И вообще: россияне, в принципе, отнюдь не ленивы и вовсе не против работы. Главное, сказал Мохноног, чтобы она не мешала запоям и другим национальным хобби… Вот и получается, что он, Валерка, просто такой, как все остальные граждане. Плоть от плоти трудолюбивого, но нетрудового народа. И к тому же – чрезвычайно метеозависимого, этот термин у нас за последние годы весьма прижился. Чай, живем в стране рискового земледелия, а не где-нибудь в Каталолонии или, там, на Канавских островах! Однако от этой географической неурядицы мы расстраиваться не будем, наоборот – напряжемся сообща и не станем впадать в черную меланхолию. Так, его, Мохнонога, тоже не раз и не два по-крупному накалывали. Возьмем, к примеру: месяц назад он купил с рук в Москве на площади трех вокзалов настоящий гонконгский презерватив в самой что ни на есть герметичной китайской упаковке, а это оказался… мозольный пластырь! И несмотря на это, он, Валерка, на судьбу-злодейку не сетует. Ибо понимает, что счастье – это когда тебе не надо каждый день доказывать самому себе, что оно – не в деньгах.
Такой краткий курс постсоциалистической экономики в доступном исполнении Мохнонога гражданам судьям почему-то не понравился. Особенно их смутило, когда кандидат в узаконенные злодеи в ораторском запале – Валерке в эти минуты не хватало только броневика вместо клетки-обезьянника – решительно выступил против… лизинга!
Чем это заграничное слово так сильно Мохноногу пришлось не по душе, нам не ведомо. Но надо отметить, что Валерка постигал основы загадочного отечественного менеджмента с поистине русской сметкой. Он заявил, что лизингом у нас занимаются только подчиненные и только со своими начальниками. Он же, как человек незамысловатый, но совестливый, до такой отъявленной пакости в жизнь не опустится. Практикуемый же Москвой метод поощрения рангами знатности и жалованьем – ключ к жизни или гибели страны. Мохноног так распалился, что заявил о хроническом неумении россиян учиться на ошибках. Более того, залудил, разошедшись, такую умную фразу, которую в телевизоре до полуночи и услышать-то невозможно: "Всякий новый метод изгоняет старые ошибки на новое место". Закончил же Мохноног, видимо, начитавшийся в КПЗ умных книг, вообще ссылкой на… Дарвина! Дескать, никто никому так сильно не обязан, как обезьяны – ему: Дарвин чуть не сделал макак людьми…
Этот антиобезьяний спич из обезьянника оказался явным перебором, и прокурор, необъемная женщина с кожей на лице, как от старой сумки, призвала Мохнонога "не ораторствовать всуе и впредь говорить только по существу". Ужасный грабило, впервые заподозренный в диссидентстве, скис, обмяк, несколько спутался, но все равно до конца держался молодцом.
– Пардон, блин! – интеллигентно извинился главный загрязнянский инакомыслящий, которому почему-то активно не понравилось прокурорское слово "всуе".
А потом Мохноног сказал, что он готов за перестройку и лично за Горбачева, в особенности – за жену его, Раису Максимовну, жизнь положить. А то, что он, Валерик-Холерик, Уголовный кодекс не безупречно соблюдает, так это, дескать, исключительно по слабости характера. А заодно – и из-за несовершенства отечественного законодательства, о котором всем известно: от Кремля до самых до окраин. Ведь Закон у нас в стране это право сильного, разве не так? Он же, Валерка, – вообще во всей этой перестроечной кутерьме главный пострадавший: слабый по причине голодного, дистрофического детства, проведенного попрошайкой в вагонных тамбурах, и тяжелого, послевоенного пубертатного периода. Пьяницей же себя он тоже не считает, ибо мужское достоинство страдает от сидячего образа жизни, а вовсе не от нетрезвого вида отдыха. Вот верблюд, говорят, целый месяц может не пить, но ведь потом все равно рано или поздно сорвется…
Пенсионерки в первых зрительских рядах сцедили вдовью слезу, судей же, однако, явления соцреализма в обезьяннике ничуть не проняли. Не убедил трибунал и назначенный Валерке общественностью защитник. Тот, бледный хлюст-очкарик, промямлил, что гражданин Цаплин грамотный и вежливый работник, однако имеет слабость к общественным местам в нетрезвом виде. А с трезвой стороны его хорошо знает и порой даже уважает широкая загрязнянская общественность. Короче, Валерка из разряда тех положительных мужчин, которых надо всегда поддерживать, потому что не такие уж они сильные существа, чтобы постоянно самостоятельно стоять на ногах…
Такие фрейдистские аллюзии окончательно раздразнили народных судей. Мохноногу со всей партийной назидательностью влепили за кражу со взломом срок на полную железку, и отец-основатель "Пуп-звезды" направился "лопать пузырями" туда, куда Макар телят еще не гонял.
Правда, через несколько лет после этого судилища Серега неожиданно получил от Валерика из зоны письмо-маляву. Тот писал химическим карандашом на листке из ученической тетради, что и вдалеке от родимой Загрязнянки не падает духом. Сперва сганашился с корешами по "хате" выпускать журнал для тех, кто еще в нашей державе не сел, под названием "Камера смотрит в мир". А потом предложил начальнику исправительно-трудового учреждения выступить с инициативой перед кремлевским руководством по превращению просто зоны в свободно-экономическую зону. Дескать, народ в Китае и не такое на волне всеобщих преобразований творит!.. Ведь, в конце концов, не совсем ясно, кто у нас на самом деле сидит за колючей проволокой: те, кто внутри зоны, или те, кто снаружи ее окопался? Все зависит от того, под каким углом зрения на отечественный пейзаж посмотреть. Как в итоге был решен Мохноногом и его собарачниками этот извечный российский философский вопрос, Сережа так и не узнал.
Труднее всего человеку дается то, что дается не ему. Исключение из этого правила составляет только судебный приговор. Получив от судьбы хлесткий подзатыльник – как иначе расценить потерю надежного компаньона? – Серега окончательно осознал, что с Фортуной надо быть настороже. Даже если ты поймал удачу за хвост, это вовсе не означает, что она стоит к тебе не задом. Решив впредь действовать без компаньонов и полагаться исключительно на самого себя, Сережа долго выбирал достойное приложение своим разнообразным талантам.
Был и "охотником за головами" в фирме "Томагавк" – психологом, специализирующимся в подборке персонала, – и главным технологом по приготовлению свинины в сети итальянских ресторанов "Шашлык-хаус", и строил финские домики на болотах от компании "Дворцы и хижины", и помогал организации экофашистов под названием "Свирепая репа", и страхованием занимался в конторе "Гарант-совок", и трудился менеджером по салатам из размороженного кальмара в сарайчике китайской фирмы под загадочным названием "Хули Хо"… Дошел однажды до того, что даже в местные депутаты засобирался.
Научился он за эти годы, нельзя не признать, многому Прежде всего – главному принципу российского бизнеса: "Если бесплатно – купим!" И, в конце концов, Серега сыграл беспроигрышно. Невероятное – очевидное! Мы-то с вами знаем, что случайностей не бывает, но моему лучшему другу помог именно слепой, а точнее – извините за натурализм! – безногий случай.
Цыплячий мутант и "Планета котлов"
"Пирожки диафрагмовые".
Из меню
В электричку Сережа вскочил в последний момент. Чуть не опоздал из-за того, что покупал у офени на вокзале напечатанный на газетной бумаге новый отечественный детектив по сценарию модного сериала. Его название говорило само за себя: "Кровавый оскал педофила". В последнем вагоне пригородного поезда никого не было. Не захотев садиться на густо размалеванную фломастерами тинейджеров желтую лавку Сергей вернулся в тамбур, собрался закурить, и стало ему не по себе: как же все вокруг было заплевано! Что за страна у нас такая напастная: выходишь покурить – а там наплевано, выходишь поплевать – а там накурено!.. Одна услада: в тамбуре уже курила о чем-то своем девушка в дутой китайской куртке и с не менее дутой шестиразмерной грудью. Упершись носом в эти сказочные буфера, Сережа поймал себя на мысли, что, чем выше грудь женщины, тем незаметнее ее лицо На всякий случай, чтобы скоротать время, спросил:
– Вы из Москвы, девушка?
– А як же?! – вымолвила красавица с оранжевыми губами и выпустила клуб едкого дыма.
От этого полтавского экзотизма Сережа, сам не понимая почему, погрустнел и решил не настаивать на продолжении знакомства. Он вспомнил, что женщины существа на ощупь приятные, но – по большому счету – бесполезные. К тому же затянувшийся экономический кризис крепко держал его за горло, и на дорожные приключения бюджет Сережин рассчитан не был. "Сколько ни говори "халява", а во рту слаще не станет", – подумал Сережа и спохватился: в том, что касается шестиразмерной красавицы, халявой и отдаленно не пахло. Что поделаешь?! Переходный возраст это когда до пенсии мужчине еще не близко, а девушки внимания на тебя уже не обращают… Так Серега и стоял на протяжении всего пути до Загрязнянки – смолил "Приму", прислонившись к стоп-крану, рядом с которым анонимный юморист написал: "Испытай судьбу. Сорви свой джек-пот!", и, чтобы не цепляться взглядом за грудь соседки, смотрел в дырку, проделанную вместо окошка, на мусорные залежи вдоль путей. Выкурил, не спеша, с достоинством, один за другим пять дукатовских гвоздиков.
Когда Сережа вышел вечером на платформу, оказался прямо у спуска к сарайчику, над которым витал пряный, призывный запах горячей куриной корочки. ООО "Грэнадэр", освоившее жарку бройлеров в помещении бывшей керосиновой палатки, несмотря на поздний час, как всегда, соблазняло загрязнянцев, еще не привыкших к пристанционному цыплячьему стриптизу. Крутились вертела, роняя на поддон с лоснящихся плотных тел терпкие капли золотого куриного пота. Белой, чуть ли не бельевой кипой лежал тончайший лаваш. В осеннем воздухе струился изысканный восточный фимиам. И Сережа не устоял. Подсчитав на ощупь завалявшуюся в куртке мелочь – душу ему грела заначка из нескольких купюр, спрятанных во внутреннем кармане, у самого сердца, – он решил гулять по-крупному.
Изогнулся, засунув невероятным крюком руку под свитер, и достал ельцинские "керенки" – в стране, по уши утопающей в инфляции, счет шел на миллионы рублей. Вдобавок выскреб из-за подкладки куртки полтинники и сотенные, выложил все деньги перед собой и попросил запаковать ему в лаваш цыпленка. Самого отборного. Поподжаристее!
Аморфная женщина – из тех, что обычно торгуют из цистерн водянистым пивом, – взяла с серого подноса двузубую вилку, пошуровала ею где-то под прилавком и принялась запаковывать в лаваш цыплячью тушку.
– Специи не забудьте, – напомнил Серега и – джентльмен всегда эстет! – добавил галантно, в лучших традициях бонтона: – Будьте любезны, сударыня.
От этого забытого политеса, совершенно для нее неожиданного на фоне придорожных нравов, трясущаяся всем рыхлым телом тетушка, красные руки которой заученно впихивали в фольгу послушную птичку, вздрогнула. По-зябкому всем существом – несмотря на вечный огонь под вертелами. Ее бесцветные глаза мазнули коровьим взглядом по невидимому горизонту и встретились на миг с глазами Сережи.
Этого куцего контакта было достаточно, чтобы матерый серый волк дачных танцплощадок почуял тревогу. Затылком, хребтом, спинным мозгом! Серый оглянулся: на пыльном асфальтовом пятачке с никогда не высыхающей зеленой лужей и облупленной рекламой на столбе: "Сок – здоровье в жидком виде" никого не было. В чем же дело? И тут он понял. Сто пудов, его дурили, как первоклашку-октябренка, разводили, как лоха, это было ясно. И тогда в, казалось бы, совершенно прирученном Москвой-космополиткой загрязнянском аборигене проснулся дикий зверь!
– Ну-ка цыпленка покажи! – в голосе Сергея зазвучала маршальская сталь. – Покажи куру, тебе говорят!
Продавщица с телом из бланманже задергалась, как ведьма на встрече с Инквизицией. А Сережу уже было не остановить:
– Распаковывай, мать твою! Считаю до трех… Раз, два, три!
Почему-то именно эти хриплые "раз, два, три" ввергли в ужас бройлерную тетю. Дрожащими пальцами, похожими на шпекачки, она стала снимать одну за другой цыплячьи рубашки. Сначала – фольгу, потом – лаваш… И взору остолбеневшего Сережи, жадно наблюдавшего за этим стриптизом, предстало невероятное, невообразимое даже народным академиком Трофимом Лысенко, воевавшим не на жизнь, а на смерть со "лженаукой генетикой", зрелище. У цыпленка, казалось бы, только что снятого с раскаленного вертела, была… всего одна нога!
– А где… – Сережа почувствовал, что у него сбивается дыхание. – А где вторая?
Воспользовавшись замешательством не в меру смышленого клиента, хозяйка куриного ада очнулась:
– Таких прислали… С птицефабрики.
И стала делать вид, будто увлеченно вытирает тряпкой шершавый, изъеденный грязью прилавок.
– С какой такой фабрики? – Серега посмотрел на других цыплят, в осеннюю ночь идиллически греющихся в рядок у пышущих синим пламенем газовых рожков. – А эти все, которые о двух ногах, что, сами прибежали строем из инкубатора?!
– Инвалид с рождения, наверное… В природе и не такое бывает. Особенно сейчас… – затряслась тетя из студня. – Прививки разные против птичьего насморка, есть такой в Гонконге…
Сережа опешил:
– Выходит, чихнул цыпленок, а у него и нога отвалилась!
– Ой, роднуленька, чего только не случается! – запричитала тетушка. – Радиация, понимаешь, окружающей среды загрязнение. И эта еще, как ее?.. Поллюция, в общем…
Сердобольная продавщица, явно следившая по "Маяку" за последними радионовостями, горестно развела руками. Но, судя по всему, выдавать Сереже нормального цыпленка вместо монстра, пострадавшего от Чернобыля, не собиралась.
На этом передача "В мире животных" решительно закончилась. В дальнейшем сценарий развивался по несколько не стандартной формуле отношений "покупатель – продавец".
– Ты что, типа сука?! Да знаешь ли ты, манципура, с кем разговариваешь! – понес пургу, не останавливаясь, Сережа, вмиг почувствовавший себя героем "Воров в законе". – Завтра же мои ребята твою халабуду спалят, а тебя саму, тлю коридорную, на вертел посадят… Меняй сейчас же курицу, говорят! Я здесь, блин, всех знаю… Не то Мохнонога с Фофаном к тебе пришлю!
Тетя, сроду не видавшая Мохнонога, Фофана, Мясика, Левы-Сметаны, Вали-Сики и других многочисленных туземных сидельцев в местах не столь отдаленных (для справки: в Загрязнянке в "зоне" рано или поздно отдыхал каждый третий), и в самом деле ощутила всем грузным телом, что за безвинным Серегой, как цыплята на вертеле, выстроилась целая когорта самых омерзительных мафиози местного розлива. Продавщица покорно отложила одноногого мутанта в сторону. Но менять его на полноценного дублера тем не менее не спешила.
И тут нежданно-негаданно к Сереже подоспела помощь.
Из-под заросшей крапивой в человеческий рост железнодорожной платформы появились двое военных с одинокими звездочками майоров на погонах и с совершенно обалделыми, оцепеневшими лицами. Один из служивых нес перед собой – скорбно и бережно, будто друга выносил из боя на плащ-палатке, – цыпленка на развернутой фольге. Офицеры подошли к куриному сарайчику и неуставно уставились на убогого Сережиного цыпленка, трогательно застывшего ржавой ногой к звездам:
– Мама дорогая, и этот – тоже?!..
Ба-а-а! Мой друг увидел, что у офицерского бройлера также не было одной ноги. Не цыплята, а однояйцевые близнецы из "Парка Юрского периода"!
– Ах, ты тварь! – заорал окончательно прозревший Серега, наваливаясь на окошко киоска. – Ты сама эти ноги отъела! А говорит: "Инвалид… Радиация…" Я тебе, блин, покажу поллюцию с насморком!
– Реально сожрала, сволочь толстая! – охотно подхватил один из майоров, тот, что постарше.
– И обе ноги – правые! – завыл другой офицер. Внимательный, наверное, из разведки.
– Натурально правые, – согласился первый майор. И грустно констатировал, видимо, в духе любимой спортивной передачи, – Обе ноги толчковые…
Олимпийская ассоциация явно поддатого защитника Отечества в фуражке, каким-то чудом лихо держащейся на затылке, была настолько ни к селу, ни к городу, что дама из палатки спохватилась и ринулась в запоздалую контратаку.
– Магазин закрыт, – объявила она и попыталась запереть окошко. – Вы, граждане, пьяные. Уходите, а то милицию вызову!
Но Серега, у которого все нахальнее сосало под ложечкой с голодухи, оказался начеку. Он успел засунуть руку по плечо в окно и схватить продавщицу за лацкан засаленного халата:
– Я тебе, фря паркетная, покажу милицию!.. Мужики, переворачивай палатку! Пускай все, на хрен, погорит!
Встрепенувшиеся военные взялись за углы деревянного сарайчика и дружно качнули его.
– Рату-у-уйтя-я-я! На по-о-омощь! Карау-у-ул! – истошно заорала хозяйка цыплячьей преисподней, увидевшая, как грозно накренился стоявший в лавке у горящих рожков длинный, похожий на жирную сардельку баллон со сжиженным газом. Но ответом на ее "SOS!", напоминавшим кваканье засохшего клаксона, была лишь тишина. Да бездомный барбос рванул от ночного всхлипа подальше в сторону и захрустел сухостоем в канаве вдоль шоссе – мимо белой энигматической надписи на заборе: "Колка и вывоз".
– Ой, стойте, ребятки! Стойте! – заквохтала куриная тетя, понявшая, что бомба вот-вот взорвется, а помощи ей, как Саддаму Хусейну, ждать неоткуда. – Подождите, мужчины! Произошло недоразумение…
– А ну, лягва, быстро цыплят гони! – скомандовал не на шутку разошедшийся Сережа, не выпуская липкого теткиного лацкана. – И лаваш жиром полей. И приправу с чесноком не забудь… А то, блин, все вокруг пожжем к ядреной фене!
Как часто бывает с ультиматумами, они органично приводят к установлению идеального консенсуса. Выдав в панике клиентам двух вполне ординарных, двуногих и двукрылых цыплят, запакованных по полной официальной форме в лаваш и фольгу продавщица даже позабыла про одноногого мутанта, который остался боевым трофеем у военных. Забрав свою законную добычу, Серега, отдышавшийся и совсем уже не грозный, пожал руки обоим майорам, угостившим его незнакомой сигаретой с филь тром, и деловито направился в сторону дома, но тут его окликнул один из офицеров:
– Как звать-то тебя?
– Сергеем.
– Прости, а ты русский?
– Судя по доходам – да, – не без грусти констатировал Сергей. И вспомнил объявление, только что увиденное на фонарном столбе: "Сниму комнату. Скромный, тихий, порядочный, русский".
– А у нас, Серега, сегодня праздник. Нам по звездочке подняли. Давай по маленькой с товарищами подполковниками! Тем более что теперь есть чем закусить… Слушай, а ты – вообще-то – пьешь?
– Скорее однозначно да, чем вряд ли нет, – в меру уклончиво ответил Сережа.
И понеслось! Эхма, давай-давай! Кто же на Руси выпить за чужой счет откажется?.. Выяснилось, что у экс-майоров, воинская часть которых располагалась в соседнем поселке, было под платформой свое, "прикормленное", место. Три камушка-стула и дощатый ящик-стол. Совсем рядом с редким для Загрязнянки неразбитым фонарем, так что в схроне было светло, как в сельском клубе на седьмое ноября.