//__ * * * __//
Медную проволоку Сергеич выковырял два дня назад из старого кипятильника, который разрешался ему по инвалидности. Маленький кусочек рыжего металла был сплетен в косичку длиною с палец. С продетой посередине короткой веревочкой-фитилем получался плетеный крестик, предусмотрительно спрятанный в носок.
Прошла вечерняя проверка. Погасло дневное освещение. Снаружи опечатали камеры. Миновала суббота страстной недели. Отбой! Этого момента он нетерпеливо дожидался целый день. Ждал, пока захрапят соседи, ждал, пока дырка в железной двери все реже станет обнажать сонный глаз продольного. Сергеич тихо вынул из баула пакет с лекарствами, досадуя на шелест целлофана. Сковырнув крышку пластиковой баночки, он небрежно высыпал таблетки в аптечку. Из-под стола достал бутылку масла, заполнив им освободившуюся емкость. На всякий случай заслонив спиной дверь, Сергеич вставил в баночку медно-веревочный крестик, обмакнув его целиком в масло. Зажав в зубах коробок, чиркнул спичкой и резко отвернулся, чтобы не опалить брови. Фитилек горел ровно, потрескивая сладковатым запахом масла.
Сергеич вздохнул, лукаво улыбнулся и что-то зашептал в смолянистые усы. Он перекрестился левой рукой, затем, обхватив ею то, что осталось от правой - короткий с ладонь обрубок, склонил голову, продолжив тихую молитву. Это была его третья лампадка. За предыдущие ему выписали два карцера. Первый на пять дней, второй - как рецидив, на десять.
Через минуту его разбил дикий кашель. Он спешно задул фитиль, набросив на стол полотенце.
- Владимир Сергеевич, ты случаем на киче тубик не цапанул? С твоим иммунитетом в легкую, - заворочался на шконке Жарецкий.
- Нормально, Ген, - схватился за грудь однорукий арестант. - У меня же только половинка легкого, вот и не справляется.
- Тебе виднее, - зевнул олигарх. - Хотя, пусть на рентген сводят, в натуре.
- В натуре хрен в температуре, - цыкнул Сергеич. - Спи давай.
//__ * * * __//
Геннадий Жарецкий был заядлым рыбаком еще со времен стройотрядов. Но порой он сам до конца не понимал, что главное для него в этом развлечении: процесс добычи, ностальгия по советской молодости или праздник души и прочих органов, сопровождающий сие мужское начало. Традиционно рыбалка длилась две недели в пойме Волги под Астраханью. Облюбованное Жарецким место на этот срок превращалось в заповедник, оцепленный милицейскими заградотрядами. Где-то за месяц до начала господских забав из Москвы выходила колонна фур и трейлеров, груженных музыкой, сценой, светом, полевым рестораном, квадроциклами, аквабайками и рыболовными причудами. Отдельной автоколонной шли передвижные апартаменты для хозяев, гостей и артистов, оборудованные по личному распоряжению Жарецкого скрытым видеонаблюдением. Быть приглашенным на рыбалку к владельцу крупнейших в стране торговых центров китайского ширпотреба считалось честью среди депутатов, сенаторов, силового генералитета, деятелей искусств. Как только разбивался лагерь, из Москвы вылетали два спецборта. Первый - с випами, поющими головами и прочей хореографией. Другой - с девками модельных агентств, принадлежащих Жарецкому. Для Геннадия Викторовича этот бизнес был не столько прибыльным, сколько приятным. Сам хозяин, страдающий аэрофобией после приземления на одном двигателе в аэропорту Анадыря, предпочитал передвигаться по земле, но не без излишеств.
Блатной номер, лично санкционированный Нургалиевым, на бронированном "Майбахе" смотрелся немного коррупционно, но подавляюще-властно. За лимузином несся "Луноход" - спецсерия гелендвагенов, подсмотренная Жарецким в президентском кортеже. Непривычно удлиненный джип сопровождения нес на борту четырех камуфлированных бойцов, вооруженных пистолетами "Вектор" и автоматами "Гроза". Это были ребята особо преданные Геннадию Викторовичу, им обласканные, им посвященные и с ним повязанные. От машины ДПС, расчищающей дорогу, Жарецкий отказался. Во-первых, привычную для Геннадия Викторовича скорость менты явно не потянут. Во-вторых, и номера, и мигалки, страшные для их коллег с обочины, у предпринимателя самого были в наличии. И, наконец, очень уж не хотелось господину Жарецкому, персонажу медийно-благочинному, делиться с чужими ментами пикантностями своего досуга.
Геннадий Викторович путешествовал с Инной - "Красой России" текущего года. Инне было девятнадцать: родина - город Мирный, папа кадровый военный, мама тоже в погонах. На профессиональной панели она делала только первые шаги, слабо пытаясь ограждать остатки почти детской души демонстративным презрением к похотливой, но заботливо щедрой клиентуре. А еще Инна любила кокаин, без фанатизма, но за компанию и в одиночестве. Кокс был похож на пудру для куличей, которую мама перемалывала из дефицитного в Мирном в середине 90_х сахара. И хотя для Инны в ее девятнадцать кокаин был не таким дефицитом, как в детские годы сахар, порошок стал для нее самым любимым лакомством. Кроме кокаина девушке нравился Путин. Она восторгалась премьером: его манерой одеваться, иронично пошлить, его походкой и требовательным прищуром глаз. Но для девушки Путин не был идеалом мужчины, он был идеалом клиента: холеный, богатый, смазливый и возрастной. Такие не жмутся, дарят подарки и предпочитают постели "мудовые рыдания". А Инна бы его выслушала. Однажды она чуть не попала на встречу премьера со столичными студентками. Подвел рост. Основное требование отбора было жестким - не выше ста шестидесяти сантиметров. О чем Инна мечтала? Она не умела мечтать. Потребности не могут быть мечтой.
Сам Геннадий поднюхивал редко. Только с девками для настроения. Но сыпал щедро. Когда на полдороге до Астрахани Инна загрустила, уставшая от слюнявой близости своего спутника, не стеснявшегося собственного водителя, Геннадий достал пакетик кокаина, граммов на пятьдесят. У девушки сладостно округлились глаза, пробила легкая дрожь, мелькнула радостная улыбка, тут же спрятанная в тень надменного равнодушия.
Жарецкий встречался с ней третий раз. Подобное постоянство было ему не свойственно. Инна очень была похожа на его дочь от первого брака - Ангелину. Девочки даже обе учились в МГИМО, только одна на дневном, другая на вечернем. А еще Инна была моложе ее на два года. Когда Геннадий Викторович узнал, где учится его спутница, то сразу же решил перевести Ангелину в какой-нибудь Оксфорд - подальше от нюхающих кокаин проституток.
От порошка Инна оживилась. Стараясь не пересекаться взглядом с Жарецким, она с интересом принялась рассматривать придорожную тоску.
- У нас такая в Мирном стояла, - подшмыгивая носом, девушка кивнула в сторону огромной красной звезды на въезде в очередное село.
- Подарить тебе такую, лапуль? - хмыкнул Жарецкий.
- Себе оставь. "Мерс"_ "купешку" лучше подари. Ты в прошлый раз мне обещал, - высокомерно бросила девушка.
- Лапонька, как вернемся, сразу оформлю, - закряхтел Жарецкий, зачмокав Инну в шею.
- Геннадий Викторович! - прервал идиллию водитель. - Гаишник требует остановиться.
- Совсем попутал, хер слепой. Включи ему мигалку и скорость прибавь, и так еле тащимся.
Капитан, решивший остановить кортеж Жарецкого, оглушенный неожиданным взрывом сирены, кинулся было к своей машине, но броситься в погоню не рискнул.
- Холопы! Барина не признали! Да, Иннуль? - Геннадий Викторович достал сигарету. - В Астрахани честь будут отдавать, в ноги кланяться. Вот, увидишь.
- Геночка, ну, не кури так часто. Дышать нечем. Очень тебя прошу, - надула губки Инна.
Жарецкий, сделав пару жадных затяжек, выкинул сигарету.
- Геннадий Викторович, я извиняюсь, пост! Надо бы остановиться, - робко предложил водитель, завидев бегущего с жезлом наперерез кортежу мента.
- Вася, ты охренел? Забыл, на чем ездишь и кого везешь? Когда надо будет остановиться, я тебе скажу.
Водила молча прибавил ход, и машины одна за другой миновали пост.
- Котик, я в туалет хочу, - заныла девушка.
- Потерпи немножко, уже к Астрахани подъезжаем. Там все будет.
- Геннадий Викторович, посмотрите, пожалуйста, - взволнованно пролепетал водитель, указывая вперед.
- Что за твою мать? - Жарецкий нервно подался вперед.
Дорога резко упиралась в бэтээр, омоновский паз и в пару милицейских "Жигулей" с включенными "люстрами", но без сирены, которая резко включилась где-то сзади и сбоку. Не успел кортеж остановиться, как машины Жарецкого были взяты в кольцо лютыми коммандос. Через бронированное стекло Геннадий Викторович наблюдал хищную пляску глаз сквозь разрезы шапок-масок и направленные на него стволы "винторезов" и "калашей". Вооруженные люди что-то орали и разъяренно стучали по "Майбаху".
- Котик, чего они хотят? Мне страшно, - заголосила девушка. - Сделай чего-нибудь!
Жарецкий посмотрел назад: его бойцов уже выволакивали из джипа, раскладывая на асфальте.
Он нажал кнопку, и сползающие шторки погребли их от раздражающих рож.
- Что за хрень? Кто это? - самообладание покидало Жарецкого. Геннадий Викторович достал пакетик порошка, уставившись в него исступленно.
- Геночка, я боюсь, - в слезах причитала Инна. - А если у меня в крови кокс найдут, меня ведь не посадят?
Геннадий Викторович судорожно дернул скулой, привычная улыбка ощерилась оскалом. Он швырнул пакетик девушке: "Ешь, Солнце. Тут без вариантов. Желудок промоем, ничего страшного не случится. А я тебе машину куплю, какую захочешь!".
Она рыдала, захлебываясь воздухом, тонкими ручками размазывая по щекам потекшую тушь и неуверенно мотая головой.
- Жри, сука! - Жарецкий схватил Инну за подбородок, разжал ей челюсть, предварительно оглушив девушку тяжелой мужской пощечиной. Она не плакала, но тихо поскуливала, заглатывая белоснежное содержимое пакетика. Порошок был очень горький с легким привкусом слез. Он словно анестезия морозил язык, рот, горло. Стало тяжело дышать. Рвотный комок уперся в замороженную гортань, дико забилось сердце.
- На, запей, - Жарецкий плеснул в стакан виски и брезгливо протянул девушке.
Инна, растерев по губам последнюю горсть, опрокинула в себя пойло.
- Вася, у нас все чисто. Мы сдаемся. - вздохнул Жарецкий, стараясь не смотреть в сторону спутницы.
Как только замки щелкнули, мужчин без прелюдий под милицейские вопли вытащили из "Майбаха", расположив в придорожной пыли рядом с поверженной охраной.
- Заблудились, уроды! Вам всем конец! Я Жарецкий! - хрипел олигарх под омоновским берцем.
- Полковник Чернов. - Над Жарецким склонился невысокий мужчина в штатском. - Геннадий Викторович, вы обвиняетесь в контрабанде и легализации незаконно нажитых средств. Мне поручено доставить вас для допроса в Следственный комитет. Поскольку. - полковник взглянул на часы. - Вы уже три часа как в розыске, я должен вас задержать и сопроводить в Москву.
- Что с ней? - жалостливо спросил спецназовец, вытаскивая из машины посиневшую Инну с пеной вокруг рта.
- Наркоманка. В больницу вез. Дряни какой-то наглоталась, - сломленно пролепетал Жарецкий.
- Вонючий же ты, Гена! - угрожающе заржал полковник. - Чухан, в натуре.
//__ * * * __//
Жарецкий проснулся. Над его шконкой свисала недовольная физиономия Саши.
- Что смотришь? - продолжал наезжать блатной. - Ты по воле тоже парашей ходил, олигарх?
Геннадий Викторович вытащил из-под одеяла ноги, упакованные в жирные кальсоны, и поплелся на дальняк.
Они жили в камере вшестером. Жили постоянным составом давно, уже где-то с осени. Последним подселили заместителя руководителя московского Олимпийского комитета Артура Рыскина. Парню было слегка за тридцать, но уже с двумя шрамами от отсоса жира аккурат накануне посадки. После операции тело молодого человека облепили пустые складки, что делало его похожим на огромного шарпея с маленькой шишкой-головой. Больше всего Артур боялся раздуться вновь, поэтому раз в две недели ему в передачах приходили лишь сигареты, пачка кофе, десять яблок, килограмм обезжиренного сыра и упаковка пресных хлебцев, похожих на мацу.
Первый месяц своего заключения Рыскин провел в общей камере на Матросске, сразу оказавшись под блатным пленом. Подвели внешность и состояние. Не успел он, такой вольный, свежий и модный, перешагнуть порог своей первой хаты, как тут же был встречен сомнениями новых соседей в его, Рыскина, половых убеждениях.
- Вася, а ты часом не гей? - последовал лобовой вопрос от смотрящего за хатой.
Артур, еще даже не успевший пристроить матрас на свободные нары, растерянно соврал: "У меня дети, жена. Нет, конечно!"
- Похож больно! Красивый, в дольчегабане. Да и чиновники, они же вcе пидоры, - продолжал рассуждать смотрящий, словно не расслышав возражения Рыскина.
- Братва, я, в натуре, гетеросексуал! - Артур сдвинул брови и заиграл желваками, пытаясь обострить половую принадлежность.
- Братва твоя за Амуром желуди роет. Здесь зэки злые, а не кружок полиглотов. Выражайся-ка прилично. А то запутаешься в своих же непонятках, хрен потом размотаешь. Не спеши шконарь занять, лучше скажи, что с тобой делать будем.
- В смысле? - что-то больно заныло в коленях у чиновника.
- Если ты нормальный пацан, то живешь со всеми. Ну, а если петух, то. тоже со всеми, но по очереди, - заржал смотрящий. - Сейчас проверим и все выясним.
- К-к-как проверим? - еле выдавил Рыскин.
- Натурально, чтобы все сомнения общественности развеять. Короче, снимаешь штаны, садишься в таз с водой. Если запузыришься, как пористый шоколад, значит "дырявый". Ну, а коли нет, значит мужчина.
Сорок веселых уголовников сбились в кучу вокруг Рыскина, наблюдая как тот, с трудом поместив седалище в ледяную воду, с мраморно-грустным лицом ждет вердикта блатного консилиума.
- Парни, пошла мазута! - крикнул кто-то из арестантов, и сладкая биография чиновника чеховской чайкой пролетела перед его глазами.
- Это газы! От нервов! - Дрожащая слеза затуманила жизненную ретроспективу Рыскина.
- Жрал-то что? - рыкнул смотрящий.
- У-у-устриц! - разрыдался Артур. - Парни, я, правда, нормальный.
Олимпиец еще с неделю удивлялся, почему ему поверили, пока не узнал, что это стандартный аттракцион для лоховатых первоходов.
Вторым испытанием для Рыскина, которого зэки переименовали в Ирискина, стало собственное материальное благосостояние.
Дело в том, что при обыске у олимпийского чиновника конфисковали один миллион двести тысяч долларов по подозрению в их коррупционном происхождении. Однако звонок от председателя Олимпийского комитета, опекавшего Артурчика, убедил прокуратуру вернуть семье Рыскина всю изъятую сумму. Сей радостью спортивный менеджер поделился со всей камерой, что было поддержано счастливым энтузиазмом арестантских масс. С этого момента у Ирискина началась новая жизнь. В тот же день смотрящий напоил Артура водкой до состояния полной невменяемости. На следующее утро вчерашний собутыльник объяснил Ирискину, что тот под косорыловкой косяков натворил, дел наделал и неподобающе скакал в трусах по хате. Артур сразу же предложил ответить деньгами, без торга сойдясь на тысяче долларов. Всю следующую неделю каждодневное похмелье обходилось Ирискину именно в эту сумму. Однако зэки быстро сообразили, что таким образом Артурчика удастся раскулачить не раньше чем через четыре года. Поэтому было решено оптимизировать процесс экспроприации олимпийских денег. Рыскина стали тупо бить, заявляя после каждой экзекуции, что он должен за "образ жизни". Артурчик, обеднев за две недели тысяч на сто, еще за полтинник зелени договорился с операми о переводе его на спеццентрал, где не было ни "дорог", ни телефонов и куда даже слухи запускались только ментами. Однако исключительно деньгами вопрос перевода решить не удалось. Пришлось Рыскину подписать бумагу о сотрудничестве с оперчастью. Так он оказался на "девятке" в компании именитых арестантов, из которых Ирискин предпочитал общаться с классово-близким Жарецким, по нескольку раз с возмущением повествуя ему об истории ареста своего подельника:
"У нас руководителем опергруппы был Жора Михайловский, лет сорока пяти, маленький такой недокормыш с жадными, словно у мыша, глазенками, вечно в помоечно_ парадном виде: к некогда белой рубашке двухнедельной выдержки с желтыми потовыделениями был привязан жеваный галстук вонючих тонов. Так вот, этот Жора принимал моего подельника Диму, чиновника столичного правительства, прямо в МГУ, где тот читал лекции. Привозят Диму в ОВД по Южному округу и со старта объявляют ему, что арест произведен в связи с Диминым намерением скрыться от органов следствия на Барбадосе! Дима резонно спрашивает: "А где это?"
- Забыл, пидор?! Напомнить? - орет опер.
- Вы, наверное, хотите сказать, что это тот Барбадос, который остров в Индийском океане?
- В океане! - визжит от восторга Жора.
- А почему именно туда? Папуа Новая Гвинея тоже чудное место.
- Ты это в суде расскажешь. Мы располагаем достоверными сведениями, что ты хотел засухариться на Барбадосе!
В суде, куда его привезли арестовывать через два дня, все прояснилось. Оказывается, менты, когда писали телефонные переговоры меня и Димы, услышали следующее.
Признаюсь, что кто-то из нас был слегка обкурен, но сути это не меняет. Итак, распечатка телефонных переговоров.
Дима: - Ты куда едешь?
Я: - К дочке?
Дима: - К какой точке?
Я: - Не к точке, а к дочке.
Дима: - Так у тебя есть точка? Чем приторговываешь?
Я: - Всем понемногу и точками, и дочками.
Дима: - Еще и дочками приторговываешь? Барбос!
Я: - Какой Барбадос?
Дима: - Остров, где барбосы! Ты едешь на точку на Барбадос?
Я: - Нет, а ты?
Дима: - Хорошо бы попасть на Барбадос, но без барбосов.
Я: - Счастливо тебе на Барбадосе.
Дима: - И тебе не хворать.
На основании этой распечатки судья принимает решение об избрании Диме меры пресечения в виде заключения под стражу в связи с тем, что последний может скрыться на Барбадосе. Дословно! При этом в суде Михайловский гордо заявил, что ему достаточно услышать только одно слово, чтобы понять весь преступный замысел".