"С увлечением читает он Анатоля Франса, - продолжает Решетовская, - восторгается книгами Ильфа и Петрова "12 стульев" и "Золотой теленок", зачисляя авторов "в прямые наследники Гоголя и Чехова". Регулярно читает Даля..." Так что за годы на фронте и в лагере Солженицын необычайно обогатил и расширил свои литературные познания. А простодушная Светлова, видимо, по его рассказам уверяет: "Читать было некогда, и достать желанные книги негде". Вот Достоевскому действительно достать было негде, и все годы каторги он не держал в руках ни одной книги, кроме Библии. Приходится сделать досадный для мадам вывод: Наталья Алексеевна знала биографию своего мужа лучше, чем знает она, пытаясь "приукрасить" ее, биографию-то, путем приписки не имевших место трудностей и ограничений. К слову сказать, сам-то Солженицын после того, как его уличили в "приписках" и умолчаниях, давно оставил это нехорошее, особенно в его возрасте, занятие, а вот жена, подишь ты, такой разгон взяла, что никак остановиться не может.
Но литературой духовная пища завтрашнего пророка в заключении не ограничивалась, сколь ни была она обильна. А музыка! "Пользуясь возможностью слушать радио, - пишет Решетовская, - Саня начинает усиленно пополнять свое знакомство с музыкой". После отбоя надевал наушники и слушал многие вещи (они перечисляются) Бетховена, Шумана, Чайковского, Скрябина, Рахманинова, Хачатуряна. (стр. 81). Слушал и передачи "Театр у микрофона", например, мхатовский спектакль "Царь Федор Иоаннович". Ведь тогдашнее радио не имело ничего общего с нынешним швыдковским убожеством и похабщиной. Так что можно сказать, что в заключении Солженицыну удалось закончить ИФЛИ (Институт философии, литературы и истории), в котором он проучился лишь два года. Но мало того, пророка всегда тянуло на сцену. Пытался даже поступить в театр Юрия Завадского, когда он гастролировал в Ростове. Но, слава богу, Юрию Александровичу удалось отбить натиск и тем самым уберечь советский театр. Зато в лагере Солженицын развернулся! Был непременным участником всех концертов художественной самодеятельности. Особенно любил читать монолог Чацкого:
Бегу - не оглянусь.
Иду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок.
Карету мне! Карету!..
В карете он увез бы собрание своих сочинений, но, увы, карету никто не подавал.
Приняв во внимание все сказанное, только и можно оценить, чего стоят слова Солженицына, произнесенные в 70-м году в стокгольмской ратуше: "На эту кафедру, с которой прочитывается Нобелевская лекция, я поднялся не по трем-четырем примощенным ступенькам, но по сотням или даже тысячам их - обрывистым, обмерзлым из тьмы и холода, где было мне суждено уцелеть." А не ближе ли к правде была бы картина такая: вот идет он, сексот Ветров, поднявшись от лагерного канцелярского стола, а в одной руке у него - четыре тома Даля, в другой - два тома "Физической химии" Бродского да чемоданчик со своими рассказами, повестями, пьесами, стихами, за спиной приторочен радиоприемник, а за щекой - шоколадка.
После всего этого нельзя не изумиться: перед нами, можно сказать, с молодых лет неистовый книгочей, страстный меломан, эрудит, и вдруг - "вышибала", "душитель литературы", "дышло тебе в глотку! окочурься, гад!". Уж не говорю о том, что он употребляет слова, смысла коих не понимает. Вот классики пошли: надо "ничком", а он пишет "навзничь"... Впрочем, читайте об этом в книге выше. Объясняется сей феномен старинной поговоркой: не в коня корм.
А к Н. Д. Светловой не будем так уж строги, ибо в биографии ее мужа трудно разобраться даже родной жене: ведь он в рассказах обо всей своей жизни, начиная с детства, то пускает нам пыль в глаза, то мозги пудрит, то вешает лапшу на уши. И все с одной целью - покошмарней размалевать советское время.
Вот пишет: "В девять лет я шагал в школу, уже зная, что там всегда меня могут ждать допросы и притеснения. И в десять, при гоготе, пионеры срывали с моей шеи крестик. И в одиннадцать, и в двенадцать меня истязали на собраниях, почему я не вступаю в пионеры". Какая жуть!
Срывали ли с бедняги крестик, принуждали ли вступить в пионеры, об этом прямых сведений нет, но неужто уже в зеленом детстве Саня был таким крутым диссидентом, что противостоял всему классу, всей школе - не вступал в пионеры?
С другой стороны, известно, что, когда в школе ввели "бригадный метод" обучения, несчастный мальчик стал бригадиром, а после - старостой класса, о чем пишут и Решетовская, и школьный друг Симонян, и Жорж Нива. Это как-то не вяжется и с его крестиком, и с его отвращением к пионерству.
В то же время, несмотря на зверский террор одноклассников, вопреки их беспощадным истязаниям Саня не только был все годы старостой класса, но и вообще рос отнюдь не забитым да набожным ребенком, наоборот - весьма и весьма резвым. Однажды дорезвился вот до чего: "исключили из школы меня, Кагана и Мотьку Гена за систематический (!) срыв уроков математики, с которых мы убегали играть в футбол". Тут не все понятно. С одной стороны, ведь Солженицын стал математиком, значит, видимо, любил математику. Чего ж убегал с ее уроков? С другой, в классе, надо полагать, было человек 35-40. Если трое сбежали - какой же это срыв урока? Но читаем дальше: "Я же - еще и классный журнал похитил, где был записан дюжину раз". А стоял сентябрь, самое начало учебного года, и уже - дюжину раз! Никак это не вяжется ни с обликом забитого мальчика, ни с положением старосты класса.
Конечно, вышибон из школы - это притеснение, но через несколько дней мятежников амнистировали, и Саня оказался в том же классе, в той же должности старосты.
Разобраться во всем этом очень трудно. И потому не будем строги к Наталье Дмитриевне, ставшей жертвой буйного многоглаголания своего великого супруга. Не будем строги.
Тогда же, когда давала свое интервью Н. Д. Светлова, стараниями научного издательства "Большая Российская энциклопедия" и какого-то еще "Рандеву-AM" был выпущен биографический словарь "Русские писатели XX века" (главный редактор и составитель П. А. Николаев, тоже академик). Как вы думаете, читатель, кому посвящена там самая обстоятельная и пространная статья - Горькому? Блоку? Маяковскому? Алексею Толстому? Бунину? Шолохову?.. Нет, Солженицыну. Как вы думаете, кто ее написал - Коротич? Радзинский? Бакланов? Евтушенко? Наконец, какой-то Немзер?.. Нет, ее написал Герой Социалистического Труда, американский академик Залыгин. Как вы думаете, есть ли в его статье критические соображения, хотя бы отдельные критические замечания? Нет ни единого. Сплошные восторги!
Статья прежде всего производит комическое впечатление дотошным набором точных дат, не имеющих никакого литературного значения. Например: "27 апреля 1940 года С. женился на студентке Н. Решетовской.", "В 1951 году Решетовская развелась с С. и вышла замуж за другого.", "2 февраля 1957 года С. и Решетовская вновь заключили брак.", "15 марта 1973 года С. развелся с Решетовской.", "20 апреля 1973 года С. оформил брак с Н. Светловой.", "Сыновья писателя Ермолай, Игнат и Степан завершают образование на Западе."
Да какое мне до всего этого дело! По крохоборской дотошности видно, что в составлении
статьи принимал активное участие сам писатель, о чем, кстати, прямо и сказано в предисловии, но вполне возможно, что он сам написал всю статью. С него станется... Но коли под статьей стоит имя Залыгина, все претензии - к нему.
Но главное, конечно, не в этом. Главное - вся статья оголтело хвалебна и лжива. Начиная с утверждения, что "отчество Исаевич - результат милицейской ошибки при выдаче паспорта в 1936 году". Во-первых, непонятно, почему С. выдали паспорт лишь в 18 лет, если все получают его в 16? Во-вторых, уж не скажете, что в восемнадцать шустрый юнец не понимал разницу между отцовским именем Исаакием и придуманным Исаем. Уж если затронут этот вопрос, то надо бы еще сказать, что да, отец был Исаакий, дед Семен (не Соломон?), а прадед Ефим.
Но вместо этого читаем: отец Исаакий - "выходец из старинной (!) крестьянской семьи". Понятно, что такое старинный дворянский род, как, например, у Пушкина, - трехсотлетний. А вот в роду Ленина дворянство пошло только от его отца в связи с награждением действительного статского советника Ульянова орденом св. Владимира. А крестьянские роды все старинные: ведь крестьянами русские люди были от рождения, а не в результате царской милости.
Дальше: "Мать не могла устроиться на хорошо оплачиваемую работу из-за "соцпроисхождения". Чушь. Мой отец, будучи царским офицером, мог "устроиться" главным врачом больницы. А всего лишь жена царского офицера не могла? Она была стенографисткой и хорошо зарабатывала и никакой другой работы не искала, ибо другой специальности не имела.
Дальше: "Несмотря на постоянные материальные трудности, С. в 1936 году окончил школу и поступил в Ростовский университет". Какие трудности? Вранье. С. прекрасно жил за спиной трудолюбивой матери, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что едва ли не каждые каникулы он проводил в туристических походах и путешествиях: то на собственной лодке по Волге, то по Украине, по Кавказу на велосипеде (что почти как "Мерседес" нынче). И это в то время, когда его сверстники, как правило, в летние каникулы работали, чтобы продолжить учебу. Впрочем, и позже, вернувшись из лагеря, на зарплату вторично обретенной жены-доцента объездил страну от Байкала до Ленинграда и Таллина.
Залыгин: "18 окт. 1941 С. призван в действующую (!) армию рядовым (ездовой)". Двукратное вранье. Во-первых, попал он не в действующую армию, а в Приволжский военный округ, который был тогда глубоким тылом. Во-вторых, служил он не ездовым (для этого надо уметь с лошадью управляться, что ему и во сне не снилось), а конюхом, то есть рабочим на конюшне: задавал корм лошадям, убирал навоз и т. д.
Герой Соцтруда: "В нояб. 1942 С. окончил артучилище в Костроме и направлен на фронт". Вранье: на фронт направили только в феврале 43-го, а попал туда лишь в мае.
Американский академик: "Во время выполнения боевых заданий С. неоднократно проявлял личный героизм". Уточним: командуя батареей звуковой разведки, С. имел дело только с приборами да расчетами - о каком "личном героизме" можно тут говорить? О характере его героизма убедительно свидетельствует тот факт, что к нему из Ростова, как уже говорилось, прикатила на батарею жена, дабы помогать в выполнении боевых заданий, и до тех пор бесстрашно помогала, пока командир дивизиона не выставил ее из части. А то бы она до Берлина дошла.
Дальше: "С. награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды". Как ни странно, это правда, да еще он уверяет, что ему недодали орден Красного Знамени. Но, во-первых, на фронте такими, как у него, орденами награждали и начальников банно-прачечных отрядов, и командиров похоронных команд. А почему нет? Делали необходимое дело. И нередко с риском для жизни. Во-вторых, клевета С. на Красную Армию и его восхищение генералом Власовым, как и фашистскими оккупантами, автоматически лишили его этих наград, и в надлежащий час матрос Железняк их у него отберет.
Дальше: "9 февраля 1945 года арестован за непочтительные отзывы об И. В. Сталине в переписке со школьным другом Н. Д. Виткевичем". Многократное вранье посредством эвфемизмов и умолчания. Во-первых, это были не "непочтительные" отзывы, а гнусные оскорбления. Во-вторых, Сталин был не школьным другом, а Верховным Главнокомандующим. В-третьих, дело было не когда-нибудь и не где-нибудь, а на войне в действующей армии, и С. был не американским наблюдателем, а офицером этой армии. В-четвертых, свои письма с оскорблениями Сталина С. рассылал по многим адресам, а не только Виткевичу. В-пятых, ему было прекрасно известно, что письма с фронта просматриваются военной цензурой, и потому есть основания считать, что это была сознательная провокация с целью избежать дальнейшего пребывания на фронте, поскольку он считал, что "заканчивается война Отечественная и начинается война революционная", т. е. война между Советским Союзом и США, Англией, Францией. В-шестых, С. получил 8 лет лагерей и большую часть срока отбыл в санаторных условиях с выходными, праздниками, с мертвым часом после обеда, волейболом, чтением книг, слушанием музыки, сочинительством и т. п., а Виткевич, которого он втянул в эту переписку, огреб все 10, которые он отбыл в весьма суровых условиях Магадана. Наконец, в-седьмых, сам С. давным-давно, еще пребывая во Франции, признал, что арестовали его и срок он получил совершенно справедливо. Угодливый старец обо всем этом умолчал.
Дальше: "В лагере С. работал чернорабочим, каменщиком, литейщиком". Это любимое солженицынское вранье. Какой из этого интеллягушки каменщик или литейщик? Он работал ими считанные дни, недели, самое большое - месяц. А все остальное время - сменным мастером, т. е. надсмотрщиком, нормировщиком, бригадиром, библиотекарем, даже переводчиком с немецкого, который он не знает, мечтал еще и объявить себя фельдшером... А как он работал? Достоевский писал о своей каторге: "Отдельно стоять, когда все работают, как-то совестно". С. же без малейшего оттенка этого чувства признается, что нагло филонил ("Архипелаг", т. 2, с. 176). Единственная профессия, которую С. прекрасно освоил в лагере, имела название "сексот Ветров".
Дальше: "раковая опухоль в желудке". Как в желудке? А вот Жорж Нива, который упоминается в статье Залыгина как большой французский знаток жизни Солженицына, пишет про опухоль в паху (с. 14). А это очень похоже на грыжу. Такой и диагноз есть: паховая грыжа. К тому же этот Жоржик заметил: "Ткань, иссеченную при биопсии, отправляют на анализ, результаты теряются" (там же). Странно. Чего бы им теряться?
А ведь Жоржика невозможно заподозрить в недоброжелательстве к С. Полюбуйтесь только, что он наворачивает: "Солженицын, как великий русский эмигрант XIX века Герцен."; "Он подлинный ученик Достоевского."; "Можно сравнить Солженицына с великим Толстым."; "Как и Толстой."; "Как и у Толстого."; "Это приближает его к великим мастерам "на все времена", таким, как Гете и Толстой."; "Как у Бальзака."; "Роман "Красное колесо" по размаху равен "Человеческой комедии" Бальзака."; "Данте нашего времени."; "Новый Данте."; "Это полифония Данте."; "Когда-нибудь будут говорить о веке Солженицына, как говорят о веке Вольтера."; "Бетховенская мощь его искусства."; "Пьеса "Олень и шалашовка" выстроена по шекспировской схеме."; "В нем есть что-то сократовское."; "Он - Марк Аврелий ГУЛага."; "У Солженицына, как у святого Павла."; "Он как Антей."; "Апостол."; "Десница Бога."; "Аятолла Хомейни." ит. д. Согласитесь, невозможно допустить, чтобы человек такой эрудиции и прозорливости путал желудок и пах и не отличал рак от грыжи.
Дальше: "Н. Решетовская, сотрудничавшая с властями, выпустила книгу, направленную на дискредитацию С.". Во-первых, что значит "сотрудничавшая"? Все граждане так или иначе постоянно сотрудничают с властями. Все дело в том, кто как сотрудничает. С. сотрудничал тайно под кличкой Ветров. И ничего дискредитирующего в книге Решетовской нет. Она лишь правдиво показала, что за фрукт ее бывший муж. Да потом еще и переделала книгу из "В споре со временем" на "Опережая время". А дискредитировать этого человека больше, чем сам он обгадил всю свою жизнь ложью, клеветой, шкурничеством, злобностью - просто невозможно.
Дальше: "12 февраля 1974 года писатель был арестован, выслан и лишен советского гражданства". Тут Залыгину следовало добавить: "к моей великой радости". Ибо еще 31 августа 1973 года в "Правде" было напечатано письмо группы писателей, в котором, в частности, говорилось: "Поведение таких людей, как Сахаров и Солженицын, клевещущих на наш государственный строй, пытающихся породить недоверие к миролюбивой политике Советского государства и призывающих Запад продолжать политику "холодной войны", не может вызвать никаких других чувств, кроме глубокого осуждения и презрения". Это письмо беспартийный Залыгин подписал вместе с членами партии Айтматовым, Бондаревым, Марковым, Рекемчуком, Симоновым, Шолоховым, Маковским и другими. Что власти оставалось делать, когда с такими письмами во многих газетах выступали сами писатели? Она пошла навстречу Залыгину и другим Героям и лауреатам: выслала Солженицына, освободив таким образом авторов этих писем от тяжкого чувства презрения. И потом, так ли уж дорожил Солженицын российским гражданством? Ведь А. Зиновьев, например, и другие сразу вернулись в Россию, как только стало возможно, а его целых пять лет уламывали вернуться самые высокопоставленные лица: сначала глава правительства Силаев, потом президент Ельцин, за ним - Новодворская умоляла...
В 1989 году корреспондент "Московских новостей", полагая, как профессор Качановский, что беседует с человеком, всю жизнь идущим "против ветра", сказал Залыгину, который, став главным редактором "Нового мира", тотчас решил печатать там "Архипелаг": "Наверно, неуютно сейчас чувствуют себя люди, которые с таким рвением, так злобно травили Солженицына." И что же Залыгин? Не моргнув глазом, американский академик ответил: "Я бы не стал их вспоминать. Такой был у них тогда кругозор, такая идеология." У них - это у Шолохова, Симонова, Айтматова. Действительно, если вспомнить Шолохова, например, то его в облике Солженицына поражало "болезненное бесстыдство". А он, Залыгин, подписывая гневные письма, никакого отношения к этой идеологии никогда не имел: "Меня всегда (!) поражала эта грандиозная личность" ("МН", № 29, 1989, с. 13). И слаще репы он ничего не едал.
Дальше: "В 1976-1994 С. жил в небольшом имении недалеко от г. Кавендиш (штат Вермонт, США)". Что значит небольшое имение? Шесть соток? На самом деле - 20 гектаров. И до сих пор остается собственностью Солженицына по ту сторону океана, и в этом его уникальность, неподражаемость его творческого облика. Второго подобного писателя у нас не было за всю тысячу лет нашей литературы.
Дальше: "Все эти годы С. напряженно работал над 10-томной эпопеей "Красное колесо". Следовало добавить: "..которую ни в Америке, ни в России, ни в Западном полушарии, ни в Восточном никто прочитать не смог по причине ее полной несъедобщины".
Дальше: "27 мая 1994 С. вернулся в Россию". Следовало добавить: "Получил от Ельцина небольшое имение - бывшую дачу Кагановича с участком в пять гектаров".
Дальше: "29 мая 1997 С. избран действительным членом Академии наук (по отделению литературы и языка)". Следовало добавить: "... вместе с А. Н. Яковлевым (по отделению невежества и клеветы)".
Дальше: "11 декабря 1998 в связи с 80-летием награжден орденом Андрея Первозванного, однако писатель отказался от высокой награды". Следовало добавить: "Отказался, видимо, в расчете на то, что со временем будет учрежден орден другого Андрея - Власова, которого С. заслуживает несомненно".
Дальше: "Для творческого метода С. характерно особое доверие к жизни". Какое доверие, если он сам признается: "Я жизнь вижу, как луну, всегда с одной стороны". Но ухитряется при этом видеть ее с той, с неосвещенной стороны.
Дальше: "Писатель стремится изобразить все так, как было на самом деле". Никто в нашей литературе столько не врал, никто так злобно не искажал то, что было на самом деле.
Дальше: "С. пишет и стихи". Следовало добавить: "Они такого качества, что Твардовский, прочитав их, больше никому из сотрудников "Нового мира", даже Владимиру Лакшину, не дал читать, опасаясь за их вкус и даже психическое здоровье".