Еще одним социальным институтом, пострадавшем при династии Романовых, оказалась Русская православная церковь, вернее – православное христианство в его русском варианте. Проповедь любви к ближнему, свободы духа и социальной справедливости, как и высокой нравственности противоречила установкам абсолютизма на тотальный контроль над всеми сторонами жизни подданных Российской империи и вызывала определенный дискомфорт у владевших своими крепостными братьями во Христе дворян. Ведь волей господ семьи крепостных крестьян вплоть до 1843 г. могли разделяться для продажи, и дети уходили с молотка (или променивались на породистых псов) отдельно от матерей и отцов, в руки разных хозяев, в разные концы страны.
Слом независимой от государства Церкви, начатый еще Всешутейным собором Петра I, был в основном завершен ко второй половине XVIII века: лишенная патриаршества, экономической независимости, земельных владений и даже права сохранять тайну исповеди, Русская православная церковь, по словам В. Ключевского, переживала "глубокий упадок церковного авторитета". Но "свято место пусто не бывает" – и для элиты российского общества место православной Церкви заняло масонство, а позднее – различные секты, вплоть до самых, как бы сейчас сказали, "тоталитарных" и "экзотических".
Внедрение западной культуры, западной системы образования, западного образа жизни породило своеобразный и специфически-российский слой – русскую интеллигенцию. Появились свои мыслители, ученые, экономисты, которые не только преданно "обслуживали" абсолютизм, но и критиковали его, вступали с ним в спор, и, как и полагается диссидентам, страдали под гнетом тирании. Однако все они, так или иначе, выражали точку зрения господствующего класса помещиков-землевладельцев, и споры их с верховной властью были спорами внутри элиты. По отношению к народу и императорская власть, и диссиденты выступали консолидированным классом крепостников-эксплуататоров.
Одним из таких "диссидентов" был Иван Посошков (1652–1726), закончивший свою жизнь в камере Петропавловский крепости. Однако и он, несмотря на всю его "буржуазную прогрессивность", был, как минимум на словах, сторонник абсолютной монархии. Другой идеолог абсолютизма и ключевая фигура реформирования Русской Православной Церкви в послушную служанку романовской династии – Феофан Прокопович (1680–1736). Собственно, Феофан, рассуждая в своих трудах о "народной воле", которая по "смотрению Божьему" однажды и навсегда выбирает себе правителя, заложил основу для всех последующих вплоть до нашего времени "изводов" о "всенародном избрании Романовых на царство". Еще одним сторонником абсолютизма был известнейший деятель середины XVIII века Василий Татищев. Замечательный историк, ученый и военачальник, он видел опору абсолютной власти в среднем дворянстве и крепостном праве, слегка облагороженном просвещением правящего слоя с помощью книг, а крепостных крестьян – с помощью религии, для чего следовало незамедлительно разрешить открытие независимых типографий и обеспечить поставленных на службу государству священнослужителей материально…
Но именно "богатство" и "разнообразие" философских, экономических и социальных концепций внутри правящей элиты XVIII века привело к тому, что этот период выдается некоторыми исследователями как время зарождения в России институтов гражданского общества.
Действительно, казалось бы, после того, как Петр I "прорубил окно" в "цивилизованную" Европу и в России появились такие научные и культурные институты, как Академия наук, Академия художеств, Университет, средства массовой информации и т. д., и т. п., вплоть до Вольного Экономического общества и многочисленных масонских организаций, гражданское общество в нашей стране должно было бы расцвести пышным цветом.
Однако, на практике, российский социум был расколот на две неравномерных и неравноправных части – народ и элиту, живую связь меж которыми разорвали петровские реформы. Треть населения страны – крепостные – были выброшены из числа сограждан и даже – людей, став, по недоброй памяти латинскому изречению, "говорящим скотом", остальное крестьянство было низведено на уровень бесправного населения, подобного населению завоеванных англосаксами Америки, Индии, Австралии. И это сравнение имеет реальное обоснование: правящая элита России в XVIII–XIX веках состояла из иностранцев, прежде всего, немцев, и из вестернизированых русских, которые начинали говорить по-французски раньше, чем на родном языке. Как написал Денис Давыдов в "Бригадире": "Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской". Средостение между народными массами и руководящим слоем страны сохранялось вплоть до начала ХХ века, когда этот гордиев узел русской истории был разрублен революционным мечом.
Поэтому говорить о существовании в императорской России гражданского общества не приходится. Русский народ стал разделенным народом, но не в том смысле, в каком этот термин употребляют в наше время. Более 90 % населения России жили своей жизнь, таинственной и незнакомой для оставшихся в изоляции представителей правящего класса. Напрасно Пушкин и Достоевский пытались пробить разделяющую их стену – вплоть до 1917 года дворянство, а вслед за ним и российская интеллигенция жили в плену собственного мифа о "народе-богоносце", пока народ этот в кровавой гражданской войне не уничтожил и отвергшее его государство, и предавшую его церковную организацию.
А до той поры в каждом из двух независимых миров России, крестьянском и "барском", существовали свои "гражданские общества". Крестьянский мир, крестьянское самоуправление никогда не умирало, оно то съеживалось до размера села и деревни, то вырастало до почти государственного масштаба, как это было во времена восстаний Разина, Булавина и Пугачева, когда вводились "показаченье", земские избы и прочие формы мирского самоуправления, представлявшиеся восставшему народу справедливой формой государственного устроения .
Академическое издание так рассказывает о попытках пугачевских повстанцев восстановить земское самоуправление на территориях, освобожденных от оккупации прозападным имперским правительством: "В ряде мест, освобожденных от царской администрации, вводилось мирское самоуправление. Оно сосредоточивалось в волостях в земских избах, в руках выборных крестьянских органов. На заводах также действовали земские избы. За деятельностью изб наблюдали атаманы и есаулы. Формы мирского самоуправления были давно известны русскому народу, но они были задавлены царизмом. В ходе Крестьянской войны был сделан опыт их обновления. В то же время Пугачев, выступавший под именем императора Петра III, копировал монархический аппарат с номенклатурой его учреждений, придворными и военными чинами, бюрократической системой делопроизводства. Это указывает на слабость политической мысли казачества и крестьянства, не представлявших себе тогда государственного строя России вне монархических форм. Вводимые Пугачевым административные органы – причудливая смесь представлений, заимствованных из практики самодержавного режима и органов самоуправления с участием народных масс".
С другой стороны, дворянская элита, несмотря на то, что она имела приводные ремни и рычаги воздействия на верховную власть, использовала их не на благо всего общества или государства, а для обогащения, упрочения своего положения и консервации существующего порядка.
Одной из уникальных возможностей изменить существующее разделение народа и элиты был созыв Уложенной комиссии 1767 года, когда императрица Екатерина II попыталась собрать всенародное представительство от всех сословий (за исключением крепостных крестьян, исключенных из числа подданных освобождением от присяги правящей императорской фамилии). Из 572 человек 45 % были дворяне. Разумеется, не то что вопрос об отмене крепостного права, но даже робкие попытки облегчить участь крепостных крестьян встретили с их стороны ожесточенное сопротивление. Не лучше себя проявили и депутаты-горожане, мещане и купечество: они добивались права… покупать крепостных. Похоронной эпитафией распущенной в конце 1768 года комиссии прозвучали слова стихотворца Сумарокова (столбового дворянина, выпускника привилегированного Шляхетского корпуса и сочинителя льстивых од императрице Анне Иоанновне, одной из самых одиозных правительниц России XVIII века): "Сделать крепостных людей вольными нельзя, скудные люди ни повара, ни лакея иметь не будут, и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие бездельства, вотчины превратятся в опаснейшие жилища, ибо они [помещики] будут зависеть от крестьян, а не крестьяне от них".
Стоит ли удивляться, что пять лет спустя началось восстание Е. Пугачева, в ходе которого были жестоко убиты почти 2000 дворян – включая женщин и детей. Ответный террор не заставил себя долго ждать – после подавления пугачевского восстания тысячи трупов казненных повстанцев плыли по Волге и ее притокам. Статус-кво, при котором человек оставался товаром и вещью, а общество разделено непроходимой стеной, сохранился еще на сто лет.
Особо стоит отметить те программы декабристских обществ, которые в целом предполагали при отмене крепостного права либо лишение крестьян земли, либо выделение им недостаточного для поддержания существования земельного надела. Таким образом, крестьянин выдавливался с земли, превращался в пролетария, которому нечего было терять и у которого не оставалось иного пути, кроме батрачества, фабрики и завода. По существу, эти программы декабристов в их аграрной части можно сравнить с "политикой огораживания" – известным процессом, осуществляемым в Англии (и в других европейских странах, откуда декабристы и почерпнули основные положения этой программы) на протяжении XV–XIX вв. Себе же дворянские революционеры, планирующие сменить абсолютную монархию на конституционную или даже на аристократическую республику, отводили роль главных бенефициаров, получавших в качестве приза основное средство производства того времени – землю и ее ресурсы.
История не имеет сослагательного наклонения, и трудно сказать, к каким результатам привела бы реализация этих программ декабристов. При том, что они вели к усугублению противоречий между народом и элитой, конкретная ситуация во многом зависела бы от субъективных факторов, в том числе и от пресловутого фактора личности в истории, от международной ситуации, от реакции национальных элит окраин Российской империи и пр., и пр. Интервенция западных стран и Турции, потеря Крыма, Финляндии, Прибалтики, Дальнего Востока – вполне вероятный сценарий, как и крестьянское восстание внутри страны намного более жестокое и масштабное, чем восстание Пугачева. Плачевный результат для российской государственности, в этом случае, был бы неизбежен, тем более что и сами декабристы планировали раздел страны на 14 "республик". По сути, это был бы 1991 год, только на 160 лет раньше.
* * *
В XVIII–XIX вв. отсутствие гражданского общества в России, раскол русского социума на два параллельных мира привели к ослаблению страны, что проявилось в падении ее внешнеполитического значения, к научному и промышленному отставанию и, наконец, вылилось в поражение в Крымской войне (1853–1856), которое, как считают, стало немаловажным толчком к отмене крепостного права в 1861 г.
Глава 13. Великие реформы Александра II: мина замедленного действия
"Подмороженная" Россия
Сделав обзор социальной жизни Российской империи XVIII – первой половины XIX вв., можно с сожалением констатировать, что в этот исторический период в нашей стране не было условий для существования гражданского общества. Масонские, научные, религиозные и прочие организации, появившиеся в России в послепетровскую эпоху, состояли, преимущественно, из представителей господствующего класса поместного дворянства и представляли интересы той или иной части элиты, но не народа в целом. Значительная часть народа – крепостные крестьяне – были вовсе исключены из числа граждан и даже подданных, другие – "свободные" землепашцы – жили в своем "крестьянском мире", параллельном миру элиты и никогда с ним не пересекавшемся.
По существу, в имперской России раскол на народ и элиту привел к появлению двух параллельных миров, двух обществ, двух культур. А как известно из одной старой и мудрой книги, "Царство, разделившееся в себе, не устоит" (Мтф., 12–25).
Политика Романовых, заботившихся об укреплении своей династии, привела к противоположному результату. Стремясь опереться на поместное дворянство, превратив его в привилегированный класс, всероссийские самодержцы породили силу, которая стала угрожать самому самодержавию, примером чему служат дворцовые перевороты XVIII века. А. С. Пушкин (правда, со ссылкой на г-жу де Сталь) охарактеризовал эту политическую систему так: "Власть в России есть абсолютная монархия ограниченная удавкой". Не удовлетворяясь возможностью менять самодержцев, ударный отряд дворян – декабристы – попытался и вовсе заменить абсолютистскую монархию на конституционную или даже на "республиканско"-олигархический образ правления.
В свою очередь, "простой" народ на протяжении всего XVIII века пытался восстановить статус-кво и вернуть себе те права, которых его лишили. Подтверждением этому служат многочисленные восстания, сотрясавшие Российскую империю с правления Петра I по царствование Екатерины II: Астраханское, Булавина, Пугачева, рабочие бунты в Москве, Липецке, Воронеже, на Урале.
Романовы оказались между молотом дворянского властолюбия и наковальней народного гнева. В этих условиях Николай I, пушками отстояв свою власть на Сенатской площади в декабре 1825 года, попытался "подморозить" страну, сохранив шаткое социальное равновесие с помощью "сильной руки".
Но, как написал автор оригинальной исторической гипотезы о циклах Фибоначчи Евгений Львов, "В наши дни уже много забылось из той далёкой брежневской эпохи и по сравнению с современным укладом жизни воспринимается в розовом цвете. Но, чтобы лучше ощутить все её особенности вспомним высказывание одного известного российского историка: "…поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости с помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены, и, кажется, понимал их жгучесть еще сильнее, чем его предшественник…".
Для многих в начале этой фразы можно уверенно поставить Брежнева Л. И. и смело использовать её для описания периода т. н. застоя. Однако в реальности это высказывание принадлежит историку Ключевскому В. О., относится к царствованию Николая I и на этом примере однозначно проявляется общность и полное подобие исторических эпох".
Однако внешнеполитическое доминирование при внутреннем расколе общества и искусственном сдерживании производительных сил привело к тому, что Российская империя оказалась лицом к лицу с враждебной Европой и только благодаря героизму русского народа смогла устоять в военном противостоянии с коалицией Англии, Франции, Сардинии и Турции. Атаки Запада не преследовали цель тотального уничтожения России, серия атак на Балтике, Соловках, Камчатке и, кончено, осада Севастополя были призваны показать слабость русского "колосса", унизить его и вышвырнуть из числа "великих держав", лишить союзников и влияния в Европе. Частично это удалось. (Кстати, сейчас перед Россией стоит та же опасность: объединенная Европа готовит атаку на российские анклавы в Крыму, Прибалтике и Приднестровье, чтобы лишить ее внешнеполитического авторитета и союзников. )
Окончание Крымской войны совпало со смертью императора: как утверждают, Николай I, уже больной гриппом, 9 февраля 1855 г. намеренно вышел на смотр маршевых батальонов в одном мундире, без шинели – в 23-градусный мороз… Личный врач воскликнул ему вслед: "Государь, это хуже чем смерть, это самоубийство!" Здоровье царя после самоубийственной прогулки по морозу ухудшилось, а 14 февраля пришло донесение из Крыма: русские войска потерпели поражение под Евпаторией. Это стало для Николая Павловича последним ударом, и 18 февраля царь скончался.
Политика "подмораживания" и "железной руки" скончалась в 1855 г. вместе с государем. Обычно в таких случаях говорят штампом: "настало время реформ". Но это время настало гораздо раньше, и теперь вечно опаздывающая власть должна была поторопиться, чтобы спасти страну. Перед ней стояла задача преодолеть культурно-социальный раскол в обществе и создать условия для модернизации политической и экономической жизни России.
Реформа 1861 г. и дальнейший раскол общества
Крепостное право – величайшая несправедливость и причина смертельного раскола в российском обществе. Это, разумеется, понимали правящие круги Российской империи. Александр II, выступая 30 марта 1856 г. перед московскими губернскими и уездными предводителями дворянства, заявил: "Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, – и Вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастью, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения помещикам. Я убеждён, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что и вы одного мнения со мной; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу".
Классическую революционную ситуацию, описанную В. И. Лениным словами "верхи не могут, а низы не желают", власти попытались разрешить "свыше". Менее чем через год после данных императором заверений о несправедливости слухов об освобождении крепостных, 3 января 1857 г. начал работу Секретный комитет "по обсуждению мер для устройства быта помещичьих крестьян". Этим эвфемизмом правительство пыталось закамуфлировать свои намерения, дабы хоть как-то оттянуть момент перехода к решительным действиям. Чтобы не будировать правящий класс, предполагалось даже ограничиться "смягчением" положения крепостных крестьян, и лишь в неопределенном будущем перейти к их освобождению.