Хотя и декларировалось, что поселения создаются для "перековки" торговцев в тружеников, первую партию для Биробиджана, тысячу человек, набрали из рабочих. Однако и здесь результаты были плачевными. Проверяющие докладывали, что за первое лето построено лишь 25 изб, вспахано 135 гектаров земли, и ни один не засеян. "Среди барачных жителей некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют". К февралю 1929 г. более половины евреев, привезенных на Амур, правдами и неправдами уехали прочь…
Что ж, тогда в Биробиджан погнали еврейскую молодежь, комсомольцев. На энтузиазме, на пропагандистской шумихе. Отрывая ее напрочь от "корней", от родных гнезд, прошлого воспитания. Ветераны освоения края потом со смехом вспоминали, как им из дома присылали к празднику мацу, а они не знали, что это такое, ели ее со свиным салом. Но одной из главных целей данных проектов как раз и было "переделать" еврейский народ. Переломить его традиции, изменить психологию. Отучить приспосабливаться внутри других народов, сделать из евреев производителей, землепашцев. И воинов. А уж где их впоследствии использовать, какую идеологию внушить, решат те, кому дано право решать.
Ну а из Крыма в это время депортировали раскулаченных татарских, русских, украинских крестьян. За 1930–1931 гг. с полуострова выселили 4325 семей (25–30 тыс. человек). Отобрали у них 50 тыс. гектаров земли. Основная часть конфискованных наделов, домов, имущества предназначалась для еврейских новоселов. Кстати, весьма любопытной представляется реакция иностранцев на подобную политику советской власти. Многим, даже в иудейских кругах, она очень не понравилась. Так, редактор американского журнала "Морнинг журналь" Фишман поднял вопрос: "Этично ли со стороны русского еврейства пользоваться для колонизации экспроприированной землей?". А еврейская газета "Джуиш кроникл" еще и расставила точки над "і", указав, что многие бывшие хозяева расстреляны, посажены в лагеря или сосланы. Но с ответом выступил председатель благотворительного общества "Джойнт" мультимиллионер Луи Маршалл, который заявил, что "признает благодетельное право революционных конфискаций".
Очередные переселения вызвали и новые конфликты с татарами. Председатель ЦИК Крымской АССР Мемет Исмаил Кубаев, сменивший расстрелянного Вели Ибраи-мова, тоже попытался протестовать. Но он разделил судьбу своего предшественника, был снят со своего поста, арестован ОГПУ, а впоследствии расстрелян. А колонизация Крыма шла полным ходом. В 1930 г. был учрежден Фрай-дорфский национальный район, 32 национальных сельсовета, стала издаваться газета "Ленин Вег" на идиш. Главный автор и двигатель проекта - Ларин-Лурье - в 1932 г. умер, удостоившись ниши в кремлевской стене. Но его дело жило. В его честь назвали еще один, Лариндорфский национальный район, возник и третий, Смидовический. А на дочери покойного Ларина женился Бухарин. Только ли за "красивые глазки"?
Иностранные банкиры продолжали оказывать проекту щедрую помощь. В 1932 г. в Москву приехала супруга Отто Кана - партнера Варбургов в банке "Кун и Лоеб". Она, как и жены других финансовых тузов, выступала "благотворительницей", "общественницей". Как с удивлением писала французская газета "Фигаро", госпоже Кан была устроена встреча, почти такая же пышная, как королю Афганистана, посетившему Россию незадолго до этого! Даже не банкиру, а жене банкира! Встреча с оркестрами, построением войск, приемами на высшем уровне… А одной из главных целей приезда "благотворительницы" было финансирование и иная поддержка "национальных автономий" в Крыму.
Но точно так же, как и раньше, переселенческие планы терпели неудачу. Потому что местечковые евреи, даже утратив возможность торговать и кустарничать, вовсе не желали превращаться в колхозников. Они разъезжались куда угодно, но не в Крым или Биробиджан. Чаще всего - в большие города, где можно было как-то пристроиться с помощью родственников, знакомых. В одну лишь Москву их перебралось около 100 тыс. А в Крым многие приезжали только для того, чтобы избавиться от статуса "лишенцев", а потом отправиться в другое место. В 1932 г. "текучесть кадров" по крымским колхозам оценивали в 60–70 %. Но и это соотношение прибывших и убывших оказывалось заниженным. Потому что считали не по людям, а по количеству семей, зачисленных "на землю". А еврейские семьи были большими. Получали пособие на всех, выправляли какие-нибудь документы, потом оставались 1–2 человека, и в отчетах начальства они значились "семьей". Остальные же разъезжались, чтобы и самим устроиться, и материально поддерживать родичей, мыкающихся в колхозе. Нет, простым евреям она была совершенно не нужна, эта "Хазария".
Язва седьмая. "ПРАВЫЙ" УКЛОН
В 1927 г. XV съезд партии, добивший "левую" оппозицию, постановил ускорить темпы индустриализации, перенести центр тяжести с легкой промышленности на тяжелую, на производство средств производства, чтобы обеспечить эту самую индустриализацию не покупным, а отечественным оборудованием. Брался курс и на коллективизацию в деревне…
Но уже тогда, когда принимались постановления, их выполнение оказалось более чем проблематичным. Потому что планы хлебозаготовок на 1927 г. провалились. Причем провалились совершенно неожиданно! Урожай был отменный. По предложению Бухарина и Рыкова закупочные цены на сельхозпродукты не повышались - они доказывали, что в условиях монополии государства крестьяне все равно никуда не денутся, продадут хлеб. Но осенью выяснилось, что зерна сдали вполовину меньше, чем в 1926 г.! И другой продукции тоже. Ее не хватало даже внутри страны. Очевидец писал: "Зимой 1927/28 года в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко - редкостью. Государственные запасы зерна истощились". Разумеется, это вызывало недовольство граждан. Но ведь, кроме того, экспорт зерна и других продуктов сельского хозяйства оставался важнейшим источником валютных поступлений для индустриализации…
Что же произошло? В Советском Союзе объясняли, что хлеб "гноили кулаки". Демократические авторы рассуждают иначе: что крестьяне не имели возможности купить промышленные товары, поэтому и не продавали излишки хлеба, предпочитали оставить их у себя. Обе эти версии не выдерживают критики. О том, что крестьяне оставляли всю продукцию у себя дома, могут рассуждать разве что "бумажные" теоретики, не задумываясь о специфике сельского хозяйства. Зерно - вовсе не такая вещь, которая может храниться сколь угодно долго, а уж тем более масло, сыр, молоко. Холодильников-то у крестьян не было. Не было и оборудованных элеваторов, перерабатывающих предприятий. Неужели крестьяне были такими глупыми, что обрекали плоды своего труда на порчу и гниение, вместо того чтобы сбывать, хотя бы и по низким ценам? А кулаки 1920-х были вовсе не крупными производителями, а в первую очередь перекупщиками продукции односельчан. И что же, они потратились, приобретая ее, а потом оставили в погребах, пускай пропадает?
Отчасти на срыв заготовок оказали влияние нагнетавшиеся слухи о близкой войне, теракты белогвардейцев. Если заполыхает, то неизвестно что будет в стране, что будет с советскими деньгами - все же вернее придержать часть зерна. Но это была лишь одна из причин. Опять же, на какое-то время можно сохранить зерно, но не молоко или сыр. Ответ на вопрос дает нам директива заместителя наркома юстиции РСФСР подчиненным органам от 16 июля 1928 г., она была издана перед следующей заготовительной кампанией: "В случае новой попытки… срыва хлебозаготовок" быть готовыми "к массовому применению ст. 107 Уголовного кодекса" (спекуляция) против скупщиков хлеба. Сельскохозяйственную продукцию кто-то скупал',!
Кто? Городские нэпманы, желая погреть руки? Но желание получить барыш у них было всегда. Только в прежние годы оно почему-то не создавало особых проблем. А теперь дружно бросились скупать? Хотя можно вспомнить и другое. Подобная методика создания искусственных дефицитов была в отношении России уже отработана, она применялась в 1916–1917 гг. для создания кризиса и привела к Февральской революции. Почему было не повторить удачную операцию? В СССР было вполне достаточно представительств зарубежных фирм, концессий, с ними были связаны многие советские начальники и чиновники… Зимой 1927/28 гг. уже не царская, а Советская Россия очутилась в условиях кризиса. Возникла реальная опасность социального взрыва. А планы индустриализации выглядели обреченными на провал.
Стройки, которые уже были начаты, пришлось бы очередной раз "замораживать", сворачивать работы. Затраченные на них огромные средства пошли бы насмарку. Вложенный труд пропал бы зря. Котлованы и фундаменты намеченных заводов засыпало бы снегом, залило бы дождями. Купленное за границей оборудование ржавело бы на складах… И ведь такое произошло бы уже не в первый раз! Аналогичные вещи случились и в 1925, и в 1926 гг. В общем, выходило - задумывайте, планируйте свою индустриализацию, тратьте на нее деньги. А потом по каким-то причинам все сползет на нет. И снова будете планировать, тратиться, кормить иностранных поставщиков. Россия получалась обреченной на такие безрезультатные дергания на одном месте, разбазаривая свои национальные богатства…
Но на этот раз Сталин решил вырваться из "заколдованного круга". Вырваться методами "военного коммунизма". В январе 1928 г. Политбюро приняло постановление о насильственном изъятии излишков хлеба. Для этого создавались специальные отряды из коммунистов, привлекалась деревенская беднота, возглавить кампанию должны были высшие руководители - сам Сталин выехал руководить заготовками в Сибири. Что ж, зерно собрали. Но точно так же, как в Гражданскую войну, "чрезвычайные меры" сопровождались колоссальными злоупотреблениями. Партийцы и активисты из голодных городов ринулись трясти "сытую" деревню. Хлебозаготовки нередко выливались в грабежи, сопровождались насилиями. Хватало и охотников отличиться, перевыполнить показатели, для чего выметали амбары не только кулаков, а середняков, бедняков.
В ответ вспыхнули крестьянские восстания. Их жестоко подавляли, но это не помогало. В апреле было зафиксировано 36 бунтов и мятежей, в мае 185, в июне 225. Надо сказать, что советское руководство погромов деревни не предписывало и не приветствовало. В апреле 1928 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК хотя и отметил общий успех кампании, но вместе с тем осудил "извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов", которые "фактически являются сползаниями на рельсы продразверстки". Но постановление ничего не изменило. Соблазны всевластия, возможности пограбить оказывались слишком сильными. 16 июля 1928 г. вышла директива замнаркома юстиции РСФСР Крыленко, запретившая такие меры, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров. Предписывалось прекратить все уголовные дела по статье о спекуляции, которые ретивые исполнители завели против середняков и бедняков. А 19 июля правительство постановило отменить "чрезвычайные меры" при хлебозаготовках. Лишь после этого восстания пошли на убыль (в июле их случилось 93).
Но в ходе кампании подтвердилось, что скупка сельхозпродукции производилась через кулаков. Поэтому Сталин приходил к выводу: "Пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок… Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем". 16 мая 1928 г. ЦК принял постановление "За социалистическое переустройство деревни", впервые допустившее "раскулачивание" - конфискацию и раздел кулацких хозяйств с выселением владельцев. В отношении других категорий крестьян ситуация вроде обещала вернуться в нормальное русло. По предложениям Бухарина и Рыкова были повышены закупочные цены - и производители сами должны были сдавать продукцию государству.
Однако деревня была взбудоражена погромами. Правительству не верили, ходили упорные слухи о возврате продразверстки. А раскулачивания вылились в новую волну безобразий. Ради тех же соблазнов пограбить, а то и ради "галочки", ради отчетности, под кампанию подводили не кулаков, а просто зажиточных хозяев, персональных врагов местных активистов. В такой обстановке крестьяне сокращали засеваемые площади. В некоторых местах не хватило посевного зерна - выгребли вместе с "излишками". И если пошли на убыль крестьянские бунты, то возросло количество терактов против "раскулачи-вателей". В январе 1928 г. в сельской местности был отмечен 21 теракт, в сентябре - уже 103, в ноябре - 216.
При этом положение с продовольствием ничуть не улучшилось, оно становилось все хуже. Опять, несмотря на объявленную отмену, пришлось в ряде местностей вводить "чрезвычайные меры". А окончательное решение проблемы Сталин увидел в коллективизации. Указывал: "Нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы… смогли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба"… Кризис обострил и проблемы иного рода. Резко активизировалась оппозиция. Радек писал одному из товарищей: "В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний". Считали, что можно будет воспользоваться ситуацией для перехвата власти, реанимировали свои структуры, распространяли троцкистские листовки.
Но наряду с "левым уклоном" в партии заговорили и о "правом". Хотя изначально это определение не имело отношения к Бухарину и его группировке. Как уже отмечалось, в условиях нэпа многие местные руководители вошли во вкус "красивой жизни". Вели дела с нэпманами, покрывали их махинации, "барствовали" в своих владениях, погрязнув в кутежах и сексуальных забавах. Когда начали раскручиваться дела о спекуляциях с продовольствием, подобные факты всплыли наружу. В мае 1928 г. ЦК принял постановление о "бюрократах, сращивающихся с нэпманами" в Смоленской, Сочинской, Артемовской, Рижской и Сталинской парторганизациях. Указывалось, например, что на Смоленщине "губернские партконференции были сплошной большой пьянкой", "старые революционеры превратились в пьяниц и развратников". Было снято со своих постов и исключено из партии более тысячи руководителей, многие попали под суд. К "правому уклону" как раз и отнесли таких "перерожденцев", а потом добавили еще нескольких деятелей вроде заместителя наркома финансов М. Фрумкина, выступавшего против раскулачивания.
Но наметилось и охлаждение между Сталиным и группой Бухарина, Рыкова и Томского. Началось оно вовсе не по вопросам экономической стратегии. Сталин понимал, что ошибаться может каждый и не склонен был драматизировать разногласия. Напротив, пытался сглаживать их. Когда в марте 1928 г. Рыков вспылил по поводу "чрезвычайных мер" по хлебозаготовкам и швырнул на стол заявление об отставке, Сталин написал на нем "резолюцию": "Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения". Бухарин и его сторонники полностью поддержали курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию. Николай Иванович гневно клеймил "правых уклонистов", а на XV съезде партии требовал "форсированного наступления на кулака".
Конфликт обозначился, когда Сталин начал прижимать "феодальные княжества", образовавшиеся в различных советских ведомствах. Указания партии и правительства выполнялись плохо, в парторганизациях вскрывались все новые злоупотребления. Вот тогда-то и было обращено внимание, что различные партийные и государственные структуры живут и действуют сами по себе, подчиняясь лишь собственному руководству. Во второй половине 1928 г. Сталин решил покончить с этим, подтянуть дисциплину. Он стал вводить своих представителей из аппарата ЦК в Исполком Коминтерна, в редакцию "Правды", в профсоюзы, хозяйственные органы. В Московской парторганизации, пытавшейся отстаивать самостоятельность, были проведены перевыборы.
Именно эта борьба за централизацию вызвала резкую оппозицию Бухарина. Точно так же, как в свое время Троцкий, он принялся выступать с требованиями "партийной демократии" - подразумевая, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. Бухарин использовал и экономические аргументы. Но они являлись не самоцелью, а только средством. Ранее уже указывалось, что Николай Иванович многократно менял свои взгляды на экономическую политику, и со сталинской переменой курса он вполне согласился. Но теперь, в условиях кризиса, когда горожане возмущались очередями за хлебом, а крестьяне - изъятиями хлеба, критика экономической политики оказывалась очень выигрышной. Позволяла завоевать популярность, славу защитника народных интересов.
При этом Бухарин и его сторонники действовали более тонко, чем "левые". Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во "фракционности". Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы. Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, этой опорой были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения "нэповской" жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой - "спецы" из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т. д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. Эти "спецы" были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в обычную буржуазную демократию.
Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но, естественно, не вся молодежь. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов - а это были в основном дети элиты. Те самые "дети Арбата", которых впоследствии воспел Рыбаков. Арбата, а не провинциальных городков и сел. Своими лозунгами "демократии", семенами критики, Бухарин приобрел большой авторитет в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Автор-ханова), в коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.
В январе 1929 г. Николай Иванович выступил со статьей "Политическое завещание Ленина". В ней не говорилось о работах "завещания", которые троцкисты в свое время пытались использовать против Сталина. Но название было вполне понятным и знакомым для партийцев, звучало открытым вызовом генеральному секретарю. Хотя Бухарин хитрил. Он не рискнул напрямую обвинить Сталина в экономических ошибках. В статье и других публикациях, выступлениях он как будто критиковал Троцкого. Предостерегал от "сползания к троцкизму". Однако бил он по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими.