Из рощицы вырвалось стадо разгоряченных "городских", беспорядочно стрелявших на ходу в сторону горизонта. Впереди всех несся лосем сухопарый дед со стеклянным глазом. Если бы под ним была лошадь, он бы походил на всадника Апокалипсиса. Замыкала расстрельную команду раскрасневшаяся "спецназовка", катящаяся кубарем по заснеженным кочкам, но не отстающая от спутников. Грохот, ругань, топот ног!.. Если бы не пули, летящие на все четыре стороны, можно было бы подумать, что это кучка истомившихся по физической нагрузке и острым ощущениям чиновников и технократов, которые выбрались на природу, чтобы поиграть "стенка на стенку" в безобидный, скаутский пэйнт-болл.
Но пули были самыми что ни на есть настоящими.
– Ложись! – скомандовал братан и присел, прикрыв руками голову.
Я слепо последовал его примеру. То же самое сделал и Юра. Мы застыли в позе буддистских обезьянок ("Не вижу, не слышу, не скажу"), надеясь, что и на этот раз нас пронесет Однако команда "стеклянного" старика не унималась. "Городские" вновь появились из-за бугра, на этот раз они передвигались, рассыпавшись цепью. Сам же полководец остался на взгорке и отрывисто отдавал стрелкам лающие, нечленораздельные команды. Чувствовалось, что он эти места и с закрытым единственным глазом знает. Может, воевал когда-то тут и теперь, влекомый ностальгией, устраивает бои с воображаемыми гитлеровцами. Так сказать, в полный рост.
Темп стрельбы нарастал. У моих ног вонзилась в землю щепка, отколотая пулей с дерева. Вмиг я осознал, что жизнь дается человеку только один раз и, как правило, в самый неподходящий момент.
– Геть отсюдова! Геть! – прокричал Петрович из-за куста, под которым он застыл грибком. – Уходим, мать твою!
Не скажу, чтобы наш отход на заранее подготовленные позиции был организованным. Толкая друг друга в спины и пониже, мы – кто на четвереньках, а кто и ползком – добрались до Петровича, за которым была низинка, и, вжав головы в плечи, добежали гусаками до оврага.
– Что это было, Петрович? – переведя дыхание, спросил запыхавшийся Толян.
– Аркадий Николаевич всегда так охотятся, – потупив глаза, грустно констатировал егерь. – Очень уважаемый там человек, вот и чудит… – Говоря "там", он многозначительно указал большим сучковатым пальцем правой руки куда-то вверх. – Это еще что! А вот давеча у нас с ним та-а-кое было!..
Дослушать его нам не пришлось. На тропинке показался посвежевший Серега, все это время, несмотря на бедлам со стрельбой, благополучно проспавший в машине:
– Погнали туда! Мужики сохатого завалили!..
В двух сотнях метров от нашего убежища дядя Коля-африканер разделывал топором и охотничьим ножом здоровенного лося. Зверь был уже старым, с вздутым животом почему-то зеленого цвета. Рядом Казик таким же варварским способом расправлялся с дикой козочкой. Снег был подтоплен горячей кровью, которую азартно слизывали с льдинок собаки, в их числе – и Баркас, чудом уцелевший и обязанный теперь молиться всю отпущенную ему Толяном жизнь своему собачьему богу.
Я подошел к лосю, пристально смотревшему на меня удивленным и совершенно не стеклянным, как у старика-полководца, глазом, и мне захотелось потрогать зверя. Я положил руку на его мощную шею и ощутил ладонью, какая она бархатистая и теплая. И вдруг тело дернулось! Озноб прошиб меня – то ли от страха, то ли от непонятной брезгливости. (То же самое я ощутил однажды, когда искал в высокой траве детский мячик, заброшенный сыном, и со всего размаха прикоснулся к разложившемуся телу кошки, кишащей белыми червяками), На самом же деле дядя Коля дернул лося за ногу, чтобы сподручнее подойти к его животу. Широкий удар финкой – и на землю вывалились темно-красным зигзагом горячие внутренности зверя. Запахло газами…
Едва сдерживая комок, неумолимо подкатывающий к горлу, я бросился за сугроб. Не успел опереться на кривую, согбенную осинку, как меня переломило надвое. Меня долго трясло, выворачивало на снег. Потом, когда стало немного легче, я никак не мог собраться с силами, чтобы подняться с колен. Взял горсть мелкого, как персоль, снега и медленно обтер им лицо. Попытался пожевать его, но мне показалось, что снег соленый и остро пахнет кровью.
То, что обещало быть невинным приключением, обернулось испытанием на прочность. Впрочем, может статься – только для меня одного? Это как микроб: одного человека бацилла стремительно поражает, другого же никак достать не может. Иммунитет срабатывает, что ли?
Когда я вернулся к охотникам, они споро заканчивали разделывать добычу. В отдельный пластиковый пакет сложили печень. Я вспомнил далекий роман из западной жизни, в котором охотники после сафари вырезали у только что убитых ими антилоп печень и, едва поджарив, жадно поедали ее у костра… Толян будто прочел мои сумбурные мысли:
– Бери Слона, брателло! Дуй до ближайшего лабаза и купи побольше водки. Будем на "базе" печень жарить…
С молчаливым пареньком, выделенным мне в провожатые, я с облегчением умчался подальше от места заклания. Тот, кто считает, что русские медленно запрягают, грубо ошибается. Он просто никогда не ездил с русскими за водкой. Мы поплутали на Слоне по серым, изъеденным поземкой дорогам и вышли на магазин, где вместе со съестным торговали керосином, мышеловками и тайваньскими презервативами, "Мягонькой" в сельском лабазе не оказалось – несколько ранее ее запасы распатронила карательная рота под началом "стеклянного" старика, зато еще было в изобилии другой водки, с более тривиальным, но не менее нежным названием: "Беленькая". Я купил скромных восемь бутылок.
На заимке готовились к пиру горой. Толян уже сторговался с Петровичем, который отдавал нам козочку и половину лося. Выправили надлежащие документы – на тот случай, если нас остановит на обратном пути милиция, – и сделку, согласно охотничьей традиции, теперь предстояло обмыть. Посему на огромной, черной от копоти сковородке дядя Коля-африканер, зажав в углу рта вонючую сигаретку, жарил в каптерке на портативной газовой плитке печень, обильно сдобренную крупно нарубленным луком и черным перцем. Перемешивая печень, он ловко орудовал финским ножом как поварешкой, и я заметил, что на правой руке с лаконичной татуировкой "Раб КПСС" у него не хватает указательного пальца. Поймав мой заполошенный взгляд, мэтр тульского сафари демонстративно потушил о стальную ладонь домусоленную сигаретку и, поигрывая обрубком пальца, мило пошутил:
– Медведь откусил!
За окном сгущалась почти полярная ночь. Толян и Петрович, словно главы двух государств на светском рауте в дни саммита, по-путински вразвалку, торжественно вошли в столовку и ввели за собой свои команды.
На столе наподобие чугунка для поджаривания грешников чернела необъемная сковорода. У электрической печки восторженно отогревался Серега, развернувший розовым веером пальцы ног. Рядом, на колченогой тумбочке, водрузили спешно промытые граненые стаканы и китайские чашки в яркий горошек с отколотыми ручками. В газетном кулечке доставили алюминиевые ложки и вилки, все жадно их расхватали: какой добытчик без оружия? Когда я вгляделся в доставшуюся мне выщербленную ложку, то с удивлением обнаружил на ней надпись-наколку выдолбленную, видимо, в качестве завета грядущим поколениям финкой кого-то из предшественников-охотников. "Лови, сука, мясо!" – любезно рекомендовал безымянный доброжелатель.
И пир победителей пошел горой! Знак к его открытию подал, естественно, Петрович, который поднял китайскую чашку с водкой и прокричал незнамо отчего на чисто мандаринском наречии:
– Кампай!
"Беленькая" оказалась, надо признать, весьма кстати. Ее пили и за охоту вообще, и за егерей поочередно, и особо за Толяна как за главного спонсора мужской забавы, и лично за премудрого Петровича, и даже за выжившего в снегах, несмотря на капризы суровой природы и полное отсутствие рейтуз и кальсон, Серегу… Печень же дяди Коли-африканера, как и следовало ожидать, вызвала у публики бурный гастрономический фурор. Пригревшийся у калорифера, окончательно вернувшийся к жизни, умиленный Сережа мурлыкал, как кот, щурясь на лампу без абажура:
– Ей-богу, мужики, я в жизни ничего вкуснее не пробовал!
С ответным тостом не преминул выступить и братан Толян. Он запоздало рассмотрел счет, выставленный ему за дичь прехитрым Петровичем, и несколько припух от многозначности суммы. Тем не менее до конца остался истинным олигархом. Выдохнул с хрипотцей:
– Пусть бабло победит зло!..
А потом Петрович взял с топчана тульскую гармошку-трехрядку – и понеслось в темноту жизнеутверждающей россыпью: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!.."
Зверятина была разрублена по увесистым кускам и разложена в багажнике Слона по четырем черным мешкам, в каких обычно выбрасывают мусор. Наша охотничья добыча! Больше всех загрузился Сережа; он решил взять с собой еще и мослы лося и его голову. Как объяснил Серега:
– Для студня все сгодится. Особенно – мозги и губы… Надо только паяльной лампой волосы спалить…
Честно говоря, мне почему-то не хотелось брать мою долю: помимо экологических угрызений совести, недобрые предчувствия мучили меня. И не напрасно. Жена, увидев, как я поутру вхожу в дверь, опираясь на лосиную ногу, решительно отказалась впускать меня в дом, и мне пришлось сложить мясо в снегу на балконе. Никто у нас в семье так и не решился ни приготовить его, ни съесть. Всю дичь я в конце концов раздал под Рождество друзьям и знакомым…
Впрочем, это будет потом, позднее. А пока мы мчались по направлению к Москве по невидимой дороге, вновь вверив свои маленькие и кровожадные жизни Юре с его специальными, шпионскими навыками вождения.
Одну бутылку "Беленькой" нам удалось с собой заначить, и братан с Серегой не без моей спорадической помощи быстро водку оприходовали. Меня это не пугало: и на сей раз не пропадем! Земля круглая – сполземся!.. Толян первым отвалился на спинку сиденья и басовито захрапел, чуть запоздав, его поддержал тоненькой фистулой Сережа. Если руководитель нашей экспедиции спал плотно и основательно, Серега вскрикивал и всхлипывал во сне, а однажды, как мне показалось, вскинулся и даже проснулся. Правда, быстро опять забылся под убаюкивающее урчание Слоновьего мотора, Сережа только произнес совершенно внятно, не по-сонному:
– Мы рождены, чтобы сказку сделать… – И, словно извиняясь, уточнил: – Сделать пылью…
Не долго сопротивлялся общению с Морфеем и я. Мне приснился Петрович с кустистыми лосиными рогами, почему-то увешанными красными пачками "Примы". Он молодецки стоял у входа в таежный сортир. При этом старший егерь пил, прихлебывая, "Беленькую" из зеленой в белый горошек, купленной в сельпо, китайской чашки с отбитой ручкой. Заметив меня, бог охоты тряханул ветвистой головой и воинственно крикнул:
– Банзай! – А потом пригрозил мне извилистым пальцем, похожим на непомерно толстый, людоедский штопор, и наставительно изрек: – Некрасивых гейш не бывает, бывает мало саке.
Русская охота удалась, как и жизнь в этот морозный день…
Баксы в микроволновке и рогатая валькирия
"Зверь, если это дверь, в лес не убежит".
Из перетяжки под окном
Мой высокопоставленный друг из правления одного из крупнейших российских государственных банков выглядел уставшим и озабоченным. Более того: мне показалось, что на нем лица не было, когда я его встретил у одного нашего давнего общего знакомого. Я и раньше встречал Виктора не в самом лучшем состоянии, но тогда причины для сплина были более чем уважительные. Витя строил дачу и взял с собой в деревню для расчета с рабочими и для оплаты стройматериалов большую сумму в долларах и евро. Сосед позвал его к себе выпить, и, чтобы не таскать деньги по темноте в проулках, Виктор решил спрятать валюту в микроволновой печи. Так вот, вернулся вскоре мой друг домой и увидел сына, преспокойно за обе щеки уминающего гамбургер.
– Ты как его разогрел? – обомлел Виктор.
Ответ был страшен и разрушителен:
– В микроволновке.
Витя потянулся за деньгами и обнаружил свой клад пострадавшим ровно наполовину.
– Евро, – рассказывал Виктор, – распались на бумагу и металл, скукожились все, как туалетная бумага после химчистки… А вот доллар, молодец, хоть бы что! Хоть его в стиральной машине храни… Выходит, не зря наш банк все расчеты проводит только в долларах.
Теперь, однако, с моим другом-банкиром случилась история совсем иного рода.
– Не поверишь, – начал друг издалека, – на мои сорок пять руководство банка решило сделать мне подарок. Все сперва проходило в день рождения как обычно: в нашей столовке для избранных я организовал банкетик – специально пригласил повара-итальянца, приготовившего настоящие спагетти, коктейли разные с сырыми яйцами взбивали, водку пьянствовали… Все – как в лучших дворцах Рима и Флоренции. И тут президент нашего банка берет слово:
– Мы здесь посоветовались и решили сделать нашему дорогому Виктору Борисовичу подарок. Сознаюсь честно: несколько нестандартный…
Ни фига себе, думаю. Жди или космической ракеты, или голой блондинки в целлофане!.. Нет, не угадал, оказывается.
– Тут наш президент товарищ Владимир Владимирович Путин ставит перед бизнесменами большие задачи, – продолжает шеф. – В том числе – и в сфере дальнейшего развития российского села. Национальная программа, можно сказать. Так вот… – И драматическую паузу по системе Станиславского рубит, как будто ведет игру "Как стать миллионером" в телевизоре. Думаю, расщедрилось руководство и расшиблось мне на коттедж на буряковом поле или, на крайняк, на землю под застройку. Неужто по Рублевке где-нибудь? Или по Новой Риге? – Мы решили, дорогой Виктор Борисович, – говорит шеф и смотрит на меня так хитро и многозначительно, – подарить тебе корову. И не простую, а рекордсменку по надоям.
Мне сперва показалось, будто я ослышался: какую корову?! Куда я ее, блин, уродину рогатую, буду ставить-то?!.. А народ вокруг в восторге, аплодирует, целоваться лезет. Нет, думаю, меня так просто не купишь! Сто пудов, это розыгрыш…
А шеф видит мое замешательство и понимающе так говорит:
– Вижу, что ты рад, Витя. Но счастью своему еще до конца не веришь. Это по-человечески очень даже и понятно. А ведь счастью твоему нет конца… Вот тебе все полагающиеся официальные документы на корову датской, я бы даже сказал, – шеф посмотрел на записочку, – айширской, породы по имени Милка. Ты пока что у нас не латифундист, но уже, считай, весьма передовой фермер. А вот тебе еще наш дополнительный подарок: мы купили для твоей новой любимицы грузовик комбикормов, который сейчас стоит вместе с буренкой в Рязанской области. В течение месяца ты должен свою красавицу забрать и определить на постоянное место жительства, Не тушуйся, Виктор! Давай, быстрее вперед! Смело осваивай новое! Так нас учат администрация президента и партия "Единая Россия"… А мы, твои товарищи и коллеги, коровку эту будем к тебе приезжать проведывать… Дои ее на здоровье, дорогой друг и товарищ!
И что же мне теперь прикажете делать? В Москве на балконе у себя эту тварь селить?.. От нее ж одного говна будет сто тонн!
– Постойте, господа! – говорю. – Товарищи, может, еще не поздно назад переиграть? А в случае чего я подарок вполне готов и деньгами взять…
Чувствую, что-то неправильное сморозил. На всякий случай продолжаю примирительно:
– И вообще, я уже много лет убежденный вегетарианец!
А мне в ответ:
– Чтобы ты, Витя, так жил, как прибедняешься! Не срамись, Виктуар!.. Вегетарианцы еще хуже, чем все остальные. Вегетарианцы не едят животных, хуже – они их объедают и обрекают братьев наших меньших на голодную смерть… Нет, дорогой, хоть траву жри, но отказываться тебе никак нельзя.
– Так я, – кричу, – животных принципиально не люблю. У меня домашних животных даже в детстве никогда не было – только чучело совы!.. Если бы мы в Африке жили среди антилоп и газелей, это другое дело. А так, где мне держать корову в районе Кутузовского проспекта?!
– Даже тощая корова еще не газель, – заверили меня опытные товарищи. – А тебе, Витя, настоящую красавицу дарят: как минимум полтонны убойного веса… Не артачься, брателло! В конце концов, тебе же сам президент банка презент делает!.. Одно это дорогого стоит! Включай быстрее кумейкинг…
Правильно утверждают индусы: против кармы не попрешь. В общем, стал я таким неожиданным образом стопроцентным мичуринцем. Принялся копать среди знакомых: у кого есть участок земли с теплым сараем, чтобы корову от начальника с подобающим ей комфортом заселить. Первым делом – понятно! – позвонил ребятам в администрацию Президента. Где, как не там, у нас все стоящие дела разводят?! Но в Кремле и на Старой площади застать кого-либо было категорически невозможно: уже который день парни из Питера отмечали главный российский национальный праздник – День чекиста.
Умное – враг хорошего. Тут выяснилось, что глава администрации Ивановской области земли под сельхозугодья распределяет. Я через коллег из Ассоциации российских банков, естественно, нашел дорожку к нему. Говорю, что мне, как служащему государственного банка, конечно, нельзя частной предпринимательской деятельностью заниматься, но вот жена моя кандидатура для этого вполне пригодная: типичный фермер в законе. Короче, купили на Ленкино имя несколько десятков гектаров пойменной земли. Быстренько выписываю гуртом молдаван и возвожу на участке коровник. И вот настало время буренку мою перевозить из Рязанской губернии в Ивановскую. Отказываюсь от командировки в Европейский банк реконструкции и развития в Лондоне, бросаю к чертовой матери банковские дела, соколом лечу на машине в родные до боли степи и леса! Наблюдать за коровьей погрузкой и выгрузкой.
В Рязани весна. Благодать! В лесу уже щепка на щепку лезет. Каждое дупло любви просит… Поначалу надо сказать, все пошло у нас гладко. Коровка моя мужиков, которые в грузовик ее коленами заталкивали, в лицо и по запаху знала: свои, почти что родственники, дескать. Погрузились без проблем… А вот когда в Иваново начали разгружаться, получился полный атас!
Меня предупреждали, что коровы пьяниц не любят, но чтобы – так!.. Короче, из тех шести мужиков, которые мою красавицу из машины в хвост и в гриву выталкивали, не было ни одного трезвого. Вшивый же, как известно, трезвого не разумеет. Милка, натура тонкая, оскорбилась хамскому обращению с ней – и правым задним копытом со своих сотен килограммов как да-а-аст! В общем, раздолбала вдребезги коленную чашечку одному из ивановских мужиков… Слава Богу, что моей коровке еще в раннем детстве рога прижгли, а то бы она этих соединившихся вокруг стакана пролетариев всех губерний в труху разметала!..
В общем, несусветный бедлам в деревне творится: пьяный мужик враз оклемался и белугой орет – у него сапог хлюпает в крови, корова мычит так, что сердце мерзнет, плюс Ленка моя, новая фермерша, вся в соплях и в слезах требует нашатырю… Разрулили потом, конечно: где-то фельдшера почти живого после перепоя нашли, денег, кому надо, немножко вложили. Но нервов себе все равно пожгли прилично.
Наконец определил я коровку в стойло, закинул ей с запасом кормов и – самое главное – нашел в соседнем селе, почти уже вымершем, как лепрозорий, тетю Нюшу которая еще с советских времен помнит, каким макаром надо живую скотину доить. С успокоенной совестью укатил я в Москву. А зря! Потому как через два дня мне в банк во время заседания совета директоров звонят заполошенные мужики из бывшего сельсовета: