Русский апокалипсис - Ерофеев Виктор Владимирович 22 стр.


- Чекизм готов к тому, чтобы возглавить Россию на всех ступенях власти. Понятно, что при таком казенном производстве мы далеко не уедем - но куда нам ехать?

- Простой народ неприхотлив, - заметил он. - Главное, не дразнить. Мы останемся у себя дома и немного прикроем окна. Понадобиться - прикроем больше. Надо либо окружить себя китайской стеной, либо завоевать весь мир. Чекизм неотрывен от действительности и информирован лучше всех. Чекизм знает: достаточно придумать заговор декабристов и посадить сто человек - Россия замолкнет. Двадцать лет молчала Россия при Николае Первом - нормальный срок. Ровно столько, сколько отделяет зрелого чекиста от заслуженной пенсии.

Он дал Алмазу сахара, похлопал по морде:

- Отстань!

- Чекизм стремится к тому, чтобы обрасти подходящей идеологической шкурой, - сказала лошадь. - Голый чекизм, при всей своей замечательной спортивной форме, может простудиться на сквозняках грядущей истории. Если чекизм, с приятной горчинкой цинизма, имеет государственное право на безнаказанность, если он говорит то, чего не думает, и делает все, что считает необходимым, ему нужна красивая ширма. Сейчас, в отсутствие ширмы, чекизм играет в проходную игру: сначала - порядок, потом - демократия. Красавец Николай Первый тоже, сидя порой на горшке, думал о конституции.

- Есть ли у чекизма реальные слабости? - спросил я.

- Они заключаются в отражениях, - ответила лошадь. - То на Западе сделают гадость, то в самой России ты напишешь пасквиль. Но ведь ты знаешь, что в 1979 году Лубянка тебя не обидела.

- У вас говорящие лошади, - сказал я.

- У нас все есть. Говорящие лошади, в частности.

- Деньги погубят вас, - сказал я.

- Цикличность российской истории обещает отмену крепостного права, пору реформ, революцию арктических цветов Иван-чай. Мы поставим под контроль весь круг.

- Каратель - не созидатель.

- Мы - смертники. Рабы Аллаха.

- Вы помните Тевтонский орден? Это мы. Корпоративная власть.

- Ни за что не отдадим, - кивнула лошадь.

Избиение младенцев

Царь Ирод считался христианским эталоном злодейства. В бесчисленных картинах европейские художники столетиями изживали человеческий ужас от расправы над младенцами. За них его до конца изжили русские чиновники и генералы.

Кто Ирод Беслана?

Ныне канонизированный, Николай Второй считался Кровавым за 9 января 1905 года. Теперь такое звание никому не грозит. Что вспомнится из наших времен? Равнодушие. Но Беслан останется на века.

Живой или мертвый, Басаев должен быть доволен. Я хорошо представляю себе его усталую победную улыбку на загадочном, будто с персидской миниатюры, лице. "Ну, парень, ты их сделал!". Он навязал России двоевластие: Кремль управляет Россией, а я командую страхом. Но в Беслане произошло то, что Басаеву раньше не удавалось сделать. Он докричался до России со своим главным посланием. До этого теракты были театральными ужасами. В них гибли, конечно, живые люди, но представление подавалось властью как агония кавказского командира. После Беслана стало ясно, что дело идет не к концу, а к началу войны.

Послание Басаева не сводится к возмездию. Возмездие подразумевает: мы квиты. Око за око - старинный рецепт. Он мог бы еще пригодиться какое-то время назад, но это время ушло в прошлое. В том прошлом я был идеалистом. Беслан обозначил иную ситуацию. Беслан для меня, как и для многих, - географическая новость. Я никогда раньше не слышал о нем. Северная Осетия далека от Москвы, и дело не в километрах, а в образе жизни. В сущности, это экзотика: там живут люди с золотыми зубами, они любят шашлыки, их невесты должны быть девственницами, они чтят закон кровавой мести. Они почему-то христиане, в отличие от своих северокавказских соседей. Я хочу найти свое место в Беслане и понимаю, что это непросто.

Конечно, я против бесчеловечной жестокости боевиков, но кто довел их до безумия? Я верил в то, что колониальная война - ошибка и грязное дело. Я был против как интервенции в Афганистане, так и федеральной политики в Чечне. Мне было за "нас" стыдно. Но военный спор о суверенитете, изначально проигрышный для России, переродился, все сдвинулось с привычных мест. Война с Чечней превратилась в мутный поток. Уничтожение детей - это не зашифрованное приглашение к переговорам о мире. Это - демонстрация силы, которая не знает угрызений совести…

- …Строительство Халифата от Испании до Индонезии, - вставила говорящая лошадь.

- Ты опять здесь?

- Займись своим делом. Пиши об экзистенции, - сказала лошадь. - Это тебе мой совет. Остальное небезопасно.

- Бог отменил блокаду. Дал стране последний шанс.

- Ну? Ну?

- Свободу, - ответил я.

- Она никому здесь не нужна, - сморщилась лошадь. - Напрасно стараешься.

- Я не люблю политику.

- Ну, и не лезь в нее. Джигит, ты плохо сидишь в седле!

- Обижаешь?

- Ты в политике ничего не понимаешь!

- А ты, блядь, лошадь, понимаешь!?

Власть была цинична в своей колониальной войне - мы будем циничнее в тысячи раз. Вы не считали нас за людей, обзывали "черножопыми", изображали нас отсталыми, злобными тейпами - мы откажем вам в праве на жизнь. К тому же, есть лирическое исламское оправдание: вы - неверные.

Россия не привыкла, чтобы ее ненавидели. В самой себе она находит много женственных черт, и она себе очень нравится. Правда, мне порой кажется, что от России осталось одно название. Но это тоже неправда. Во всяком случае, русский человек не любит, когда ему плюют в лицо. А Басаев плюнул.

Плевок Басаева означает начало в России той самой Третьей мировой войны, которой боится западная цивилизация и которую она стремится изо всех сил отодвинуть. Россия - слабое звено западного мира по разным причинам, но, прежде всего, она далеко не уверена в том, что имеет к этой цивилизации какое-либо существенное отношение. Внешне, да, использовать Запад - конечно, да! - но внутренне мы другие. Однако никто не хочет заглядывать нам во внутренности. Россия хочет быть сама по себе, но - не получается. В идеале она была бы не прочь иметь исламскую твердость духа и со своей колокольни разоблачать материалистические ценности Запада. Но пока она безуспешно искала свою национальную идею, фундаменталисты записали ее в свои враги.

Россия не блещет наступательным, инициативным умом. Она впадает в ступор от вражеской дерзости. Она неуклюжа. Осознание своей слабости, которую у нас склонны считать лишь временным явлением, русские будут изживать болезненно. Между тем, если в России началась большая война, надо жить по законам военного времени: ограничить свободы граждан и фактически отдаться верховной власти. Российская власть для меня, например, - чужая власть.

- Ты сам не веришь в то, что говоришь, - ласково пожурила меня лошадь.

- Алмаз!

- Ну?

- Ты же конь, а не лошадь.

- Конь - это тоже лошадь, только с яйцами, и ничего больше.

- И эти люди… этот конь с яйцами… - Я замолчал и долго смотрел в желтые зубы лошади.

- Давай лучше в шахматы, - предложила говорящая лошадь. - С лошадьми очень много хорошего связано в нашей стране. Отвлекись, милый друг! Тройки - как они скачут веером! Только от этого можно стать патриотом!

Так мы стали жить с лошадью. Я не могу ей верить - ее стратегические задачи и методы их достижения мне не понятны. Властные структуры явно не соответствуют понятию не только о демократии, но и об элементарном человеколюбии. Сами же русские делятся на три основных группы, что видно и по их реакции на Беслан.

Первая - те, которых я с трудом переношу, и они меня терпеть не могут. Это - тип подозрительных и кровожадных (во всяком случае, на словах) людей. Они считают, что победа может быть достигнута путем введения смертных казней (некоторые требуют публичных), закрытия российских границ, прежде всего с Кавказом, и чеченского геноцида. Они мыслят фантастическими категориями.

Вторая, немногочисленная, часть страны (разрозненная интеллигенция, некоторое количество молодых людей, бизнесменов) убеждена в тотальной коррупции власти. Радикальное крыло таких людей хотело бы уехать из России и забыть ее как страшный сон.

Большое промежуточное явление - люди дремучего склада. Из тех, кто пьет самогон. Они либо не хотят замечать войну, либо предлагают привыкнуть к ней как к неизбежному злу.

Почему мне всюду мерещится лошадиная морда? Алмаз! Где ты? У меня чувство, Алмаз, что русских трудно удивить массовыми убийствами. Тем более, убийствами нерусских людей. Народное сознание устроено так, что оно склонно скорее не к беспамятству, а к забытью. Тревога скоротечна. Русские охотно погружаются в летаргический сон и просыпаются редко, с трудом. Любое насилие постепенно обретает обоснование, переживается как явление метафизического порядка. Все то, что не может одомашнить сознание, перевести в разряд фамильярных вещей и простых понятий, не существует как реальность. Международный терроризм - фикция, журналистский жаргон. В каком-то смысле русские живут животной жизнью, в их пережевывании действительности есть что-то от коровы, Алмаз (ты - мой бред, Алмаз!). Любая другая жизнь была бы слишком мучительна, привела бы к саморазрушению.

История повернулась к русским задом. Надо платить конюху. Конюшня - времянка. Когда в Крыму я скакал с татарином галопом, сначала по мокрому от дождя каменистому пляжу, а потом по дороге в сторону Щебетовки, там тоже был Алмаз. Лил дождь - я скакал галопом. Татарин радовался, что я нервничаю. Везде Алмаз. Я - неплохой наездник.

- Не преувеличивай, - усмехнулся Алмаз.

Они привыкли подчиняться грубой силе. Бацилла нутряного имперского чувства - факт русской жизни. Русские хотели бы остаться над схваткой в конфликте цивилизаций.

- Ну и что? - спросила обиженно лошадь.

Тень из будущего

Скандальным бестселлером, который обсуждался в каждой семье и вызвал международный резонанс, беспокойство элит, стал роман под названием "Михаил Ходорковский". Как и в случае с "Евгением Онегиным", имя главного героя вынесено в название. Я еще остановлюсь на авторстве этого "реалити шоу", но сначала о том, чему нас учили в школе: кто он - положительный или отрицательный герой?

- "Иго-го", - поет лошадка, - влезла говорящая лошадь.

- Не мешай! Не порти мне текст! - сказал я.

- Спи, мышонок…

То, что роман не стал книгой, неважно. Теперь - другие времена. Романы вылетают из телевизора. Модное произведение не вмещается в рамки художественного текста и широко разлито по жизни в качестве непосредственной реальности. У нас в России к литературным персонажам относятся, как к живым людям и - наоборот. "Михаил Ходорковский" - несомненно, реалистическое произведение. Смысл же этого образа - испытание для любого российского читателя.

Михаил Ходорковский - герой нашего времени. Его можно назвать, как Рахметова, "новым человеком". Он совмещает в себе несколько несовместимых вещей. Ходорковский все поставил с ног на голову. Он - капиталист, который создал самую успешную российскую компанию. Однако, не ограничиваясь цинизмом и страстью к наживе, он думает о благе страны, ее глобальной компьютеризации, хлопочет за сирот, занимается благотворительностью. Он, как капитан, смотрит вперед. Его политические амбиции до конца неясны. Его происхождение - мальчик из русско-еврейской московской семьи - вызывает противоречивую реакцию. Ум нашего героя тоже настораживает - не слишком ли он умный?

Автор (вот - молодец!) решил сделать произведение о Ходорковском криминальной историей: посадил его на глазах у всего мира в тюрьму и объявил мошенником еще до суда - явный плагиат из Гоголя с его Чичиковым. Размышляя о Ходорковском, можно вспомнить и Штольца - у того есть все, кроме симпатии читателя. Ловкий, практичный, предприимчивый человек в России обречен не столько на зависть, сколько на нормальную русскую нелюбовь. Не люблю - и всё! Накуси - выкуси! В этом истоки драмы нашего героя. У нас скорее полюбят его прокурора, даже если он несет околесицу и мордой не вышел. Русский человек далек от абстрактных слов: гуманизм, свобода, ответственность. Это душные, чужие слова, они напрягают. А Ходорковский хочет создать такую Россию, которую бы эти слова не напрягали. Получается, будущая Россия сидит в тюрьме у старой России, а действие происходит сегодня.

Люди, которые соображают, что Ходорковский хочет успеха России, слишком далеки от народа. Гораздо ближе к народу прокурор: он как истинный начальник наводит на народ страх. Прокурор хоть и готов этот народ приговаривать, как при Сталине, за все что угодно к расстрелу, - но он все равно наш: одних расстреляют, другие, похожие, снова вырастут. Мы - народ. И непохожих нам не надо. А то приходит Ходорковский, как тень из будущего, и всех пугает своим умом и прозрачностью своей компании. "Я, мол, налоги плачу с 1994 года!". Обрадовал! Ужас какой! У нас-то и денег нет, чтобы налоги с них платить. А вдруг он станет когда-нибудь президентом? На хрена нам этот чистоплюй! Он один чистый - а мы все грязные. Он - непьющий, а мы - пьющие. Он любит Америку, а мы ее, эту Америку, в гробу видали! Если ты - олигарх, то удиви нас, накупи себе яхт и катайся по морю! А то все равно у него в камере - холодильник и телевизор, а у нас в сортире труба течет десять лет! Ну, так и посадим его за это. Но Ходорковский даже из тюрьмы пишет письма и волнуется за будущее. Прямо, как Дон-Кихот! Ему намекали: вали за границу. А он назло всем: не поеду! Ну, напустили на него маскарадные костюмы, устроили карнавал. У нас не любят, когда кто-то назло всем делает, даже из лучших побуждений. В этом проступает высокомерие. Ходорковский - жертва высокомерия.

Причем, высокомерие - с самого детства. В отрочестве Ходорковский был плотником - да хорошо ли это? Он всегда хотел заработать побольше денег. У него три высших образования - некрасиво! В этом его ошибка: недостаточно в нем лени, Обломова, пофигизма ("а нам все равно…"), умения провалить экзамены. А нет лени - нет нашего умиления. И очки его ярко сияют - не замусолены. Ему бы набычиться, зареветь белугой, а он входит в камеру налегке, как херувим: "Здравствуйте, я - Миша". У нас тюрьмы злые, они - опускают, у нас тюремщики - нищие люди - зарплата - сто баксов в месяц, так зачем напускать на себя неуместную в мертвом доме вежливость? А помните эту сцену в суде - его последнее слово? Он там всем кланяется, всех благодарит: и жену, и родителей. Нескромно как-то, сплошной пиар.

Розанов когда-то возмущался, что Чернышевского сослали в Сибирь. Такую кипучую энергию не обратили на пользу государству! То же самое и с Ходорковским. Хотя, с другой стороны, зачем прокурору энергия Ходорковского? Прокурор живет по понятиям великого русского консерватора Константина Леонтьева: надо подморозить Россию, чтобы не воняла. Нам что важнее: компьютер или Сталин? Вопрос - риторический. Так что никакого кризиса либерализма в стране не было и не будет - потому что здесь никогда не было либерализма. Народ не допустит. Это и глупому понятно.

Да, мы развалимся, лопнем как страна, если не будем считать Ходорковского положительным героем. Но лучше развалиться, чем переродиться, предать себя, стать дополнительной извилиной Ходорковского. Так будем стоять насмерть за нашу душу! Суд над этим героем - не политический театр, как кажется нашим интеллигентам. Это - защита Сталинграда. Ни шагу назад! Нас так всех за десятки и сотни лет перекособочило, что ходящие прямо, без помощи четверенек, нам представляются уродами, если не преступниками. В этом трагическая мораль сочинения о Михаиле Ходорковском.

Ходят разные слухи о том, кто написал это сочинение. Некоторые приписывают его перу самого президента России. Какой бред! У него нет времени писать: он ведь спасает Россию. По-своему, конечно, но спасает. По-нашему спасает! Однако в Кремле есть другие писатели. Талантливые люди. Ждем от них роман с продолжением.

Мочить писателей в сортире
(Открытое письмо Президенту России В. В. Путину)

Москва, 4 сентября 2002 года

Уважаемый господин Президент,

Россия, как Вы знаете, великая страна, но это ей никогда не мешало делать порой большие глупости. Одной из таких ярких глупостей была скрытая и открытая война властей, как при царях, так и при коммунистах, с русской литературой. Власть учила писателей, о чем им нельзя писать, а писатели учились обманывать ненавистную власть и писать то, что не могли не писать. В результате, русская литература стала великой и прославила Россию на весь мир, всем известны ее имена, а ее гонители - позор России.

Казалось бы, это настолько очевидно, что подобному мракобесию должен был наступить конец, и так вроде бы и случилось, во всяком случае, последние десять лет литературу оставили в покое. Однако идея управлять литературой оказалась, как чума, живучей, и сейчас, во время Вашего президентства, она снова обретает характер военных действий.

В Москве стали происходить удивительные вещи, достойные пера автора "Мастера и Маргариты". Лидеры молодежной организации "Идущие вместе" с благими намерениями и влиятельными покровителями, поспешившей сообщить всем об идеологической близости с Вами, надев майки с Вашим изображением, решили заняться литературной критикой с целью искоренить литературный экстремизм. Я имел сомнительное счастье сталкиваться с ними: они явно не грешат познаниями в данной сфере. Хочу сказать с полной ответственностью, что каждый настоящий писатель - экстремист в той мере, в какой он берет на себя смелость говорить о вещах, противоестественных обыденному сознанию. И Пушкин, и Гоголь, и Достоевский, и Шолохов, и Набоков - все они были подобными экстремистами. Но сравнивать мертвых с живыми, даже при сохранении всех пропорций, дело неблагодарное, и потому каждый новый экстремизм можно обвинить во всех смертных грехах. Да и писатели - народ обычно не военный, бойцовским искусствам не обучены, их бить легко - было бы желание.

И - началось. Составили список вредных писателей. Предложили народу менять их книги на полезную литературу. Акция провалилась, но "Идущие вместе" пошли еще дальше. Сорвать презентацию новой книги, вывалить перед квартирой известного писателя груду его книг или явиться с предложением поставить на окна тюремные решетки - Вам это насилие над творческой личностью не напоминает Германию 30-х годов? В разгар лета 2002 года была устроена беспрецедентная акция уничтожения книг в центре Москвы, со стонами, музыкой и слезами - здесь было от чего содрогнуться. Все та же молодежная организация стала учить Большой театр, что там ставить, а что не ставить. Тиражи "вредных" книг подскочили, все бросились, вспомнив традиции самиздата, их читать. Некоторые легкомысленные люди решили, что идет успешная рекламная кампания. Но, судя по тому, как теперь разворачиваются события, когда писательские дела направляются в прокуратуру - такая "реклама" наносит удар по репутации России в мире.

Назад Дальше