//__ * * * __//
Несмотря на наличие у жителей номера "605" из мрачной гостиницы по улице "Матросская тишина" собственных банков, обходиться им приходилось рационом среднестатистических таджиков. Жесткое ограничение в передачах являлось одной из форм психологического давления. Редко удавалось затянуть с воли бытовую химию для мытья посуды и параши. Но повезло в тот день, и два флакона, один с "доместосом", другой с "фэйри", поступили в распоряжение самого уважаемого в камере зэка - Владимира Сергеевича по прозвищу Кум, состояние которого журналисты оценивали в несколько миллиардов долларов. Сергеич, недолго думая, решил разбодяжить жидкости, чтобы хватило до следующей передачи. Полбутылки "фэйри" он слил в пустую банку из_ под майонеза, разбавив остатки водой.
- Сергеич, а ты уверен в чистоте эксперимента? - Саня подозрительно скосился на постановку необычного опыта.
- Уверен, Сашок! Я в свое время химикам помогал. Денег давал на гранты, лаборатории, конференции всякие. Они даже какое-то вещество химическое в честь меня назвали. - Сергеич смело пустил струю холодной воды в наполовину опорожненный флакон с "доместосом".
Однако стоило воде соприкоснуться с моющей консистенцией, началась непредсказуемая реакция. Бутылка зашипела и зафонтанировала, расщепляя воздух едкими парами, моментально заполнившими камеру.
Красноглазые арестанты, прикрывая лица подручными тряпками, столпились вокруг Сергеича, предлагая советы, но остерегаясь осуждений, на которые аккуратно осмелился лишь Саня.
- Как бы нам неожиданно не сдохнуть, - промычал бандит. - Володь, ты в Освенцим решил поиграть? Давай еще попытаем кого-нибудь. Например, Ирискина или олигарха нашего. Они, кстати, на евреев похожи. А из Артурчика мыла еще можно наварить.
- Кто бы говорил, - огрызнулся Жарецкий.
- Попутал, Гена? Решил меня в ваши пархатые ряды записать? Я вообще-то с Орловщины. Может, к носу тебе подвести, чтобы сомнения развеять.
- Да, я не за национальность, Сань, - стал оправдываться олигарх. - Просто историю вспомнил, как тебя с общей "Матросски" изгнали.
- Было дело, - Саша героически поморщился.
- Расскажи, братуха, о чем речь, - Сергеич, дождавшись, пока химический фонтан иссяк, одной рукой ловко завинтил флакон.
- Ну, помнишь, когда Еврокомиссия в тюрьму приезжала?
- Конечно, только на спец ее не пустили.
- Зато к нам заглядывали. Администрация выбрала несколько образцово-показательных хат. Аза одной я смотрел. Дергает меня к себе кум . Мол, Александр, так и так, ты парень адекватный. Завтра будем по тюрьме дураков из Страсбурга водить. Ты уж не подведи. Чтоб у тебя в хате все было чисто, аккуратно, по-европейски. Я говорю, базара нет, начальник, но только пусть в душ сводят, чтоб от таджиков не воняло, и нас за компанию освежить. Короче, ведут нас на два часа в баню, потом в камеру - готовиться к международной встрече. А у меня хата на сорок рыл, из них половина гастеры: за героин, телефоны, изнасилования. Нашел я пальтишко с воротником из черного искусственного меха, на волос похожего. За ночь "черные" разобрали этот воротник на сорок усов а-ля Адольфыч. На следующий день открываются "тормоза", заходит комиссия: половина оккупантов и баба переводчик. Ненашенских сразу видно - у них рожи какие-то тупые, даже с родными дебилами сложно перепутать. Смотрят, а у всей хаты фашистская растительность под носом. А свет еще глухой, поэтому зрелище вполне такое естественное. У хозяина глаза за брови вылезли. А главная морда нерусская щурится через очки и, значит, нам: "Хэлоу!". Мы в ответ, дружно вскинув руки: "Хайль Гитлер!".
- А что дальше? - захохотал Сергеич.
- Ничего! Моча с кровью, две недели карцера и к вам на заморозку. Хорошо еще отделался. Думал, хуже будет.
- А зачем тогда ты это придумал? - недоуменно попытался уточнить Жарецкий.
- Если морда не подбита, не похож ты на бандита. Скучно было! Хотя, Гена, ты голову сломай - не поймешь. Я вообще себе свастику на плече выбью.
- Ты, что - фашист? - насупился Жарецкий.
- Дурак! Свастика - это не фашизм, это отрицалово. Учи матчасть, атов такую чепуху попадешь, что даже Сергеич тебя не отмажет. Но лучше в плену у фашистов, чем у большевиков, про нашу опричную сволочь я вообще молчу. Деревянные солдаты железного Феликса.
- Это почему, Сань? - поинтересовался Ирискин.
- Гестапо хотело правды, а НКВД требовало лжи.
- Фашистов нельзя оправдывать. Это убийцы.
- Слышь, Генчик, ты поаккуратней! Мы здесь все убийцы. Ну, разве что за исключением Бесика. Правда, Руслан? - Саня подмигнул низкорослому, худощавому арестанту с размытым возрастом и национальностью, не выпускающему из рук томик Пикуля.
Бесик лишь молча кивнул, продолжая читать.
- Мы убийцы по воле и обстоятельствам, - продолжал разбойник. - Убийцы цели. Мы знали, кого убивали, знали - за что! Знали, но не хотели принимать всю тяжесть и неотвратимость расплаты. Но для нас, бандитов, - это была война, а для вас, барыг, - мародерство.
- На мне нет крови! - зарычал Жарецкий.
- Ты это апостолу Петру будешь втирать! Даже на нашем Артурчике кровь есть, - Саша перехватил взгляд Ирискина. - Ты что на меня смотришь, живность? Организатор олимпийских побед! Из-за таких жадных мышат, как ты, сотни тысяч ребятишек начинают долбить себе вены, потому что вместо спортзалов вы строите себе дворцы, в которых кроме слуг никто не живет, покупаете хаты, где селите любовниц, компенсируя им свое половое бессилие; забиваете гаражи автопарком, который ржавеет и гниет, потому что вы всегда бухие и обдолбанные. Расходы на кокаин у вас в тридцать раз больше зарплаты детского тренера. Жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал! Я не прав, Ирискин?! Молчи, сука, ничего не говори! И вы мне тут про фашизм будете рассказывать?
- Убей чиновника - спаси жизнь! - философически хмыкнул Руслан. - И пару барыг в довесок!
- Я, когда в Тамбове на пересыльной тюрьме оказался, лето было, - продолжил Саня. - Хаты, как всегда, битком, в нашей только - пятьдесят рыл на тридцать шконок. Через два дня около полуночи на централе начался пожар. Дым стелил хату, словно жирной сметаной, густой и почему-то очень белый. Показалось, наверное, на фоне нашей черноты. Пошло удушье, мокрые тряпки, накинутые на голову, не спасают. И, главное, тушить-то нечего, только дым ползучий. Кто-то молится, кто-то плачет, кто-то воет! У каждого духа свой язык. Стучим, ломаем руки о "тормоза". Слышим, подбегает запыханный вертухай - Вова Нестеренко, гад такой пастозный, сам напуганный. Не говорит - визжит, заикаясь!
- Старшой, открой тормоза! - орем мы. - Ведь все сдохнем!
- Извините, пацаны! - отвечает Нестеренко. - Я открою, вы разбежитесь, а меня с работы выкинут. Куда я подамся? У меня жена с ребенком. А так я ваши трупы по списку сдам. Зато все по инструкции, зато все по закону, по закону все.
- Куда мы денемся? Кругом забор да колючка.
А он на это только дверь "заморозил", подстраховался на случай, если замок не выдержит, и свалил.
Успели пожар потушить, но человек десять на этаже задохнулись. Потом слухи ходили, что Вову сожгли вместе с семьей в его хибаре в пригороде Тамбова. Решиться уморить пятьсот человек, чтобы еще лет пять получать вонючие семь тысяч в месяц. Это не фашизм?! Кто из нас больше убийца?! Но мы убивали себе подобных, чтобы победить; а они готовы убивать нас, чтобы выжить; и только вы косите всех подряд, чтобы красиво пахнуть. И вы, гады, рассуждаете о фашизме, убийствах, морали? Хреновы умники! Нет ничего более морального, чем давить вас, тварей!
- Тихо, Саня, тихо! - Сергеич прервал патетику сокамерника. - Голова от тебя болит. Тебе бы проповеди читать.
- А почему нет? - нахмурился Саша. - Лет через десять выйду. На зоне закончу заочно какой-нибудь институт, где на священников учат. Есть такие, я узнавал. Откинусь - рукоположусь. Я в этом мире отудивлялся. Буду грехи наши отмаливать, вот этих пидоров энурезных отпевать, - Саня кивнул на Жарецкого с Ирискиным. - В Бога-то верите, черти?
Ирискин, словно не расслышав, ушел на дальняк, бросив Жарецкого в одиночку отбиваться в теологическом дискурсе.
- Я допускаю, что Бог есть, - кивнул Гена врастяжку.
- Странно, что это у вас взаимно. Так ты веруешь, олигарх?
- Ну, я даже две церкви построил. На Храм Христа башлял.
- Ты не переживай. Тебе на Страшном суде деньгами вернут.
- Ты там был, Саша? - Жарецкий высокомерно усмехнулся, защищаясь напускной надменностью от неприятной перспективы. - А я нет и вряд ли буду. Да, наверное, есть какой-то высший разум. Но очень сомневаюсь, что наша церковь его воплощение.
- Не веруешь, значит.
- Я верю в себя, в друзей, в семью, даже в президента верю. Ты говоришь, тюрьма - расплата за наши грехи. Для тебя может быть, а я сегодня - завтра сорвусь. Ну, пусть даже осудят и на зону уеду, но через полгода буду снова, как ты говоришь, красиво пахнуть. А ты еще червонец за грехи свои расплачивайся, можешь и за наши расплатиться.
- Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, - неожиданного покорно вздохнул Саня.
- Что это?
- Евангелие от Матфея.
- Если ты не веришь в Бога, значит, ты Ему не нужен, - Сергеич перекрестил лоб. - А если нужен, значит, ты к Нему еще придешь.
//__ * * * __//
Пассажиром в этом купе ехал ингушский борец Умар с погонялом Косой. Парню было тридцать лет, на воле под приказом ходила у него бригада земляков, которая занималась автомобильным бизнесом. Умар стремился к воровскому, был в полном отрицалове, со следствием не разговаривал и его не слушал, от чего и возник небольшой конфуз. Из сокамерников Умар доверялся только Саше, именно ему поведав, как он очутился на нарах.
- Мы с парнями машины хорошие забирали. "Бентли", "Майбахи", джипы крутые. Водил, охрану, хозяев выкидывали, били. Пару раз даже забирали лимузины с вездеходами, которые их сопровождали. Охрана в таких случаях не успевает одуплиться и тупо бздит. Героев я ни разу не встречал. Одна беда - секретки всякие, особенно топливные размыкатели. Поэтому на всякий случай водил приходилось в багажнике возить. Если тачка глохнет, то "плетку" ему в рыло, и он сам рассказывает, где у него кнопка. Саня, братуха, однажды "Бентли" розовое забрали с телкой. Так она прямо со старта нам предлагает, мол, отдайте мне тачку, я вам сто тысяч евро заплачу. Мы смеемся, в банк с тобой, овца, поехать? А она, мятежная, нет, у меня деньги в багажнике. Ну, тудыма-сюдыма, открываем багажник, а там сумка - восемьсот тысяч евро!
- Отдали машину-то? - угорал Саня.
- Мы и телку не отпустили.
С русским языком у Умара наблюдались серьезные перебои. Говорил он бойко, но коряво - на тягучий кавказский манер, подобно академику Кадырову. Школу он не заканчивал, поэтому ни читать, ни писать не умел, что парня очень тяготило. У него была русская жена Женя и двухлетняя дочка Лиза. Супруга писала разбойнику через день, но кроме фотографий разобрать он ничего не мог.
- Саня, братан, не могу я разобрать этот почерк, - издалека начал Умар, протягивая сокамернику две страницы убористой каллиграфии. - Может, ты разберешь.
Саша, смекнув, в чем дело, вслух прочел письмо. Затем под диктовку, добавив собственного воображения, он написал ответ. Довольный Умар тут же с аналогичной просьбой приволок "Постановление о предъявлении обвинения". К Сашиному удивлению, лимузины, избитые охранники и замученные проститутки в претензиях прокуратуры к ингушскому спортсмену не значились. Джигитам вменялись всего два экспроприированных КамАЗа.
- Умар, здесь какой-то кран и грузовик, - вполголоса просветил Саня ингуша.
- Тачек нет? - Лицо грабителя озарилось счастливым недоумением. - Только техника?
А бетономешалки там нет? "Вольво"? Двух?
- Только КамАЗы, - кивнул Саня.
Умар недоверчиво-испытующе посмотрел на собеседника, пытаясь уловить в его взгляде сучью оскомину, но натыкался только на босяцкое веселье.
- Умар, ты только про "Бентли" больше никому не рассказывай, - Саня вконец развеял подозрения Косого. - И русский подучи.
- Помоги, братуха! - живо откликнулся ингуш.
Сан я, почесав затылок, согласился, предвкушая долгоиграющее развлечение: "Будем с тобой алфавит учить. Буквы по слогам складывать. Но самое главное, это правильно говорить. Слышать музыку языка. Придется учить стихи, без них не обойдемся".
- Саша, какие стихи? - насупился Умар.
- Какие вспомню. Правда, в голову ничего путного не лезет. Надо Артурчика спросить, он школу позже всех заканчивал.
Ирискин, с четверть часа попытав память, выдал два четверостишья Блока. С них-то Саша и решил начать свою педагогическую поэму. Еле сдерживая смех, бандит по нескольку раз озвучивал вязкую рифму и требовал от Умара повторить и запомнить. Попутно приходилось объяснять значение тех или иных слов, обогащая ими ингушский лексикон. Через пару часов Умар уже уверенно-медленно жевал: "Нощ, улица, фанар. Фанар все это! Зачэм стихи?"
- Без стихов не почувствуешь ритм языка! - наставительно внушал Саша.
- Эээээ! Зачэм мне ритм этот, - заводился ингуш, но, столкнувшись с взглядом сокамерника, набирал воздух в легкие и смиренно продолжал. - Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ищо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт. Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ишо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт.
//__ * * * __//
Продуктовые передачи от близких не заходили уже месяц. Менты невразумительно ссылались на какой-то карантин, объявленный по всей тюрьме. Поэтому приходилось уповать лишь на баланду, которая только выглядела отвратно, но на вкус была совсем не дурна, разрушая привычные заблуждения о кулинарных сочетаниях цветов и вкусов. Лакомством считался порошковый гороховый суп, выносивший дно ностальгической изжогой по советскому соцреализму. Иногда удавалось побаловаться картошкой с волокнами стратегической говядины, чудом не съеденной еще во времена Карибского кризиса. Из ":праздничных" блюд выделялась сечка с ошметками вареной селедки. Поковырявшись в миске жалких десять-пятнадцать минут, можно было набрать цельных граммов пятьдесят рыбы. А вот щи на капусте, кислой, гнилой, с черными прожилками, спросом не пользовались. Но сегодня обломилась картошка, и вся хата уселась за стол потреблять варево.
- Что, Гена, не ешь? - Саня похлопал по плечу Жарецкого, вяло ковырявшегося в миске. - Аппетита нет или брезгуешь с общего?
- Нет, не хочу, - стал оправдываться олигарх. - Жена на дыбы встала, на развод подает.
- Женщины как очень злые кони. На дыбы, закусят удила. Может, я чего-нибудь не понял, но она обиделась, ушла., - процитировал Высоцкого Сергеич. - А что случилось-то, Гена?
- Да менты, чтоб мне кровь посворачивать, все мои расшифровки разговоров с девками жене подарили.
- Гы-гы. Представляю, какой там союзмульфильм, - хохотнул Саня. - Ну, кроль тряпочный, сам воду намутил, сам ее и пей.
- Причем, обидно, - отрешенно от колкостей сокамерника рассуждал Жарецкий. - Люблю-то я только Нону, столько вместе прошли. А остальные так - легкое увлечение.
- Это, Гена, не легкое увлечение, а глубокое заблуждение, - Саша настроился на новую проповедь. - Все наши беды от блуда. Я ив тюрьму сел, потому что женился без благословения родителей. Хорошо, что так и не повенчались. Хотя меня и спасла тюрьма от всей этой грязи. Сколько лет здесь, а до конца отмыться не могу. В дерьме брода нет, обязательно нахлебаешься. Гена, ты супчик-то ешь. Еще его вспоминать будешь. Я на архангельской зоне впервые увидел, что делает с людьми голод. В карантине пайки, которую дают на день, не хватает, да так не хватает, что молодые парни начинают орать животным голосом. Становится не по себе только от одного вида, как они в исступлении мотают головой. От голода живот липнет к позвоночнику. И хотя мне было тридцать четыре года, я с ужасом думал, неужели, если бы мне было двадцать, я бы так же истошно орал, когда хотел жрать. В столовой давали первое, в котором кроме воды плавало небольшое цветное пятнышко, словно в луже бензиновая капля. Когда это съедаешь, в животе начинает твориться такое, что думаешь, как бы поскорее добраться до сортира, чтобы в штаны не наср..., новтоже время понимаешь, что если из тебя все это выйдет, то желудок опять прилипнет к позвоночнику и начнет так сосать, как будто у тебя в животе живет еще десять проглотов. И вот задача состоит в том, чтобы удержать этот жирный пузырек внутри себя хотя бы в течение часа, пройти от столовой до барака, не растрясти, чтобы пузырек впитался в организм.
- Солнце вышло! - Ирискин решил разбавить натужную паузу. - Погода-то какая! Сейчас бы пару грамм, - Артурчик мечтательно дернул ноздрей. - Ну, я имею в виду сто грамм.
- А я бы и на паре остановился, - поддержал беседу Бесик, отрешенно улыбнувшись и уставившись за решетку.