Убивая УБИЙЦУ, или Кавказ ПРЕДВЫБОРНЫЙ
Как-то летом зашла речь об убийствах, и я сказал, что в 2011 году следует ждать смертей необычных, демонстрационных. Едва меня высмеяли за пессимизм, как на другой день отрезали голову поэту Шамилю Джигкаеву за стишок. Убийство было демонстрацией стихотворению "Едут волчата на хадж" года три, дело старо, как выход Буданова из тюрьмы. Затем убили дагестанского теолога-миротворца Садикова. В промежутке был приговор по делу Тихонова - Хасис, а убитый ими Маркелов - адвокат семьи жертвы Буданова. Наконец, смерть пришла за полковником.
Убийства в России обычно соразмерны неопределенности, накопленной в российской политике. Они фокусируют риск, предлагая ту или иную политическую подсказку.
Например: "терпеть больше нельзя", либо "все они там зверье". Убийства умеют провоцировать на преждевременную вспышку, могут ссорить опасные группы. Во всяком случае, они политически упрощают ситуацию. Убийство, своего рода управленческий месседж с шоковым резюме. Оно говорит, что выход из несносной ситуации вправе быть чрезвычайным.
Паролем убийств является Кавказ и невыносимость его существования в теле России. Кавказ стал идеологией и с этнографией Кавказа все меньше связан. Это предвыборный Кавказ. Лишенный кавказских средств развязки, где месть заканчивает конфликт, он лишен этнической идентичности. В нашу жизнь он вводит убийства, как точки государственной экспозиции, важную подробность, готовящую к финальной сцене. В таком ландшафте нет невиновных и нет деятелей, но есть жертвы. Здесь нельзя уйти от убийства иначе, как став незаметным, никем. И в этом ландшафте уже нет защитника, нет в принципе. Дизайн убийств 2011 года избыточный, неэкономный. Он подсказывает мысль, что там, где стреляют - там и Кавказ.
Кавказ воцарился в границах тандема, неспособного выявить для себя и ответить на простые вопросы. Радикальная беспомощность власти взывает к радикальной воле темного будущего.
Все чаще кадровые перемены, все больше начатых и заброшенных реформ. Как точечный орнамент на картинке-загадке, они рассеивают внимание, скрывая фигуру, проступающую из глубины. Вот неромантичная, непохожая на горного абрека, швейковски-добродушная физиономия генерал-майора Александра Белевитина. Тот всего лишь хотел убить посредника при получении взятки. В закрытых комнатах нашей власти все они время от времени тихо сходят с ума. Бывают убийства вследствие того, что некто сошел с ума; бывают - как метод управления безумцами. Вот место сборки точек в фигуру - имплозии внезапной, как Гаврила Принцип с бутербродом в руках и с пистолетом в кармане, выходящий из кафе Штиллера навстречу машине эрцгерцога.
Конфликты
"ОЗЕРО Тилли"
Первая трудность для власти - в том, что население нелояльно к государственной системе, которую само же поддерживает. Колдуя над сохранностью путинского большинства, мы исходим из хорошо проверенного опыта: гражданин нелоялен государству. Тем самым и мы не смеем ограничиваться рамками государства - Гений выше Конституции.
Мы строили демократическую систему не от любви к демократии, а оттого, что ничего кроме демократии на мировом рынке нет - это глобальный мейнстрим. А что не испробовано, слишком уж экзотично. Демократия для власти - ее деловой костюм. Значит ли это, что в России речь идет лишь об "имитационной демократии"? Не обязательно.
Вспомним, что говорил о демократии Чарльз Тилли. Демократия возникала повсюду в силу особых обстоятельств, и они объяснимы - но лишь там, где сама демократия налицо. Тилли сравнивал демократию с озером - если озеро есть, легко объяснить, как оно возникло, но объяснение не подойдет для мест, где условия есть, а озера нет.
Одна из формул демократического процесса у Тилли - "широкий, равноправный, взаимообязывающий и защищенный консультацией по поводу политических назначений процесс выработки политического курса". Сюда входят формирование парламента, внепарламентские дебаты в медиа и социальных сетях - вся зона активности политического класса вообще. Она поддерживает жизнь демократического государства, но сама она ее не создает. Государство не вырастает из этих "взаимообязывающих консультаций" там, где его нет - например, в России.
Здесь есть практически все, описанное у Тилли. Но никто никому не обеспечивает защищенность и взаимную лояльность. Условия для формирования озера Тилли есть, а озера нет.
Власть есть - государство не образуется. Зато дефицит государства форсирует нашу власть, толкая ту к социальной экспансии.
Форсированная власть создает Государственность - заглушку на месте несозданного государства: "Здесь могло бы быть ваше государство!". Но его нет.
Конфликты
В фокусе интересов Тилли - общественные сети. Горизонтальные общественные сети сближаются с государством как защитником в конфликте с другими сетями. Общественные сети лояльны государству в той мере, в какой государство защищает их от уничтожения при конфликте.
Одна из вещей, не дающихся ни Медведеву, ни Путину, ни России, - честная организация поля конфликтов. Властьохранитель боится конфликта, ссылаясь на опыт русского прошлого. Конфликты мы гасим или забалтываем, а силу власти бросаем против самого конфликта, а не в защиту его сторон.
Власть навязывает неравенство сторон конфликта, ища виновника, а не решение. Формируется спрос на "виновника", и у одного из участников появляется соблазн использовать государство против другого. Едва только один из них первым напялит маску Государственности, конфликт коррумпируется, и симметрично ответить нельзя. Конфликт превращается в борьбу "государства" с мнимо "антигосударственной" стороной, что сверхприбыльно для тех, кто удачнее замаскировался под "государство".
Власть провоцируют, чтобы та не уклонялась от обслуживания сложившихся частных преимуществ. Разумеется, властьохранитель коррумпируется, и монополия на насилие от нее ускользает. Но сама она, как ни странно, при этом усиливается! Насыщая угрозами жизнь частного лица, власть остается единственным застрахованным субъектом. Иметь с ней дело рискованно; еще рискованнее - не иметь.
Войны НОВОГО типа
Слабая сторона конфликта, лишенная правовой защиты, должна заплатить за выход либо капитулировать - но в России и так опасно. Бизнес-игры здесь - игры на уничтожение; капитулирующий не ждет милосердия. Он просто откупается от агентов государственной власти, противопоставленных конкурентом. Разумеется, так он добавочно коррумпирует власть.
Власть превращаютвброкера самой себя. Монополия на
насилие монетизируется. Ее многократно сдают в аренду участ
никам спора, всякий раз собирая с них арендную плату.
Почему никто из них не обратится в суд? Его проигнорируют, либо арестуют, либо убьют. В лучшем случае он лишь расширит круг сторон сделки, и всем придется за это платить - включая его самого.
Как это видоизменяет модель демократии Тилли? Прежде всего - варваризацией стиля и атмосферы конфликта. "Озеро Тилли", то есть демократию, превращают в сток для конфликтов, которые власть не умеет решать. Приговаривая одних к капитуляции, других к цене за "честный суд", государство растворяется в массе сделок. "Озеро Тилли" заболачивается. Демократию ценят как вид боевых искусств и болевых приемов меньшинствам. Еще как плюрализм интересов, позволяющий тасовать боевые союзы ad hoc, переадресовывая им функцию управления.
Проигравшему, если он жив, остается свобода.
Кризис РУКОВОДСТВА
Власть рассеяна в поле конфликтов, с которыми "работает", не руководя. Втягиваясь в них, власть образует теневые складки "карманы", где она накапливается в приватных руках, и действует в частных интересах. Результат насилия обретает нотариально законную форму. Текущее управление складывается из отсрочек, зигзагов и маневрирования. Трудные казусы, слабаков и неудачников сбрасывают в криминальные "карманы", где с ними разберутся методами царя Хаммурапи. Список этих мест несуществования праваигосударства известен в любом регионе.
Российская власть перегружена неуправляемыми конфликтами, как советская экономика - плановыми расчетами. Она не решает и не справляется с ними, всегда занятая недопущением их в политику. Ни один участник конфликта не найдет в ней арбитра без сложного и дорогого поиска. Не управлять оказывается выигрышной стратегией руководства.
Здесь власть раздваивается - на поставщика опасностей и продавца защит. С одной стороны, ее извержение внутренних регламентов и "нормативов" порождает конвейер, от отделения милиции до прокуратуры и суда, сметающий личность. Схема переработки индивида в больное орущее тело многократно описана в наших медиа задолго до дела Магницкого. Самое страшное то, что наиболее пыточные сегменты в ней сравнительно мало коррумпированы.
Это лицо власти сеет тревогу, от которой гражданина "спасают" именем той же власти. Спасение начинают с того, что запрещают ему конфликт - и здесь наш круг замыкается.
Производство ИСКУССТВЕННЫХ вызовов
Среди держателей общественных сетей растет влияние тех, кто создает вызовы и формирует спрос на их создание. Все отработали технологию стимула к вмешательству власти. Власть ненавидит конфликты, но ей чертовски выгодно их подавлять или "предупреждать". Возник бизнес манипуляции угрозами, создания ложных повесток дня. Что за регион ни возьми, все рапортуют в центр об "угрозах", создавая интерес центра к вмешательству. А значит, и к финансированию поля конфликтов.
Это государство нельзя назвать слабым, как государство 1990-х годов.
Это государство нельзя назвать сильным. Оно манипулируемо на всех уровнях - вплоть до высшего. Для этого не надо быть Гусинским и Березовским - довольно имитировать "угрозу", а для имитатора важно, чтобы его самого не приняли за причину.
Все заинтересованы в нынешней системе - и все ей нелояльны! Все работают провокаторами конфликтов, по которым рассчитываются бонусами из кармана других участников. Но пока провокаторы носят маски "государственных лиц", все вместе можно назвать стабильностью.
При возникновении реальной угрозы для страны такая система немобилизуема. Ведь теневые "карманы", влиятельные в обычное время, всего лишь места, гденетгосударства. При попытке собраться в боевую машину такая Россия сложится, а ее институты испарятся. Останется территория с ее "населением" ©. Мобилизация, все равно боевая или политическая, приведет к состоянию моментального коллапса власти. Общественные сети отвернутся от государства, ведь победившие давно за себя заплатили, а проигравшие ненавидят власть, если еще не мертвы.
Кудрин
Две политтехнологии
Официальным политтехнологом считают Владислава Суркова, первым из чиновников раскрывшего публике свои опасения и мотивы. Другой ведущий политтехнолог России, проектант ее экономики Алексей Кудрин, подолгу оставался в тени. Почему Кудрин политтехнолог? Потому что экономика России не результат хозяйственного развития - это политический артефакт, отражающий необычную концепцию власти и собственности.
Философия Кудрина коренится в недоверии к человеку, это общее у него с Сурковым. Но есть различия. Если Суркову ненавистна народная стадность с ее порывами к безвластию - Кудрин побаивается поэтов во власти, с их азартом и "креативностью".
Пока Сурков боролся с бесами деструктивности, Кудрин искоренял мотовство инициативы. Их философию бесполезно критиковать - то их личная вера. Финансовая инквизиция Кудрина и радикальный волюнтаризм Суркова легли в основу государственной мысли РФ. Эта мысль была плодотворной. Один из ее плодов - российская экономика, вещь тонкой ручной работы министра финансов.
"Свои силы и ресурсы всегда будут ограниченными". "Ограниченность" - термин, естественный для финансиста. Но у Кудрина он диктует распределительный императив. Главный вывод Минфина Кудрина: "правильно распределять ограниченные ресурсы" ©. Под этой сентенцией либерала подпишется и Ким Чен Ир.
Изымая средства у бизнеса, трудящихся и регионов, Кудрин выстроил экономику резервов с "мощным налоговым потенциалом". В искусственной экономике любопытна ее фискальная гидропоника - сеть капилляров, по которым деньги откачиваются в бюджет для последующего резервирования и распределения по социальным статусам. Счетчик Кудрина прост: его индикатор привязан к ценам на нефть. Объемы откачки газа и нефти предопределяют, сколько чего поступит обратно. Дирижирование задано устройством движка - распределение доминирует над производством. Финансы текут отовсюду, от самых grass roots производства в бюджет. Все стекается в центр, в "кудринскую кубышку". Ограничения порождают власть контролировать и распределять.
Фетишем стал низкий уровень расходов населения, обеспеченный низким уровнем его доходов, при отсутствии сбережений и пассивности (за политическую пассивность граждан отвечает Сурков). Тратить деньги, по Кудрину, лучше не в России, ведь денежную массу придется стерилизовать. Вкладывайте в западные бумаги - "Доходность пониже, да сохранность получше" ©. Так изволит шутить министр, и для него "это нормально". Кудрин - русский, и это многое объясняет. Он выдает русскую тайну: подальше от Москвы, так сохранней.
Производство КАК ПОТРЕБЛЕНИЕ с последующей стерилизацией
Производство Кудрин рассматривает как осложненную форму потребления. Ресурсы тратятся (и по пути раскрадываются) ради паразитизма рабочих и гедонизма промышленников. Всем переплачивают, рабочим особенно. Производство развертывают для списания бюджетных кредитов, да чтоб девок свозить в Куршевель. Средний класс-паразит шлет в "Твиттер" Медведеву денежные просьбы. Пенсионеры - вообще пережиток советской экономики.
Все это для Кудрина мотовство. Распределенные деньги - деньги потерянные, деньги-изменники, перешедшие на сторону его главного противника - инфляции. Таким не место в экономике. Их надо стерилизовать, отняв текучую производственную неуловимость. С инфляцией Кудрин борется остервенело, как его alter ego Сурков с экстремизмом.
Бессистемные инвестиции и ШЕРВУДСКИЙ ЛЕС
Если в политтехнологиях Суркова важно не допустить "несистемных" популистов и нигилистов в политику, то для Кудрина несистемный элемент - это деньги, вливаемые в производство, - большой риск! "Вливание этих денег в российскую экономику снова создаст сильную зависимость" ©
Что Кудрин считает хорошими деньгами? Иностранные инвестиции, которые когда-то придут. А пока не пришли, надо "создавать условия", понижая инфляцию. Еще бы снизить объемы воровства из бюджета, но как? Ведь система распределения денег через федеральную бюрократию - ультракоррупционна.
Дефицит денег в экономике вызывает в ней дарвиновскую борьбу. В борьбе за жизнь и бюджетный проект можно победить лишь заодно с человеком в мундире. Чтобы отнять средства у другого, кому они так же нужны, капиталист оплачивает систему защиты от таких же баронов-разбойников, как он сам.
ВЛАСТЬ неопределенности - финансовая СВЕРХВЛАСТЬ
Кудринский soft власти - налоговая неопределенность в вечно реформируемой системе. "Ведем работу… пока не удается переломить настроение… думаю, мы найдем золотую середину" - и все это о налогах, налогах. Налоговая непредсказуемость подавляет склонность к инвестициям. Зато она создает тягу в гидропонике Кудрина - и тот царствует в ней, как китайский дракон в тумане.
Но в чем был политический смысл всего этого? Финансовая сверхвласть наверху. В точке, через которую проходят все деньги страны, всегда оказывается Кремль.
Правда, эта глобальная власть, наружно мощная, анемична внутри страны, на которую не тратит денег. Зато тратит вдвойне по требованиям массовых групп, - и снова мы видим, как производство в России мимикрирует под потребление.
В отличие от управленческой вертикали бюджетнофинансовая вертикаль Кудрина построена и работает. Влияние Путина в мировой элите опиралось на низкий уровень внешнего долга и высокий уровень накоплений российской власти в надежных бумагах власти американской. С долларами Кудрин вел себя, как мент с гастарбайтером - выдворял их на родину.
Битва железных КАНЦЛЕРОВ
В конце эпохи тандема путинский проект власти, как и все в ней, раздвоился на две политтехнологии и две стратегии. Сурков в силу интуитивного чувства угрозы, а больше из эстетических переживаний, стал сторонником инновационной экономики. Его видение власти бесперспективно в кудринском русле.
Система Суркова - Кудрина - конвертация системных финансовых рисков в скрытые политические. Это диктатура тыла над фронтом, служб обеспечения над политическими целями.
Сурков чувствует, как, вымывая ликвидность, кризис подмывает основы власти. Но к этому риску политика Минфина бесчувственна. "За счет резервов накопленного до кризиса Россия прошла его лучше многих" - да, но куда она прошла - и где находится?
В кудринской модели непризнание заслуг и успехов - норма политики. Тонко улыбнуться в ответ на россказни преуспевших губернаторов: знаем-знаем, мол, что там у вас за "успехи"! Ах, у вас рост? Это значит, что министр финансов дал вам немного украсть. Зато есть старые деньги, давно и надежно выведенные из России. Кудрин свой хозяевам этих стерилизованных масс, либералов по памяти, изодравших промышленность на атласные портянки. Они не либеральны в отношении собственных рабочих, а средний бизнес держат за кредитную сволоту. Инновационный сектор в России им финансово неинтересен - в мире масса более защищенных мест для капитала.