Русские пытались быть великодушными, да и не уподобляться же дикарям?! Но для колошей поведение русских было проявлением не великодушия, а слабости, даже трусливости. Правитель российско-американской компании Александр Баранов пытался договориться с одним взятым в плен вождем, настроить его на более гуманный лад и получил великолепный ответ:
- Ты мне все равно ничего не сделаешь, ты боишься даже грудных детей!
Русские пытались смягчить нравы индейцев, посылая к колошам православных проповедников... Одного из них колоши съели и уверяли потом, что поступают вполне в духе христиан - причащаются плотью и кровью.
Так что гуманные принципы Александра Баранова на колошей нимало не действовали. Пушнину они стали продавать американцам, чтобы получить побольше огнестрельного оружия, и еще в 1840-е годы вели с русскими и с алеутами самые настоящие войны.
В начале XIX века колоши захватили остров Ситха и вырезали всех его обитателей - и русских, и алеутов. Колоши "не боялись" грудных детей, резали все живое, что успевали захватить. А как они могли воспринимать гуманные идеи, эти пережитки времен охоты на мамонтов? Они и себя не щадили. Когда русские и алеуты осадили крепость на Ситхе, колоши ушли из захваченной твердыни тайно, а чтобы никто не помешал, задушили стариков, грудных младенцев и собак. Я имею в виду своих стариков и младенцев. Этот случай неплохо было бы помнить всем, кто пропагандирует прелести первобытной культуры, - мол, и экологичная она, и гуманная, и совершенная.
Свирепый гуманизм ранних цивилизаций
С появлением цивилизации возникает возможность не убивать врага, а брать с него дань, заставить работать. Ученые называют это красиво - "этническая эксплуатация".
Самые жестокие войны - это войны первобытных людей: войны на уничтожение. На Древнем Востоке воевали уже не чтобы убить, а чтобы ограбить и покорить. Ассирийцы покрывали стены взятых крепостей кожами, снятыми с живых врагов, выкалывали глаза и отрезали носы и уши. Но не всем. Цель была не поголовное истребление, а устрашение. Ассирийцы завоевали страну арамеев - Арам, и с тех пор Арам стал называться "маленькая Ассирия" - Сирия.
Греки и римляне воевали, чтобы захватить побольше рабов, взять дань, ограбить, захватить новые земли. Они даже стали вводить правила, по которым брать дань и грабить достойно и хорошо, а вот нарушать их - ни-ни!
Римляне считали греков цивилизованными людьми и не обращались с ними, как с варварами. Завоевывали - но почти не грабили и в рабство обращали совсем мало.
Какой-никакой, а прогресс.
Чем ближе к нашему времени - тем гуманнее войны. Тем больше правил, по которым можно и нельзя воевать. Появляется понятие "мародерство". Появляется представление, что недостойно рыцаря убивать пленного и безоружного, добивать раненого. Достойный рыцарь хотя бы теоретически не должен поднимать руку на женщин, не обижает мирных жителей.
Страшно читать о повседневной жизни, о войнах даже XVII-XVIII веков. Романы Генриха Сенкевича великолепны: но и в них самые рыцарственные герои "кормятся войной" - то есть мародерствуют и грабят. Но войны европейцев с европейцами кажутся пикниками, райскими кущами в сравнении с войнами людей, чья культура не прошла этой воспитательной школы.
Закон техно-гуманитарного баланса
Получается, что история культуры продолжает законы истории животного мира. Чем сильнее естественное вооружение животных - тем меньше у них запретов на убийство друг друга. Если бы кролики были такими же сильными, как львы, они давно поубивали бы друг друга. Если бы сильные львы вели себя друг с другом, как кролики, скоро на Земле не стало бы львов.
Так и с людьми - чем больше у нас мощного оружия, тем больше запретов на его применение. Акоп Погосович Назаретян ввел термин: закон техно-гуманитарного баланса. Этот закон как раз и гласит об эволюции морали: "Чем больше мощного оружия, тем больше запретов на его применение, и тем они строже". Получается, что история культуры продолжает законы животного мира.
Если бы европейцы с их огнестрельным оружием хотели истреблять друг друга так же, как это делают дикари, - что же проще?!
Но у европейцев стоит мощный запрет хотя бы на некоторые виды убийства. Весь-то он в плену запретов, цивилизованный человек, и чем более мощное оружие получает - тем больше запретов.
В 1915 году турецкие солдаты получили приказ истреблять армян. Действие вполне в духе первобытной войны... Но почему такие хмурые лица у турецких солдат? Почему они не радуются?
Почему так неприязненно смотрят в объектив фото- и киноаппарата солдаты из нацистских зондеркоманд? Они же делают великое дело: очищают Землю от неарййцев!
Но срабатывает подкорка, в которую уже впечатано навек, всосано с молоком матери: так нельзя.
А если дикари получат такое же могучее оружие? История поставила такой эксперимент... В XVIII веке индейские племена хотели получить как можно больше огнестрельного оружия - чтобы эффективнее воевать друг с другом. Роман Фенимора Купера называется "Последний из могикан". Почему? А потому, что племенной союз ирокезов получил много ружей и истребил могикан. Ирокезы перестреляли вооруженных луками воинов, а потом принялись за детей и женщин. Они правильно понимали мораль старого мифа - про чудом спасшуюся женщину с ребеночком. Мстителей не оставалось.
В XIX веке в Новую Зеландию хлынул поток ружей. Племена Новой Зеландии и раньше воевали друг с другом и ели человеческое мясо. Но раньше у всех оружие было одинаковое - копья и каменные топоры. Теперь тот, у кого были ружья, получал огромное преимущество. Новозеландцы любой ценой хотели иметь побольше ружей. Они крали их, захватывали китобойные суда, нанимали европейских специалистов.
Одного боцмана с парусного судна носили в специальной корзине, сплетенной из прутьев. Корзина была непроницаема для копий, и боцман, меняя ружья, стрелял в беспомощных "врагов". Он вернулся в Англию довольно богатым человеком - новозеландцы платили по-царски.
Вождь самого сильного племени Сегюи ел только человеческое мясо и похвалялся, что скоро не оставит ни одного живого врага. Что характерно, Сегюи совершенно не думал о последствиях - а с кем будет воевать его армия, если врагов не останется? И что сам он будет тогда есть?
В 1850-е годы английские поселенцы основали свои поселения в обескровленной Новой Зеландии, потерявшей за 20 лет больше половины населения.
Война как повседневная практика
Войны цивилизованных людей выглядят почти как парады, если сравнивать их с войнами скифов, новозеландцев и ирокезов. Но ведь и во время этих войн очень даже убивают людей: пусть по все более строгим правилам, все с меньшим количеством зверства.
Два поколения русских дворян, родившихся между 1780 и 1795 годом, выкошено в цикле наполеоновских войн. Действительно: 1799 год - поход Суворова в Италию, разгром французов на реке Ада и взятие Нови, знаменитый переход через Альпы, штурм Чертова моста, Сент-Готарда.
1805-1807 годы: Аустерлиц, Шёнграбен, Прёйсишь-Эйлау, Кремс, Пултук (это только места крупных сражений, в которых участвовали десятки тысяч человек).
Лето 1812 года: война с Наполеоном перехлестывает из Европы в Россию.
1813-1815 годы - бесконечная война с Наполеоном в Европе.
Историки справедливо замечают - странный "провал" зияет в дворянских фамилиях. В 1820-м, в 1825 году, в 1830-х годах действуют или старики, родившиеся в 1760-1770-х годах. В эпоху войн с Наполеоном им было за сорок - очень солидный возраст по понятиям того времени. Или действуют люди совсем молодые - люди, родившиеся с 1795 по 1810 год.
Под Аустерлицем и Кремсом ревели пушки, и всадники на всем скаку рушились, встречая картечь. А им было от силы 5 или 7 лет.
Пылала Москва, пылила Старая Калужская дорога под сапогами, Кутузов произносил свое знаменитое: "Потеряем Москву - спасем Россию. Защитим Москву - потеряем армию и погубим Россию". А им было от 5 до 15 лет. Самые старшие уже хотели в армию, остро чувствовали себя обнесенными чашей на пиру жизни... Так ощущал себя и Александр Сергеевич Пушкин в 1812 году.
К 1820 году поколение, опоздавшее бить Наполеона, повзрослело, сделалось заметной частью общества. С ними, с племенем младым, незнакомым, заметны те, кому уже за 50, за 60. И очень мало людей, родившихся между 1775-м и 1790-м. Из дворян воевали 20-30% всего мужского населения. Были семьи, лишившиеся 2-3 сыновей и племянников и переставшие существовать. Целое поколение выхлестано в войнах с Наполеоном.
До Первой мировой войны смешно было и говорить о моральной неприемлемости войны. Война была повседневным, совершенно обыденным событием. За более чем 300 лет правления Романовых Московия, а потом Российская империя воевала в общей сложности 267 лет, а за тысячу лет со времен Рюрика мирными были то ли 267, то ли 289 лет.
У разных авторов получаются разные цифры, но ведь не в них суть. Главное - страна воевала постоянно и очень часто вела две и более войн одновременно. В качестве яркого примера: М.И. Кутузов приехал в армию, действующую против Наполеона, с театра другой войны - Русско-турецкой 1811 - 1813 годов.
Людей порой пытаются убедить в том, что Россия тут составляет некое исключение, что ее история представляет собой отклонение от обычного. Серьезный историк вряд ли согласится с таким утверждением. Во всем мире и во всех обществах война - совершенно повседневный способ ведения политики с древнейших времен и до самого последнего времени. От нападения первобытного племени на соседей для похищения охотничьей добычи и пожирания самих соседей и до классического вопроса Вильгельма II, заданного Николаю II в 1898 году:
- Против кого будет направлен наш союз?
Поскольку оба императора и предположить не могли, что возможен политический союз, ни на кого и ни против кого не направленный. "Против кого дружить будем?"
Колониальные войны
На множестве примеров можно показать, что с ходом исторического времени войны становятся все менее кровопролитными. Торжествуют принципы "рыцарской войны", а отношение к противнику становится все более гуманным, регулируется все большим и большим числом ограничений.
Но это - по отношению не ко всем. Римляне и греки не считали варваров достойными цивилизованной войны. Варваров они распинали, продавали в рабство, грабили до нитки, истребляли.
В XVIII и XIX веках, блаженных ностальгических веках взлета культуры и всеобщего благолепия, были не только рыцарские войны европейцев с европейцами. Велись еще и колониальные войны. Они вовсе не были рыцарскими - ни в каком смысле.
Кутузов и Наполеон награждали орденами Своей армии самых храбрых солдат вражеской армии. Раненых оставляли на поле боя, и враг клал побежденных в одни лазареты с победителями.
А практически одновременно, в 1799 году, английские войска взяли штурмом столицу индусского княжества Махараштра - Серингапатам. После штурма население города было вырезано практически поголовно. Герой "Лунного камня" Уилки Коллинза, полковник Гернкастль, похитил громадный алмаз именно в Серингапатаме - ценой жизни нескольких индусов.
Был и штурм Анапы русскими войсками, после которого известный писатель А. Бестужев-Марлинский писал брату: "Завладев высотами, мы кинулись в город, ворвались туда через засеки, прошли его насквозь, преследуя бегущих... Но вся добыча, которую я себе позволил, состояла из винограда и в турецком молитвеннике: хозяин заплатил за это жизнью".
Чем не полковник Гернкастль? А общество, прочитав нечто подобное, вовсе не разочаровывается в романтическом кумире. Ну, подумаешь, прирезал какого-то дикаря. Вот убийство старого француза Бестужеву так легко бы с рук не сошло.
2 сентября 1898 года под Обдурманом впервые были применены пулеметы. Британцы спровоцировали атаку суданцев, приверженцев своего "пророка" Махди; несколько десятков пулеметов били в людей, вооруженных кремневыми ружьями, мечами и копьями, бегущих в рост на врага. За несколько часов было уничтожено около 30 тысяч человек при полном отсутствии потерь со стороны британцев. Это действие нового оружия произвело колоссальное впечатление на современников, сравнимое с впечатлением от действия атомной бомбы.
"Если бы здесь на полу лежал перед вами только один мертвец, с большой дырой в черепе и вдавленной грудной клеткой, вам было бы жутко смотреть на него. В Судане я видел десятки тысяч таких трупов, лежавших на спине, и это не произвело на меня никакого особенного впечатления", - так рассуждает герой Конан Дойля, многоопытный солдат и путешественник лорд Джон.
В 1899 году пулеметчики возвращались в Британию. На площади перед вокзалом Чаринг-Кросс толпа английских женщин вытащила пулеметчиков из вагона поезда; их качали на руках, целовали, восторженно называли "героями" и "гордостью нации". С этим они и уехали по домам.
Действия британок явно выходят за пределы радости женщин, чьи мужья возвращаются с войны. Очевиден восторг именно по поводу способности совершать массовые убийства.
Примерно в те же годы, в 1902 году, американское общество так же ликовало после бойни, устроенной генералом Фармером на Филиппинах. Пресса смаковала жалкие и отвратительные детали массовых убийств из скорострельных винтовок, участников истребления повышали в чинах и славили с средствах массовой информации. Примеры этих славословий приводит Марк Твен в одной из своих статей. Очень характерно, что в американское собрание сочинений "В защиту генерала Фармера" не попало.Такое поведение невозможно понять, исходя из современных критериев не только политической, но и психической нормы. Очевидно, что люди этой эпохи и думали, и чувствовали не так, как наши современники.
Кстати, это само по себе прекрасная иллюстрация глубокой лживости классической пессимистической установки на то, что "человек ни в чем не изменился" и что "история ничему не учит".
Очень даже учит. Закон техно-гуманитарного баланса работает.
Чем в большей степени для нас неприятны и даже непонятны приступы восторга прессы, чем менее симпатично поведение британских дам в 1899 году, тем очевиднее - человек очень изменился за последние сто лет, и что история как раз очень многому научила. Известно даже, как проходили этапы этого учения.
Конец идеи приемлемости войн
Первая мировая война породила не только поколение "рассерженных молодых людей". В конце концов, Толкиен - такой же солдат Первой мировой, как и Олдингтон. "Половина моих соучеников школьных и университетских лет не вернулась с полей этой войны", - замечает Арнольд Тойнби.
Цена победы для союзников оказалась такой чудовищной, что в огне Первой мировой напрочь сгорела идея благодетельной войны, способа приобрести больше, чем потерять. Опять закон техно-гумантарного баланса: человечество поняло, оружием какой разрушительной силы обладает, и ввело новые ограничения.
Эти изменения в общественной психологии хорошо объясняют, почему британские и французские политики в 1930-е годы "умиротворяли агрессора" вместо того, чтобы противопоставить Гитлеру жесткое ответное давление, встречное поигрывание мускулами.
Ровно через сорок лет после Обдурмана, в 1938 году, премьер-министр Британии Н. Чемберлен спускается по трапу самолета, размахивая текстом Мюнхенского соглашения.
- Англичане! - кричит премьер-министр. - Я привез вам мир!
На самом деле он скорее привез войну, но сейчас важно другое - политику "невмешательства" поддерживает большая часть британского общества.
А большая часть немецкого общества поддерживает агрессивную политику нацистов - ведь в Германии сохранилась идея войны как события разумного политически, выгодного экономически, приемлемого морально.
Такие настроения стали ведущими в Германии только после Второй мировой войны. Да и вообще во всем цивилизованном мире.
Применение пулемета в 1899 году вызвало приступ восторга. Трудно передать энтузиазм всего британского общества по поводу применения этого нового оружия. Газеты буквально воспевали пулемет и тех, кто умеет с ним обращаться.
Применение атомной бомбы в 1945 году вызвало к жизни страх, панику и острое предчувствие конца.
Борьба эпох
В России до сих пор война не перестала быть морально приемлемой. Для большинства населения в странах Востока она тоже приемлема, за исключением, может быть, Японии.
Одна часть человечества вышла на новый виток гуманизма. Другая - не вышла.
Столкновения европейцев и мусульман показывают образцы поведения людей разных эпох. В результате современный мир очень часто становится ареной подписания разного рода "мюнхенских сговоров". С одной стороны действуют самоуверенные агрессоры. Для них всякий гуманизм отказ от позиции силы - это проявление страха и трусости. Поведение, совершенно не достойное мужчины.
Все, что говорят европейцы про толерантность и права человека, истолковывается ими вполне в духе индейского вождя Кетлеана: "Ты боишься даже грудных детей!!!"
С другой же стороны выступают сдержанные цивилизованные люди, которые глубоко сомневаются в осмысленности ведения даже самых успешных военных действий. В самых агрессивных поступках мусульман они усматривают только проявления "их специфического менталитета"... И прочие вещи, называемые словами из околонаучного жаргона.
Век торжествующего гуманизма
Только вот ведь какая странность... Мусульмане тоже охотно селятся в Европе. Они ведь тоже все сильнее не хотят воевать. И становятся все менее агрессивны. Идет громадное глобальное понижение фонового уровня агрессивности человечества в целом.
XX и XXI века - века миролюбия и пацифизма.
Мы живем в мире, все меньше и меньше воюющем. Все меньше любящем воевать.
Но что еще интереснее - идея неприемлемости войны, не успев родиться, тут же повлекла за собой идею неприемлемости насилия в целом.