взаимных условий: отвечает ли, например, рядчик перед артелью за неплатеж денег нанимателем, состоит ли артель из старых, опытных граборов или из начинающих и пр. Рядчик, особенно если он не исконный старый рядчик, а случайный или начинающий, не всегда есть умственный человек артели. Случается, что рядчик не силен в математических вычислениях, не может, например, быстро вычислить объем земли, вынутой из пруда сложной фигуры и т. п., в таких случаях в артели всегда найдется умственный человек, который делает подобные вычисления. Умственный человек никогда не получает особой платы от артели".
Теперь о рядовых работниках - артельщиках: "В граборских артелях все члены артели равноправны, едят сообща, и стоимость харчей падает на всю заработанную сумму, из которой затем каждый получает столько, сколько он выработал, по количеству вывезенных им кубов, вырытых саженей и пр. Работа хотя и снимается сообща, всею артелью, но производится в раздел. Когда роют канаву, то размеряют ее на участки (по 10 сажен обыкновенно) равной длины, бросают жребий, кому какой участок рыть, потому, земля не везде одинакова, и каждый, равным образом и рядчик, роет свой участок; если расчищают кусты или корчуют мелкие пни, тоже делят десятину на участки (нивки), и опять по жребию каждый получает участок. Словом, вся работа производится в раздел, - разумеется, если это возможно, - и каждый получает по количеству им выработанного.
…В весеннюю упряжку граборы работают только до 1-го июля. После Петрова дня их уже ничем не удержишь. Вычитай, что хочешь, из заработка - никто не останется - бросят все и уйдут. Рядчик разделывайся там, как знаешь. Возвратившись домой, артель производит расчет: из заработанной артелью суммы прежде всего выделяется, с общего согласия, известный процент в пользу местной церкви, на икону Казанской Божьей матери, особенно чтимой граборами, так как и весенняя, и осенняя упряжки кончаются к празднику Казанской. Затем выделяются лапотные деньги рядчику, вычитается стоимость харчей, и остальное делится между членами артели сообразно заработку каждого. Погуляв несколько дней, отпраздновав летнюю Казанскую (8 июля), граборы принимаются за покос, непомерно работают все страдное время, так что даже заметно спадают с тела, в конце августа опять идут на граборские работы, на осеннюю упряжку, и возвращаются домой к зимней Казанской (22 октября). Отпраздновав Казанскую, погуляв на свадьбах, становятся на зимние работы".
Из описания Энгельгардта следует, что артельщики-граборы являются сдельщиками, а рядчик строго учитывает, сколько кубов каждый артельщик вынул. Но, судя по всему, речь идет о том, что они могут уйти из артели раньше других или прибыть позже и за счет этого сделать работы меньше, чем остальные, но в течение дня граборы выполняли один и тот же объем работ - у них не было стахановцев, не было передовиков. Выше, при описании своего наблюдения за работой граборов, Энгельгардт отмечал, что молодой грабор, не успевший закончить свой участок, спешит, но ведь остальные граборы в это время курят - ждут его и не переходят на следующий участок. И даже оставляют и ему немного времени перекурить - не хотят даже ему быть "загонщиками".
А у лесорубов, которые не имеют права уйти из леса всю зиму, была как бы повременная оплата труда, но здесь "хозяин" следил, чтобы все выполняли абсолютно один и тот же объем работ, ни на "маковую росинку" не отличающийся от работы других артельщиков:
"За неделю либо за две до лесованья артель выбирает старшого: смотреть за работой, ровнять в деле работников и заправлять немудрым хозяйством в зимнице. Старшой, иначе "хозяин", распоряжается всеми работами, и воля его непрекословна. Он ведет счет срубленным деревьям, натесанным брусьям, он же наблюдает, чтобы кто не отстал от других в работе, не вздумал бы жить чужим топором, тянуть даровщину…". "Хозяин" сам, разумеется, работает топором, как и все остальные, но по своей сути он является и надсмотрщиком за работой артельщиков-повременщиков, но только, как вы видели выше, он надсмотрщик с очень крутыми полномочиями, ему даже кнут не нужен, - по его команде артель изобьет любого артельщика за неподчинение "хозяину" артели.
И возникает вопрос: создавая колхозы, с оплатой колхозников за трудовой день, большевики имели необходимое количество таких надсмотрщиков? Большевиков больше заботило, чтобы марксизм процветал. Вспоминая свою жизнь, могу сказать, что русский рабочий в коллективе такой и есть, как в описании Энгельгардта и Мельникова, но вот таких "хозяев", как дядя Онуфрий, - с таким авторитетом у рабочих, - я встретил, пожалуй, только одного. Я о нем рассказывал в других работах, повторюсь.
В начале 80-х на нашем, и так сплошь проблемном заводе возникла еще одна проблема.
В цехе № 4 на одной из двух закрытых ферросилициевых печах сложилась ситуация, просто оскорбительная для завода. Одна из печей вышла из капитального ремонта и теперь до следующего капитального ремонта должна была работать 10 лет. После капитального ремонта печь разогревают где-то 30-40 дней, и после этого она работает на полной мощности в обычном режиме. Разогрев - операция ответственная, но разогревов завод к тому времени провел уже, надо думать, около 50-ти. Ничего нового и неожиданного в этой операции не было, но… цех не смог ее провести! Я не знал и сейчас не знаю предыстории, но думаю, что в ходе разогрева много раз ломали электроды, их обломки забили ванну печи, на них наплавились карбиды, ходы металла от тиглей под электродами до летки были перекрыты козлами. ("Козел" - это обычный термин в металлургии, обозначающий что-то густое, твердое и монолитное там, где все должно быть жидким и рыхлым.) Ферросилиций получался не на подине, а где-то вверху, и стекал не к летке, а выше угольных блоков, образующих внутренние пространства печи, к кожуху печи. Печь за полгода имела несколько аварий, в ходе которых металл вытекал из стен печи в самых разных местах. Свод печи сгорел, новый не ставили, поскольку было понятно, что и он сгорит через день. Закрытая по конструкции печь работала в открытом режиме, да и "работала" - это громком сказано: электроэнергию она жрала, а металла давала очень мало.