Каким-то странным было это сочетание: критика секретариата ЦК, Политбюро, Горбачева и затем, как в том письме Горбачеву, – признание, что у него "не получается в работе в составе Политбюро". Стало быть, не Политбюро и не Горбачев виноваты, а он сам, Ельцин: "не вписался" в дружный партийный коллектив, отсюда и недовольство этим коллективом. В общем, можно сказать, хорошо "подставился" Борис Николаевич для дальнейшего коллективного "избиения", которому он подвергся.
Текст "обкорнали"?
В принципе ничего такого особо крамольного Ельцин вроде бы и не сказал. Он сам признается, что когда прочитал своей выступление в "Известиях ЦК КПСС", "слегка удивился": "Мне казалось, что выступил я тогда острее и резче". Были какие-то редакторские купюры? Возможно, были.
Вообще-то, у Ельцина к тому моменту много всего накопилось, и в отношении того, как ведется перестройка, и в отношении Политбюро, и в отношении самого Горбачева. Достаточно полистать его книгу "Исповедь на заданную тему":
"Думаю, перестройка не застопорилась бы даже при всех тех ошибках в тактике, которые были совершены, если бы Горбачев лично смог переломить себя в вопросах спецблаг. Если бы сам отказался от совершенно ненужных, но привычных и приятных привилегий. Если бы не стал строить для себя дом на Ленинских горах, новую дачу под Москвой, перестраивать еще одну дачу в Пицунде, а затем возводить новую суперсовременную под Форосом (ту самую, где он и окажется заперт в августе 1991-го. – О.М.)…
(Как тут не вспомнить двадцать шесть резиденций нынешнего правящего "тандема", о которых немало писали в прессе, в Интернете. Времена меняются, но привычки российских властителей остаются прежними. – О.М.)
Он любит жить красиво, роскошно, комфортно. Ему помогает в этом отношении его супруга. Она, к сожалению, не замечает, как внимательно и придирчиво следят за ней миллионы советских людей, особенно женщины. Ей хочется быть на виду, играть заметную роль в жизни страны. Наверняка в сытом, богатом, довольном обществе это было бы воспринято нормально и естественно, но только не у нас, по крайней мере, не сейчас. Это тоже ошибка Горбачева, он не чувствует реакции людей.
Да, впрочем, откуда он может ее чувствовать, если прямой и обратной связи с народом у него нет. Его встречи с трудящимися – маскарад, да и только: несколько человек стоят, разговаривают с Горбачевым, а вокруг целая цепь охраны. А людей этих, проверенных, изображающих народ, на специальных автобусах подвозили…
(Опять – один к одному, все так же, как происходит и сейчас: на телевизионные встречи с Путиным "народ" тщательно отбирают, на митинги в его поддержку так же подвозят на специально зафрахтованных автобусах. – О.М.)
А "ЗиЛ" для жены? А инициатива Горбачева поднять заработную плату составу Политбюро? Люди все это как-то узнают, скрыть ничего невозможно…
Заявил недавно Рыжков, что прекращается выдача продовольственных пайков, специальный магазин на улице Грановского закрыт. Действительно закрыт, но пайки как выдавались, так и выдаются, только теперь их рассредоточили по столам заказов…
(Сам Ельцин отказался тогда от дач, пайков, спецполиклиники… На лето, чтобы написать книгу, снял маленький домик в двухстах километрах от Москвы, с "удобствами во дворе". Потом, правда, вернулся к некоторым "спецблагам", совсем без них обойтись оказалось невозможным: дочери на работе выдавали по куску мыла в месяц, супруга по два – по три часа в день вынуждена была ходить по магазинам и не могла купить самого элементарного, чтобы накормить семью... – О.М.)"
В общем, к пленуму много чего у него накипело, и в реальности, видимо, его выступление действительно было резче, чем оказалось отражено в официальной стенограмме.
Как бы то ни было, резче – не резче, но, по словам Ельцина, "это была первая критика Генерального секретаря, первая попытка не на кухне, а на партийном форуме, гласно разобраться, почему перестройка начала пробуксовывать, это была первая, так сказать реализация провозглашенного плюрализма".
Ату его!
Тут уж, после выступления Ельцина, без "прений" было не обойтись. Председательство решительно взял на себя Горбачев. Как же, дело серьезное. Тут надо, как Чапаеву, – "впереди, на лихом коне"… Лигачев безропотно уступил генсеку председательскую роль.
Горбачев коротко перечислил основные тезисы выступления Ельцина. При этом, не смущаясь, "передернул" его слова об отставке: дескать, по мнению Ельцина, от должности кандидата в члены Политбюро его должен отстранить пленум ЦК КПСС, а от должности первого секретаря горкома – пленум горкома:
– Товарищ Ельцин считает, что дальше он не может работать в составе Политбюро, хотя, по его мнению, вопрос о работе первым секретарем горкома партии решит уже не ЦК, а городской комитет. Что-то тут у нас новое получается. Может, речь идет об отделении Московской городской партийной организации? Или товарищ Ельцин решил на Пленуме поставить вопрос о своем выходе из состава Политбюро, а первым секретарем МГК КПСС решил остаться? Получается вроде желание побороться с ЦК…
Между тем, как мы помним, в своем письме от 12 сентября, обращаясь непосредственно к Горбачеву, Ельцин написал четко и ясно: "Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением".
Тут, при этом беспардонном передергивании, предпринятом Горбачевым, – "Получается вроде желание побороться с ЦК", – вспоминаются грозные слова Сталина, брошенные им Бухарину, который попытался защититься от предъявленных ему нелепых обвинений: "Кому ты выдвигаешь ультиматум? ЦК?"
К тому же ФОРМАЛЬНО вопрос об отставке первого секретаря горкома решает действительно не Политбюро и не ЦК, а именно пленум горкома и городская партконференция. Этого Горбачев не мог не знать.
После вступительного слова генсека началось… Выступили двадцать семь ораторов, единодушно осудивших смутьяна. Ельцин:
"Дальше все пошло, как и ожидалось. Но одно дело, когда я теоретически все это прокручивал в голове, размышляя о том, какие доводы будут приводиться в ответ на мои тезисы, кто выступит. Казалось, что выйдут не самого крупного калибра и не близкие люди. А вот когда все началось на самом деле, когда на трибуну с блеском в глазах взбегали те, с кем вроде бы долго рядом работал, кто был мне близок, с кем у меня были хорошие отношения, – это предательство вынести оказалось страшно тяжело…
Одно выступление за другим, во многом демагогичные, не по существу, бьющие примерно в одну и ту же точку: такой-сякой Ельцин. Слова повторялись, эпитеты повторялись, ярлыки повторялись. Как я выдержал, трудно сказать".
Если вспомнить, как тяжело Ельцин переносил и предыдущие, гораздо менее значительные, стычки с Горбачевым, с Лигачевым, можно себе представить, что он чувствовал теперь, на этом аутодафе.
Из членов Политбюро для Ельцина неожиданными были выступления Рыжкова и Яковлева – он не думал, что они могут произнести такие слова. Как пишет Ельцин, Горбачеву, кажется, хотелось, чтобы именно они выступили: к ним Ельцин всегда относился с уважением – значит, слушать их ему будет особенно тяжело. Этакий садистский расчет (если он действительно был у Горбачева).
Тут я должен сказать, что для меня лично удивительным было выступление в антиельцинском хоре лишь Яковлева. Что касается Рыжкова… Странно, что оно оказалось неожиданным для Ельцина: правоверный, последовательный партноменклатурщик, на дух не приемлющий ни малейшего отступления от "генеральной линии", как бы она ни "колебалась".
Кстати, мы ведь знаем, что Рыжков с самого начала противился, чтобы Ельцина перевели в Москву. Правда, Ельцин в тот момент мог этого и не знать, но все равно… Удивительно, если ему было неведомо, кто такой Рыжков.
Ельцин кое-что уточняет и признает свою ошибку
Более всего удивительным, однако, было, что и сам Ельцин после прений признал свое выступление ошибкой. Вот некоторые фрагменты из этого его второго выступления на пленуме (помимо клятв в верности партии, Центральному Комитету, перестройке и т.д.)
"Суровая школа сегодня, конечно, для меня за всю жизнь, с рождения, и членом партии, и в том числе работая на тех постах, где доверяли Центральный Комитет партии, партийные комитеты".
"Суровая школа" – это, надо полагать, головомойка, которую ему устроили на пленуме его правоверные товарищи.
"В отношении единства (партийных рядов. – О.М.) Нет, это было бы кощунственно, и я это не принимаю в свой адрес, что я… хотел вбить клин в единство Центрального Комитета, Политбюро. Ни в коем случае я это не имел в виду…"
"В отношении славословия. Здесь опять же я не обобщал и не говорил о членах Политбюро, я говорил о некоторых, речь идет о двух-трех товарищах, которые, конечно, злоупотребляют, по моему мнению, иногда, говоря много положительного (в адрес Горбачева. – О.М.) Я верю, что это от души, но, тем не менее, наверное, это все-таки не на пользу общую".
Так и слышишь этот извиняющийся голос поверженного бунтаря. Нет, в тот момент он, видимо, еще не был готов идти вперед, как танк.
Горбачеву надоедает это словесное вихляние. Он начинает бесцеремонно учить ослушника политграмоте. Из стенограммы:
"Горбачев. Борис Николаевич…
Ельцин. Да.
Горбачев. Ведь известно, что такое культ личности. Это система определенных политических взглядов, положение, характеризующее режим осуществления политической власти, демократии, состояние законности, отношение к кадрам, к людям. Ты что, настолько политически безграмотен, что мы ликбез этот должны тебе организовать здесь?
Ельцин. Нет, сейчас уже не надо.
Горбачев. Сейчас вся страна втягивается в русло демократизации… И после этого обвинить Политбюро, что оно не делает уроков из прошлого? А разве не об этом говорилось в сегодняшнем докладе?
Ельцин. А между прочим, о докладе, как я…
Горбачев (бесцеремонно прерывает его. – О.М.) Да не между прочим. У нас даже обсуждение доклада отодвинулось из-за твоей выходки (как мы помним, никакого обсуждения доклада и не предполагалось, Лигачев завершал заседание; и потом назвать выступление товарища, кандидата в члены Политбюро "выходкой"… – О.М.)
Ельцин. Нет, я о докладе первым сказал…
Голоса. О себе ты заботился. О своих неудовлетворенных амбициях (вот уже и какие-то анонимные "верные ленинцы", сидящие в зале, вслед за Горбачевым обращаются к Ельцину "на ты", нынче им все дозволено – таскать мятежника за волосы и бить "мордой об стол". – О.М.)
Горбачев. Я тоже так думаю. И члены ЦК так тебя поняли. Тебе мало, что вокруг твоей персоны вращается только Москва. Надо, чтобы еще и Центральный Комитет занимался тобой? Уговаривал тебя? Правильно товарищ Затворницкий сделал замечание. Я лично поддерживаю то, что он вынужден был сказать тебе в глаза…"
Совсем уж какой-то непристойный базарный разговор начинается. Не пленум ЦК, а Тишинский рынок.
Тут надо пояснить, что "товарищ Затворницкий", ("знатный строитель", как тогда говорили), когда избиение Ельцина уже фактически закончилось, все же вылез на трибуну и обратился с вопросом к Ельцину: "Как это вы, такой большой руководитель, думаете не о стране, не о партии, а заболели карьеризмом, сводите счеты, забыв о трудных делах, на которые мы поднялись. Разве это позволительно? Непозволительно!" Товарищ Затворницкий обвинил Ельцина в желании "прорваться в члены Политбюро" – дескать, это главный побудительный мотив его выступления. Обратился оратор и к пленуму: мол, чего вы так долго с этим Ельциным возитесь! Вон в октябре 1964-го участники пленума "в полтора раза быстрее справились" – сняли Хрущева со всех постов.
Вот ведь и сравнения с Хрущевым удостоился Ельцин. Тот вроде бы повыше на партийных и государственных постах стоял…
Уже вроде бы все "отоспались" на Ельцине "по полной программе" – нет, знатному строителю надо совсем уж "выпрыгнуть из штанов", "врезать" побиваемому "с оттяжкой", отличиться. "Дайте мне, а то помру!"
Как тут не вспомнить схожие фигуры, внезапно возникавшие из небытия уже в более позднее, путинское, время. Например, "знатного танкостроителя" из Нижнего Тагила г-на Холманских, который тоже вот так, со сладострастием, лупил московских "бездельников", протестовавших против фальсификаций на выборах, и за это получил неслыханное повышение: с малозначительной должности начальника цеха скакнул аж в полномочные представители президента по всему Уральскому федеральному округу. Случилось это ни много, ни мало спустя почти четверть века после того пленума ЦК, на котором избивали Ельцина.
Да, мало что меняется в России…
"Гражданская казнь" Ельцина
Но избиение Ельцина продолжается:
"Горбачев. Надо же дойти до такого гипертрофированного самолюбия, самомнения, чтобы поставить свои амбиции выше интересов партии, нашего дела! И это тогда, когда мы находимся на таком ответственном этапе перестройки. Надо же было навязать Центральному Комитету партии эту дискуссию! Считаю это безответственным поступком. Правильно товарищи дали характеристику твоей выходке (вот опять – "выходка". – О.М.)
Скажи по существу, как ты относишься к критике?
Ельцин. Я сказал, политически как я отношусь к этому".
Но Горбачев не выпускает его из своих "когтей":
"Горбачев. Скажи, как ты относишься к замечаниям товарищей по ЦК. Они о тебе многое сказали и должны знать, что ты думаешь. Они же будут принимать решение (как будто решение "товарищей" уже фактически не принято, как будто оно зависит от того, что скажет Ельцин. – О.М.)
Ельцин. Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. То, что я подвел Центральный Комитет и Московскую городскую организацию, выступив сегодня, – это ошибка".
Это центральный момент. Ельцин признал свое выступление ошибочным. После он будет говорить, что ошибка заключалась лишь в том, что он выступил с критикой на "юбилейном" пленуме, на пленуме, где обсуждался доклад, посвященный 70-летию "Великого Октября", так сказать, испортил товарищам приближающийся праздник, однако здесь, в последней ельцинской реплике, нет ни слова о "Великом Октябре". Просто: мое выступление ошибка, – и все.
"Горбачев. У тебя хватит сил дальше вести дело?
Голоса. Не сможет он. Нельзя оставлять на таком посту.
Горбачев. Подождите, подождите, я же ему задаю вопрос. Давайте уж демократически подходить к делу. Это же для всех нас нужен ответ перед принятием решения.
Ельцин. Я сказал, что подвел Центральный Комитет, Политбюро, Московскую городскую партийную организацию и, судя по оценкам членов Центрального Комитета партии, членов Политбюро, достаточно единодушным, я повторяю то, что сказал: прошу освободить и от кандидата в члены Политбюро, соответственно и от руководства Московской городской партийной организацией".