Невозвращение средств "народам, освобожденным от диктаторов", делает постреволюционные элиты заложниками несбывшихся гарантий и убедительно свидетельствует о том, что: а) номинальные предводители "революций 2.0" являлись лишь конечными исполнителями экспроприации, б) для большинства населения источники "правды о жульничестве и воровстве" представляли больший авторитет, чем государственное руководство, в) предлоги, под которыми репатриация средств (уже "поработавших" в чужом обороте) откладывается, создаются искусственно, г) ущерб для экономических партнеров стран-мишеней, в первую очередь для стран ЕС, запрограммирован, д) исполнители экспроприации сами могут быть экспроприированы.
Универсальным поводом для отчуждения "диктаторских" средств в пользу субъекта информационно-психологической войны служит ярлык коррупции. Произвольность его применения очевидна: из формулировки критериев коррупции; из обозначения этим термином разнородных деяний; из "забвения" факта поощрения тех же деяний в прежние периоды. Однако механизм шантажа элит успешно воспроизводится, чему способствуют:
а) субъектные факторы: гипермонополизация медиарынка; специализация политтехнологического сообщества как рычага контроля элит; специализация квази-НПО, собирающих конфиденциальную имущественную информацию - Transparency International, Center for Public Integrity (CPI), OOCRP, FLARE; прямое партнерство технологов "ненасильственных переворотов" с этими структурами; расширение возможностей сбора информации с мест с развитием киберразведки, геопространственных технологий и социальных сетей; отсюда - беспрецедентное расширение возможностей оговора (диффамации) и неэффективность его судебного оспаривания (по выражению А.Г. Ханта, "информационный мир движется быстрее законодательства");
б) субстратные факторы: стереотипизация мышления элит в процессе постиндустриального идеологического отбора; личностный дефицит (З. Бжезинский: "В Западной Европе не стало исторического воображения и глобальных амбиций; там нет ни Черчилля, ни де Голля, ни Аденауэра"); отчуждение элит от большинства, в условиях кризиса усугубляемое непопулярной политикой; массовое разочарование и хаотическая агрессия "универсально неудовлетворенного потребителя". Расширению конфискационной практики способствуют: а) заинтересованность США в разрешении финансовых проблем за счет союзников, переведенных в статус вассалов, б) непубличный патронаж мирового правоохранительного сообщества спецслужбами США; в) использование новообразованных антикоррупционных органов для произвольной ротации элит, особенно заметная в странах Восточной Европы.
Маркерами качественного сдвига в конфискационной практике являются а) новые экстралегальные инициативы Белого дома: директива PSD-10 об учреждении Межведомственного бюро по предотвращению злодеяний, указ "О конфискации собственности лиц, причастных к организованной преступности"; б) диффамация судебных систем стран-мишеней, стимулирующая частных лиц к обращению во вненациональные институты; в) распространение имущественной диффамации на духовенство; г) поощрение частных лиц из стран-мишеней, организующих акции в интересах одной элитной группы против другой (пример - премия Е. Чириковой от Дж. Байдена за химкинский "активизм"): д) использование МВФ для управляемой деофшоризации, с прицельным шантажом собственников через Международный консорциум журналистских расследователей (ICIJ) - дочернюю структуру CPI, финансируемую теми же Sunlight Foundation, Omidyar Network, Open Society Foundation, Ford Foundation, McArthur Foundation - спонсорами "революций 2.0".
Тот факт, что изъятие вкладов на Кипре оказалось неожиданностью для госструктур России, а большинство населения восприняло этот экстралегальный акт со злорадством, представляет для субъекта информационной войны двойное свидетельство своего превосходства и повод для дальнейших произвольных конфискаций собственности как в постсоветских, так и в европейских странах - в том числе ввиду объективной заинтересованности в распаде еврозоны.
4.7. Отраслевые бенефициары суррогатных революций
В СМИ и публицистике целеполагание "революций 2.0" связывается с борьбой за углеводородные ресурсы. Однако на практике постреволюционные элиты:
- расторгают связи с традиционными партнерами по добыче и транспортировке,
- не могут гарантировать инвесторам безопасность добычи и экспорта,
- экономически заинтересованы в быстром получении доходов,
- в идеологическом плане - отягощены "климатическими" предрассудками.
Стереотип "революций 2.0" в ресурсно обеспеченных странах демонстрирует:
- тяготение узлов дестабилизации к контейнерной (а не нефтяной) логистике,
- преследование национальных нефтегазовых элит,
- запустение добывающих мощностей и деградацию инфраструктуры,
- падение промышленного спроса на энергоносители,
- уход экспорта углеводородов в сферу теневой экономики.
Таким образом, крупные игроки углеводородной отрасли в процессе "революций 1.0 и 2.0" становятся чаще не бенефициаром, а жертвой манипуляции.
Перечень реальных отраслей-бенефициаров определяется по социально-экономическому и культурному результату.
1) Прямым бенефициаром "революций 2.0" является производитель их инструментария - участники вышеописанного ГЧП, прежде всего монополисты в сфере коммуникаций и геопространственных технологий.
2) Поставщики сырья (редких металлов) для электроники, особенно для мобильной связи, извлекают сверхприбыли в Центральной Африке (колумбит-танталит, доходы от продажи которого оцениваются выше, чем доходы на рынке контрабандных алмазов). Передел данного рынка сопровождается наиболее брутальными конфликтами, в подготовке которых участвуют коллективные члены AYM, в частности Invisible Children.
3) По итогам двух лет нестабильности в Магрибе статистика демонстрирует беспрецедентный прирост доходов США от экспорта вооружений, в легальном секторе - за счет повышения спроса в странах, близких к зонам дестабилизации (Саудовская Аравия мотивирована к закупкам "шиитской угрозой", ОАЭ - происками Катара и др.).
4) "Культурные трансформации" в период подготовки "революций 1.0 и 2.0" знаменуются экспансией развлекательного бизнеса, ориентированного на молодежь и распространяющего унифицированные стандарты масскультуры. Центры релаксации закономерно становятся центрами распространения СПИД. В то же время распространение СПИД формирует источник прибыли для специфической фармации, а также для ключевой в системе "контроля народонаселения" индустрии контрацептивов.
5) Партнеры общественных структур, "сеющих" унифицированную масскультуру в странах третьего мира, "по совпадению" входят в сообщество лоббистов легализации наркотиков.
Самый типичный и известный пример - Quantum Foundation Дж. Сороса. Период "революций 2.0" совпадает со "снятием масок": в апреле 2011 года частная организация Global Commission for Drug Policy (GCDP), ратующая за разрешение легких наркотиков, а также за освобождение от уголовной ответственности лиц, хранящих наркотики или употребляющих их без ущерба для окружающих, обращается к генсеку ООН с петицией Stop War on Drugs ("Остановить войну с наркотиками"). Показатели вовлечения глобальных элит в интересы наркорынка: а) фигура Ричарда Брэнсона, спонсора как GCDP, так и "миротворческой" ассоциации глобальных лидеров The Elders (Джимми Картер, Десмонд Туту, Кофи Аннан, Лахдар Брахими и др.); б) вступление в GCDP президента Международной кризисной группы (ICG) Луизы Арбур; в) тяготение "миротворческой" деятельности как ICG, так и The Elders к регионам производства и распределения наркотиков.
Умолчание о связях "гуру" правозащитной и т. н. миротворческой деятельности с нелегальными рынками средств ухода от действительности, равно как и о факторе наркотранзита в локализации "революций 1.0 и 2.0", уместно рассматривать как самостоятельное средство массовой манипуляции.
5. "Ружье на стене"
5.1. "Ключ к цивилизации"
"Арабской весне" предшествовал длительный период "культурной обработки" различных религиозных групп Ближнего Востока.
Флирт англо-американских стратегов с движением "Братья-мусульмане" восходит еще к 1981 году, когда был учрежден Совет по ближневосточной политике (MEPC) с термином "Большой Ближний Восток" в уставе. Задача, как позже пояснял президент NED Карл Гершман, состояла во "включении исламистских партий в политический процесс - так, чтобы сделать их безвредными".
Подготовка т. н. "исламской реформации" осуществлялась через: а) вовлечение богословских кругов в "культурный обмен", б) вестернизацию арабской медиа-среды, в) создание витрины "модернизированной" арабской культуры. Проводниками влияния служили: а) юридическое сообщество, б) университетская интеллигенция, в) медиа-истеблишмент, г) "прогрессивное" духовенство, д) импортеры "прогрессивных" товаров.
Вехами начального этапа "операции Большой Ближний Восток" были:
- открытие в Лондоне благотворительного фонда Islamic Relief Worldwide в партнерстве с египетским движением "Братья-мусульмане";
- закладка Города образования в Катаре (публично озвученная миссия - "поддержка пути Катара от углеводородной экономики к экономике знаний (sic!) посредством раскрепощения человеческого потенциала";
- выдвижение духовного лидера движения "Братьямусульмане" Юсуфа аль-Кардави на пост главы Европейского совета по фетвам и исследованиям;
- запуск телеканала "Аль-Джазира" - трибуны как для Кардави, так и для выразителей взглядов исламского и западного "альтернативного пути";
- привлечение Тарика Рамадана - внука основателя "БМ" Хасана аль-Банны, - к деятельности Совета за парламент мировых религий.
Вехи второго этапа операции "Большой Ближний Восток":
- подготовка докладов Программы развития ООН (UNDP) и Арабского форума по экономическому и социальному развитию (AFESD) "Об арабском человеческом развитии" (2000) и "Построить общество знаний", где "количество демократии приравнивается к количеству Интернета" (основной автор Надер Фергани - консультант египетского Совета по народонаселению);
- учреждение "Академии перемен" (Academy of Change) в Лондоне (январь 2001). В 2005 года она предлагает услуги египетскому движению "Кефайя", и дополняет рецепты Шарпа методиками нейролингвистического программирования;
- открытие новых центров исламских исследований в RAND Corp., Brookings Institution, Duke University, Georgetown University, Wilson Center (под предлогом событий 11 сентября 2001 г.), учреждение Ближневосточной мирной инициативы (MEPI);
- запуск радиоканалов SAWA и Alhurra, приобщающих молодежь исламских стран к современной культуре и одновременно внедряющих "новое понимание" религии;
- учреждение организаций "прогрессивных мусульман" - Levantine Cultural Center, Muslims for Progressive Values, American Society for Moslem Progress (ASMA) и др.;
- создание структур по обработке исламской молодежи под эгидой RAND Corp., Brookings, Центра молодежного межрелигиозного диалога (прославляющего Далай-ламу).
"Ключ" ассоциируется с "зажиганием". Методики воспламенения коллективных эмоций в арабском обществе обкатывались много лет, но технологии 2.0 открыли более мощные рычаги. Театроведы именуют общее эмоциональное состояние публики, потрясенной спектаклем, термином "синтония". Зрительный образ воздействует на эмоции сильнее речевого сообщения.
В июне 2010 года представитель Google в Каире Ваэль Гоним, прошедший стажировку в AYM, сочинил формулу "Мы все - Халед Саид" и получил вал однотипных реакций на зрительный стимул (фото тела юноши, убитого полицейскими). Следующим сюжетом в Египте, Тунисе, Алжире стал не труп, а еще живой человек, корчащийся в огне. Рядом с ним оказывается "участливый" наблюдатель, методично фиксирующий мучения на видео вместо того, чтобы сбить пламя. Далее оперативно подключается блогосфера. Так, о самоподжоге торговца Буазизи в глухой провинции Туниса спустя час узнает калифорнийский блогер Бешир Благи (позже рассказавший, что ему помогла хакерская сеть Anonymous).
На пике "эпидемии суицидов" на площади Тахрир студентка Асма Махфуз произнесла монолог, где в шести фразах подряд повторялось словосочетание "акт самосожжения". После этого сеанса внушения Махфуз перешла к теме коррупции. В том же стиле апеллировала к массам йеменская активистка Тавакуль Карман.
На созданном сотрудниками US Institute for Peace портале Meta-Activism, где анализируется опыт актива "арабской весны", достаточно откровенно разъяснялась роль видеотрансляции горящей плоти как генератора синтонии: "Это наглядно, и это шокирует. Брутальность на снимках сделала зверство достоверным и произвела висцеральный (т. е. до ощущений во внутренних органах) эмоциональный эффект. Секрет прост: образ говорит сам за себя, и в мире, где кусочек контента является заразительным (viral), это все, что требуется. И это соответствует мощной культурной рамке". Топ-менеджеры "весны" не удержались от самопохвалы: они не только успешно применили п. 158 по Шарпу ("предание себя стихии воды или огня"), но и воспользовались исламской культурной рамкой для поражения исламской же мишени с закреплением протестного стереотипа, в дальнейшем сметающего со сцены в том числе и "обезвреженные" религиозные политические силы.
В феврале 2013 года стереотип массового самосожжения был впервые воспроизведен в православной культурной рамке - в Болгарии, что осталось незамеченным в российских СМИ.
5.2. Эффективность манипуляции обществом
По определению Ричарда Шафранского (RAND Corp.), цель информационной войны - так повлиять на поведение противника, чтобы он не знал, что на него воздействовали, и принимал решения, противоречащие его собственной воле.
Линдон Ларуш разделил определение "агент влияния" (agent of influence) на четыре степени - по уровню посвященности в смысл собственной деятельности. Агент влияния 4-й степени - самый непосвященный, но самый активный - это оператор, занимающийся информационно-психологической обработкой родного "общества-мишени" за собственный счет, в качестве волонтера-энтузиаста. Удельный вес "агентов 4-й степени" в обществе-мишени можно считать критерием эффективности информационно-психологической войны.
Другим критерием эффективности ИПВ является резистентность (сопротивляемость) объекта воздействия. Как прямые эффекты мирового финансового кризиса, так и внешние информационно-психологические манипуляции застают врасплох нации с высокой степенью открытости - то есть деиндентификации в итоге отказа государства от идеологической деятельности и отсутствия духовно-смыслового контакта между обществом и властью.
Третьим критерием уместно считать степень инвалидизации (деформации) сообществ, представляющих источник авторитета для массового сознания - правоведов, экономистов, экспертов, художественную интеллигенцию. Признаками высокой эффективности деформации профессионального сознания можно считать а) инверсию смыслообразующих образовательных программ (особенно курса истории), б) отказ от национального наследия в методологии и формирование псевдонаук на периферии классических дисциплин, в) засорение знаний мизантропической мифологией, г) вброс "глобальных" стандартов в законодательство, д) ретрансляция "глобальной повестки дня" государственными СМИ.
В обществе, деформированном суррогатной революцией, подвергнутые селекции элиты утрачивают проектное мышление, ограничивая планирование промежутками от одного внешнего кредита до другого или увлекаясь затратными проектами (сланцевый газ), еще больше втягиваясь в зависимость от внешних игроков. В свою очередь, население, утратившее социальный оптимизм, больше не связывает себя с будущим страны и становится "перекати-полем".
5.3. Поиски "ключа к России"
О намерениях распространения "революции 2.0" на Россию свидетельствовало:
а) включение Freedom House России в перечень стран, подлежащих "ненасильственной" революционной трансформации;
б) распространение программы "Интернет и демократия" Беркмановского центра Гарварда на русскоязычную блогосферу, с выявлением "уязвимых сообществ" и перспективных протестных лидеров;
в) заявление Хиллари Клинтон об открытии twitter-аккаунтов "для Китая, Индии и России на родных языках граждан этих стран";
г) подбор кадров с опытом работы в России на ведущие должности в National Endowment for Democracy, National Democratic Institute и европейский офис Госдепа США;
д) выбор мест для создания "технических лагерей" для молодежных активистов в Вильнюсе и Тбилиси; включение Таллинского университета в программу Standby Volunteer Task Force; использование Прибалтики и Грузии в качестве тренинговых площадок оппозиции;
е) мобилизация черкесских диаспор для саботажа Олимпиады-2014.
Опыты использования организационного оружия 2.0 в России включают:
а) запуск новых совместных проектов между профильными центрами США (в частности, Cultural Change Institute Флетчеровской школы права Tufts University и Беркмановского центра Гарварда) и российскими образовательными центрами;
б) использование социальных сетей для мобилизации уязвимых сообществ - футбольных болельщиков, автовладельцев и др., и экологических кампаний для саботажа инфраструктурных проектов;
в) вовлечение "волонтеров" в имущественный шантаж и гринмейл;
г) право-левые эксперименты с "движениями имени числа" (31-е, 11-е), попытки идолизации случайных жертв;
д) упреждающее оспаривание итогов выборов через социальные сети;
е) дискредитация интеграционных инициатив России ("оккупай Абай").
Средства систематического воздействия на элиты:
а) соблазны равноправного статуса в престижных глобальных структурах;
б) нагнетание опасений перед конкурирующими цивилизациями Востока;
в) навязывание рецептов деиндустриализации под видом модернизации или диверсификации экономики;
г) запугивание провалами имиджевых проектов (Олимпиады 2014, ЧМ 2018);
д) шантаж имущественным и семейно-бытовым компроматом.
Средства систематического воздействия на массовое сознание:
а) трансляция политического и социального пессимизма с эксплуатацией темы "застоя", безысходности, духовного тупика;
б) дискредитация властных и церковных авторитетов; в) противопоставление уязвимых сообществ власти и друг другу;
г) муссирование исторических обид и претензий этнических меньшинств;
д) компрометация силовых структур;
е) фетишизация коммуникационных технологий;
ж) проповедь теорий катастроф и антииндустриальных предрассудков.