".и сказать совершенно нечего, даже любезного". А ведь какой ворох его душистых любезностей мы только что видели, какое амбре вдыхали.
"Земляки?" - улыбнулся Шолохов под малыми усами, растерянный, и указывая путь сближения". А чего растерялся-то классик с малыми усами? Да как же! На правительственном приеме лицом к лицу столкнулся с живым Семи-Булатовым из села Блины-Съедены. Кто тут не растеряется! И хорошо бы сблизиться с таким антиком.
"Донцы!" - подтвердил я холодно и чуть угрожающе". Подумать только: угрожающе! Да чем же? А видно, уже тогда готовил диверсию против еще вчера "бессмертного" "Тихого Дона".
Но слушайте дальше: "Невзрачный Шолохов. Стоял малоросток и глупо улыбался. На трибуне он выглядит еще более ничтожным". Сам-то Исаич выглядел весьма величественно, когда Жорж Нива сажал его на закорки Бальзаку, а Сараскина - Льву Толстому.
Ну, а Сарнов? Он, как всегда, словоохотлив: "Однажды, держась как обычно за руки, шли мы с моей любимой по Тверской и остановились перед портретами писателей в витрине книжного магазина, что напротив Моссовета". Это, надо полагать магазин "Москва", но не в этом дело. А в том, что Беня с любимой увидели в витрине портрет "того, кто считается автором "Тихого Дона". И вдруг любимая, не размыкая рук с любимым, нежным голосом хозяйки Лысой Горы воскликнула: "Какое ничтожество - Шолохов!". Для любимого это было так же неожиданно, как (помните?) реакция любимой во время застолья в Грузии на тост за русский народ: "А мы не русские, а мы - французские!". Сарнов тогда не возразил на вопль своей любимой, а сейчас и того больше: "У меня вдруг словно открылись глаза". Какое счастье иметь супругу, открывающую тебе глаза! В этих глазах, говорит, "Шолохов и раньше не шибко был похож на писателя". Он знает, кто похож! Например, разве Мандель не Данте?.. Вылитый! "А тут - мелкое личико, усишки. Я вдруг увидел: в самом деле - ничтожество!". И позже, когда уже без ясновидящей любимой довелось встретить не портрет, а живого писателя: "Оказалось, что он небольшого росточка". То ли дело Гроссман - 184 сантиметра! "Но главное - вот эта убийственная печать ничтожества на невзрачном облике".
Это поразительно! Какое единодушие, даже единоглазие! И у Сани, и у Бени одни и те же ключевые слова ненависти на языке: "росточек" ("малоросток"). "невзрачный". "усишки" ("малые усы")... "ничтожество"... "ничтожество"... "ничтожество"... Вот такое родство и душ, и взгляда, и языка. И что, говорю, им делить?
Но мало того, порой Сарнов просто бежит по тропке, проложенной Солженицыным, дает вариант на заданную им тему. Вот он пишет об известном "Деле Кравченко". Этот хлюст в 1949 году перебежал на Запад и стал там вещать о порядках в наших лагерях. Одна французская газета обвинила его в клевете. Он подал в суд. В ходе процесса один свидетель со стороны Кравченко, сидевший в наших лагерях, упомянул, что в камерах было тесно. Что ж, вполне возможно. Но его спросили, как это выглядело конкретно. Он сказал: в камере размером в 40-45 кв. метров находились человек 150-200.
И Сарнов пишет: "Адвокат разводит руками: абсурдность показаний очевидна. Не может западный человек вообразить, что в камеру размером в 40-50 кв. метров можно было запихнуть 150-200 человек". Западный человек. Запихнуть, чтобы они там впритирку стоймя стояли какое-то время, не знаю, может быть, кому-то и удалось бы, но ведь речь-то идет о том, что арестанты жили в этой камере, т. е. ели, спали, справляли нужду и т. д. Именно об этом и говорил свидетель: "Они лежали там все на полу." Уж это никак невозможно, если только не укладывать один ряд спящих на другой до самого потолка. Но ведь такого-то не было, это-то невозможно. "Когда, - продолжал свидетель, - кто-нибудь пытался повернуться на другой бок, то повернуться должны были все двести человек". Сарнов заключает: "Вообразить такое западный человек не в состоянии, и в зале раздается смех". Опять западный! Да и восточный не в состоянии. А может только человек, одуревший от антисоветчины.
И смех зала - естественная ответ на эманацию полоумия. Да с какой стати хотя бы все должны переворачиваться? Беня, неужели ты никогда не переворачивался на другой бок под одеялом со своей или чужой супругой на односпальной кровати или на вагонной полке? И что, дамы тоже вынуждены была переворачиваться? Никакой необходимости! А делается это очень просто: надо приподняться, опираясь на руки, и перевернуться, никого не тревожа. Ты просто не представляешь себе, что такое квадратный метр и что такое живой человек, среди которых бывают и толстяки. И несешь эту чушь с такой убежденностью, словно все видел своими глазами или даже полжизни просидел в такой камере. А на самом деле ничего, кроме книжных корешков ты в жизни не нюхал.
У тебя, у восточного человека, Сарнов, есть в квартире чулан? Сколько метров? Допустим, пять. Значит, по твоим понятиям, там можно поселить 20 человек: 50 - 200, 5 - 20. Так? Вот и собери два десятка своих друзей - Аллу Гербер, Хлебникова, Радзинского, Коротича, выпиши из Америки Манделя с женой. И попробуй запихнуть. И сам с женой можешь внедриться, и дети с внуками. Наберешь 20? Если такой литературно-следственный эксперимент тебе удастся, тогда все тебе поверят, а Путин даже премию даст.
У Солженицына и есть, напомню, именно такие примерчики советского зверства, непостижимые для человека и западного и восточного, да хоть и северного или южного. В своем сияющем любовью к правде "Арипелаге" он писал, например, что однажды три недели везли в Москву из Петропавловска-Камчатского заключенных. Непонятно, зачем. И было в каждом купе 36 человек (т.1, с.492). А полагается, как известно, 4. Значит, превышение над нормой в 9 раз. Но ведь ни один не выжил бы три недели такой транспортировки.
Далее автор, всю жизнь живший не по лжи и призывавший к этому Сарнова с женой, рассказывает о тюрьмах, в которых сидело по 40 тысяч, "хотя рассчитаны они были вряд ли на 3-4 тысячи" (т.1, с.447). Тут уже превышение раз в 10-13. Но где эти тюрьмы, как называются, сколько их - семейная тайна. Знает только вдова Наталья Дмитриевна.
Потом автор сообщает нам о тюрьме, "где в камере вместо положенных 20 человек сидела 323" (т.1, с.330). Железный закон: врать всегда надо в нечетном числе. В 16 раз больше! "А в
одиночную камеру вталкивали по 18 человек" (т.1, с. 134). Рекорд? Нет, вот рекорд: "Тюрьма была выстроена на 500 человек, а в нее поместили 10 тысяч" (т.1, с.536). В 20 раз больше реальных возможностей, т. е. как бы 80 человек в купе.
И так у Солженицына - все! Таковы все его данные о заключенных, ссыльных, расстрелянных... И сионские мудрецы с дипломом "Литературный работник" читают это, восхищаются любовью к правде и, шагая за пророком след в след, пыжатся добавить что-нибудь от себя, а потом бегут поделиться радостью со всеми соседями, не подозревая, что выглядят крупногабаритными идиотами.
Так вот, опять говорю, чего им делить-то? Ведь это еще вопрос, кто у кого антисоветскую дубинку да еще и бутылку с антисоветским зельем украл. Действительно, допустим, в 1938 году студент Саня Солженицын, сталинский стипендиат, был еще вполне советским человеком и даже обдумывал уже, планировал грандиозный роман "Люби революцию" (ЛЮР), а десятилетний школьник Беня уже был антисоветчиком, сочинял стишки, которые под одной обложкой можно назвать "Ври о революции". Так что очень вероятно, что не Беня спер у Сани и дубинку и бутылку настоянной на желчи антисоветчины, а наоборот - Саня у Бени.
Нельзя не отметить еще и одинаково неколебимую их антисоветскую упертость. Ведь кое-кто из их собратьев с годами все-таки заколебались. Рой Медведев, например, признал, что полжизни врал о Шолохове. А эти двое - ни на йоту! Старший, умирая, передал эстафету верной супруге.
Тут рядом с ними только академик Шафаревич, которого православный писатель М.Ф.Антонов еще в 1999 году уверенно назвал "врагом русского народа". Используя сарновский метод "по аналогии", так можно назвать и его.
И что же, в конце концов? Да, вроде бы живому следует носить на могилу покойного собрата незабудки. Ан нет! А вдруг в могиле-то лежит антисемит? Вдруг он там читает "Белую березу" Бубенного? Ужо ему. И неутомимый, как мул, Сарнов приступил к расследованию.
Вы, говорит, посмотрите только какая наглость, какой пещерный антисемитизм! К своему мерзкому сочинению "Ленин в Цюрихе" Солженицын дал "Биографическую справку" о "хорошо всем известных людях", где говорится, что "настоящая фамилия Г.Е.Зиновьева - Радомысльский, Л.Б.Каменева - Розенфельд, Ю.О.Мартова - Цедербаум, Радека - Зобельзон и т. д.".
Беня, очухайся! Во-первых, сам же говоришь, что это всем(!) хорошо(!) известные люди. И все, кому интересно, давным-давно и хорошо знают, что они евреи. Во-вторых, в названных фамилиях нет ничего еврейского, они немецкого смысла. Rosenfeld, например, - розовое поле, Zederbaum - кедр, кедровое дерево ит. д. А зачем "раскрывать" Радека, если он и так Радек да еще Карл? Чем псевдоним Радек лучше фамилии Зобельзона?
Но Сарнов продолжает гневные стенания над могилой Солженицына: "О, вся моя молодость прошла под знаком этих "раскрытых скобок". Почему только молодость? Нет, даже младенчество, зрелые годы и глубокая старость. Вот в 1929 году, когда тебе было всего два года и ты еще не совсем научился пользоваться горшком, вышел первый том Советской Литературной энциклопедии, и там говорилось, например, что фамилия Ахматовой - Горенко, Демьяна Бедного - Придворов, Александра Богданова, ну, того самого, что у Горького на Капри играл с Лениным в шахматы, - Малиновский и т. д. Во втором томе сказано, что Горький - это, оказывается, Пешков, Михаил Голодный, которого ты мог знать, это, видите ли, Моше Эпштейн, да еще "родившийся в бедной еврейской семье".
А в числе членов редколлегии ЛЭ - ИЛ.Маца, И.М.Нусинов, ответственный редактор - В.М.Фриче, ответственный секретарь - О.М.Бескин - кто тут русский?
Но вот ты вырос, созрел, даже стал членом Союза писателей, проблема с горшком решена почти полностью, и ты покупаешь адресный справочник Союза за 1966 год, где появился и ты. И что там? Давид Самойлов - Кауфман, Семен Самойлов (Ленинград) - Фарфель, Жан Грива - Фолманис, Инна Варламова (мать Вигилянского, который подался в священники, моя соседка) - Ландау... ит. д.
Но годы идут, произошла контрреволюция, которую ты ждал с детства, сейчас ты, Беня, уже давно на пенсии. Однако это твой звездный час! Ты неутомим, у тебя выходят книга за книгой, кирпич за кирпичом, лохань за лоханью. Ты завел дружбу с А.Н.Яковлевым, академиком в особо крупных размерах. Он затеял издание документальной серии "Россия. XX век". Несколько огромных томом вышло. И что там в интересующем нас смысле? Не буду утомлять обилием примеров, всего несколько: Константин Станиславский - Алексеев, Вениамин Каверин - Зильбер, Михаил Светлов - Шейнсман...
Однажды ты мог купить книгу Эммануила Бройтмана "Знаменитые евреи". Наверняка кинулся бы глянуть, кто там на твою букву "с". И что? Вот Натали Саррот - Черняк. Тут бы и Сарнову место. Но - нет его..
В другой раз купил бы книгу А.Ф.Козака "Евреи в русской культуре". Ну, уж тут-то наверняка. Опять стал бы искать. Что такое? И тут нету! Да уж не Сарнов ли выдал столько булыжников во славу русский культуры! Уж не он ли с юных лет доныне работает заместителем Сизифа по политчасти, уверяя, например, что "Тихий Дон" - не Шолохов! Кто этот Козак - не замаскированный ли антисемит? Да бесспорно! Сар нова не упомянул, а о Лениде Утесове оповещает мир, что его имя Лазарь Вайсбейн.
Но вот Сарнов обращается к главе романа "Август четырнадцатого", в которой Солженицын рассказывает о покушении на Столыпина. Тут многое озадачивает. Оказывается, Ю. Левенец и В. Волковинский, живущие на Украине, написали книгу о Столыпине, в которой доказывают, что никакого покушения не было. Ну, это нам знакома. Есть в Москве писательница Полина Дашкова. В интернете можно узнать: "настоящее имя Татьяна Викторовна Поляченко; родилась 14 июля 1960 года в Москве в потомственной еврейской семье". В одной из своих прекрасных книг она уверяет, что и Каплан не стреляла в Ленина. Она просто шла на свидание и случайно попала в заваруху. И все о ней - злостные выдумки. А всадили две пули в своего вождя сами большевики, разумеется, для разжигания антисемитизма.
Вполне разделяя точку зрения двух помянутых украинских авторов, Сарнов старается ее подкрепить своим пудовым авторитетом. Он пишет: "По официальной версии Богров метил Столыпину в сердце, но пуля попала в орден св. Владимира на его груди и срикошетила. Так оно, возможно, и было. Но звезда этого ордена носилась на правой нижней стороне груди".
У меня есть орден Владимира Святого первой степени с мечами и бантом (наградили ленинградские разведчики, заходи, Беня, покажу), но я не знаю, где находится "нижняя сторона груди". Однако, что ж получается, - пуля-то отскочила, и никакого ранения не было? А был только удар и даже не в область сердца, а сильно справа и книзу от него? И от этого мужчина во цвете лет умер? Такова официальная версия? Странно.
"Богров (он был очень хороший стрелок), если он действительно целился в сердце своей жертвы, не мог так промахнуться". Беня, во-первых, понятно, почему пушкинский Сильвио был меток: он, офицер и каждый день расстреливал из пистолета мух на стенах и потолке. А этот бонвиван, как ты его называешь, откуда? Во-вторых, ведь то была не развлекательная или тренировочная стрельба в тире, где можно спокойно и не спеша прицелиться хоть в нос, хоть в лоб нарисованной мишени. Тут стрессовый миг покушения, когда стреляющий предельно напряжен, взволнован, взвинчен и ежесекундно ждет, что его схватят. Дело-то было в театре,
кругом публика, многолюдство да и не мог глава правительства быть без охраны. Какое там сердце! Угодить хоть куда-нибудь. До чего ж ты под грузом бумажной продукции лишен способности реально представить реальные жизненные обстоятельства! И Каплан хотела бы, конечно, попасть в сердце или в голову Ленина, который стоял к ней как раз левым боком, но первая ее пуля угодила в левое плечо, вторая - прошла насквозь шею... И с таким ранением, к слову сказать, Ленин доехал от завода Михельсона до Кремля и сам поднялся в свою квартиру на втором этаже. Сюжет не для слабонервных.
"А главное, - продолжает критик, - совершенно непонятно, что помешало ему разрядить в Столыпина, если он действительно хотел его убить, всю обойму". Вы подумайте, "что помешало". Повторяю: это был не тир, не тренировочное стрельбище, а покушение, за что могли тут же на месте и укокошить. Это помешало и Каплан разрядить "всю обойму". Вот Кенигиссеру, опять, как на грех, еврею, потребовался лишь один выстрел, чтобы убить Урицкого, а, убегая от преследования, он даже отстреливался. Так ведь он тоже, как Сильвио, был военным.
Или и он не стрелял в Урицкого, не убил его? И зря Константин Бальмонт воспевал их?
Люба моя мне буква "К".
Вокруг нее сияет бисер.
И да получат свет венка
Борцы Каплан и Кенигиссер!
Сарнов согласен с украинскими авторами, которые утверждают: "Багров не собирался убивать Столыпина, он хотел лишь инсценировать неудачное покушение". То есть хотел только "попужать". Но, во-первых, Столыпина уже семь раз ох как пужали. Однажды рядом оказалось 26 трупов. Во-вторых, для того, чтобы попужать существуют пугачи с пробками к ним. У меня в детстве был. Такой грохот они производили, что весь театр содрогнулся бы.
Но Сарнов неколебим: "Для себя Богров решил, что выстрелит, но - промахнется. За неудачное покушение к смертной казни приговорить не могли, он отделается тюремным сроком и выйдет на свободу героем".
О, Беня, ты неподражаем и неисчерпаем. Приходится опять по пунктам. Во-первых, если решил промахнуться, то почему не пальнул в потолок? Зачем всадил пулю в "нижнюю сторону груди", принадлежавшей не кому-то, а именно Столыпину? Во-вторых, покушение было бы "неудачное" с точки зрения тех, кто хотел смерти Столыпина, а для других оно "неудавшееся". В-третьих, с чего ты, умник, взял, что за неудавшееся покушение не могли приговорить к казни? Казнили не только за это, но даже и лишь за намерение. Разве Дмитрий Каракозов 4 апреля 1866 года безрезультатно пальнув в царя, не был повешен, а, отсидел два-три года и вышел героем? Разве через двадцать лет Александр Ульянов и его друзья не разделили участь Каракозова, хотя ни разу и не стрельнули - за одно лишь намерение?
Пишет, что в главе романа, посвященной Столыпину, его убийцу Дмитрия Богрова, которого "в семье с детства звали Митя, автор упорно на протяжении всей главы называет еврейским именем Мордко".
Ну мало ли как зовут человека дома, в семье. Мы, например, с женой звали нашу маленькую дочку Кузя, и порой нас спрашивали: "Разве у вас мальчик?" Так что, и Солженицын обязан был Богрова называть Митей? Но если в романе действительно Мордко, то, конечно, в этом не было никакой нужды: все, кто интересовался историей убийства Столыпина, конечно же, знают, кто по национальности Богров, как и Каплан, Кенигиссер или Троцкий, Зиновьев или Ягода.
У меня нет и никогда не было под рукой этого романа, но есть "Двести лет вместе". Тут тоже глава о Столыпине и о его убийстве. Так вот, во всей книге Богров упомянут 19 раз, и ни разу Солженицын не назвал его Мордко. Ни единого! Мало того, два раза из этих 19-ти он назван Дмитрием - на стр. 442 и 525. А Сарнов упоминает Богрова раз пятьдесят и несколько раз именно у него, а не у Солженицына, он - Мордко.
И вся эта невежественная ложь ради вот такого вывода о Солженицыне: "У него Богров убивает Столыпина как еврей. И не по (!) каким-нибудь конкретным событиям. Его толкает на убийство трехтысячелетний зов еврейской истории. Он выбирает в качестве жертвы Столыпина, потому что главная цель в том, чтобы выстрелить в самое сердце России. Столыпин выбран им как самый крупный человек России, последняя ее надежда. Своим выстрелом Богров обрек страну на все будущие несчастья. Его пуля изменила ход истории, предопределила и Февраль, и Октябрь 1917 года, и Гражданскую войну, и сталинский Гулаг - все, все было предопределено выстрелом Богрова".
Но вот что здесь удивляет. Такой обожатель цитат, такой любитель чужих текстов, Сарнов не привел здесь ни одной подтверждающей этот букет обвинений цитаты, здесь нет ни одной кавычки. С чего бы это?