Горячую, задушевную речь от имени еврейской общины произнес при этой встрече Н. С. Сыркин. Энтузиаст возрождения еврейского народа, он понимал тождественные стремления Украины к свободному национально-государственному существованию. Увы, этот праздничный день мирного ликования, к которому так искренно приобщился Сыркин и его единомышленники, оказался для него роковым. Он простудился, слег, и вскоре его не стало.
Правительство Директории составилось из представителей трех партий, принимавших участие в восстании. Премьер-министром был назначен В. М. Чеховский. Он же взял на себя портфель министра иностранных дел. Вообще, главными руководителями судеб Украины оказались на сей раз украинские социал-демократы. Глава Директории и глава армии, Винниченко и Петлюра, принадлежали к составу этой партии.
Вскоре стал определяться основной тон политики Директории. Винниченко шел быстрыми, безудержными шагами влево. В этом его усиленно поддерживал Чеховский, который со времени выборов в I Государственную думу сохранил еще всю свежесть молодой веры в возможность немедленного переустройства мира на социалистических началах.
О Петлюре, напротив, утверждали, что он представляет собою правое крыло партии и склоняется к совместной работе и соглашению с буржуазиею. Но он был в то время всецело поглощен работой по армии и, видимо, не играл руководящей роли в политике Директории и правительства.
Появились воззвания Директории с выпадами против буржуазии. Этот открытый поход против буржуазного строя привел к самым тяжелым последствиям. Стали печататься и распространяться, от имени штаба какой-то военной организации, прокламации, в которых общее понятие буржуазии уже дополнялось пояснениями, что в ее состав входят главным образом национальные меньшинства – великороссы, евреи и поляки. Это уже было прямым разжиганием не только классовой, но и национальной вражды.
Затем началось насильственное перекрашивание вывесок. Ефремов в "Новой раде" и другие трезвые украинские политики тщетно протестовали против этих крайних, недопустимых выявлений шовинизма. Вскоре последовали обыски сейфов, выемки золота и драгоценностей, эти первые финансовые опыты молодого социалистического правительства.
Весь этот максимализм, быстрота и натиск отшатнули от Директории буржуазные слои населения, а таковые составляли большинство населения Киева. Между тем при более умеренной и спокойной политике Директория могла найти поддержку всего городского населения. Крестьянство же очень мало интересовалось походом министра финансов на киевских ювелиров и ждало разрешения земельного вопроса.
Итак, Директория и правительство решили резко отмежеваться от буржуазии и строить государство лишь силами социалистических партий и пролетариата. Но это было уже почти той же программой-максимум, как и программа большевиков. Впрочем, Винниченко к этому и стремился, но он хотел провести грань между московским большевизмом и своей программой на почве вопроса о самостоятельном и независимом существовании Украины. Кроме того, он верил еще в то время, что Директории удастся сохранить всю полноту власти и не допустить тех безобразий и того ужаса, в которые уже вылился тогда советский режим.
То был заколдованный круг. Нельзя было в одно и то же время и противопоставлять себя большевизму, и воспринимать почти целиком его программу. Винниченко переоценил и свои собственные силы, и силу движения. Надо было остановиться на одном из двух: либо строить Украину по образу и подобию уже существующих в Западной Европе и Америке демократических государств, либо объявить себя сторонником советской системы, отказаться от общения с буржуазной Западной Европой и договориться с Москвой о разделении сфер власти.
Но Винниченко был не только горячий украинский патриот. Он унаследовал от общерусской культуры самую характерную черту российской интеллигенции – ее веру в мессианское назначение России. Винниченко перенес эту веру на свою родную почву. Он ждал, что украинский народ явит всему человечеству чудо и вынесет на своих плечах бремя устроения своего государства на социалистических началах. В возможность такого чуда искренно верил и Чеховский, в котором причудливо сочеталось богословско-мистическое миросозерцание с его преданностью социал-демократической догме.
А между тем всякое большое народное движение только тогда достигает намеченных целей, когда таковые являются вполне ясными и не очень сложными для восприятия. Лозунги должны быть краткими, сжатыми и по форме, и по содержанию. "Большевизм – это значит не воевать" – вспоминались мне лаконические изречения солдат на выборах в Черниговской губернии. А тут звали народ на одновременное осуществление и национальных, и социалистических идеалов в их сложном взаимном переплетении, надуманном кабинетными людьми, но весьма неясном и туманном для человека от плуга или станка, для огромной массы крестьянства, рабочих, мелких городских ремесленников – словом, для всех тех, кто не причислялся тогда к буржуазии.
Вскоре Директория и правительство почувствовали всю тяжесть взятого ими на себя бремени. Конкретная цель восстания была достигнута, гетман низложен, Киев взят. Лучшие элементы повстанческой армии стали расходиться по домам. Те же, кто шел ради наживы и грабежа, были весьма разочарованы… Впоследствии они нашли себе применение и запятнали доброе имя первоначального состава украинской армии зверскими погромами евреев, грабежом, убийствами и издевательствами.
В Одессе в это время наблюдалось мирное сожительство представителей Антанты с русской добровольческой армией. Антанта проявляла полное безразличие к идейной стороне украинского движения. Французы как бы окопались в Одессе и ее окружности и не проявляли признаков дальнейшего продвижения. А на севере накоплялись большевистские тучи, готовые разразиться над Украиной…
Тогда наконец призадумались. За бортом государственного корабля оказались почти все умственные силы Украины, Директория осталась в одиночестве с небольшой горсточкой людей, способных к государственной работе, из числа "трех партий, принимавших участие в восстании".
Начались переговоры Директории и правительства с партиями центра. В министерствах, в центральных учреждениях и на местах не хватало опытных людей. Надо было организовать представительство за границей, послать миссии во все государства.
Однако и в это время решено было искать сотрудничества "справа" лишь для чисто технических заданий. Общий же курс и направление должны были оставаться прежними. Речь шла в первую очередь о должностях товарищей министров, директоров департаментов и т. д…
С другой стороны, Директория понимала, что партии центра и не согласились бы взять на себя ответственность за продолжение той же политики и поставили бы, в качестве условия своего вхождения в кабинет, требование о самой коренной и радикальной перемене всей системы, всего режима.
"Оказание технической помощи" началось с назначения Фещенко-Чоповского в качестве товарища министра торговли и промышленности. Засим, в связи с предстоявшей посылкой за границу дипломатических миссий, возник вопрос о назначении меня товарищем министра иностранных дел и о моей поездке за границу.
Наша партия стала на ту точку зрения, что серьезность момента обязывает всех нас к оказанию Директории посильной помощи, хотя бы на первых порах и чисто технической. Но помимо сего было ясно, что фактически сдвиг в первоначальной позиции Директории уже наступил и что за первым шагом вправо последуют дальнейшие.
Лично мне деятельность в области внешней политики представлялась чрезвычайно важной в смысле возможности контакта с Западной Европой и ее влияния на ход событий. Я принадлежал в этом отношении к той среде мирных обывателей, которые одинаково боялись и опытов российских реставраторов, и опытов нашего кустарного социалистического движения. И если старые призраки царской России с ее погромами были еще столь свежими в моей памяти, то и те миражи, которые уже смутно вырисовывались тогда на горизонте прямого и безудержного устремления к социалистическому строю, заставляли крепко задуматься… А когда в Конотопе и Бахмаче солдаты произвели примерную экзекуцию несчастных пассажиров-евреев, имевших дерзость ехать в поездах по своим буржуазным делам, то стало еще яснее, какие результаты может дать "радикальная ломка буржуазного строя".
Быть может, я переоценивал в то время значение помощи, которую могла оказать Украине Западная Европа. Факт тот, что без вмешательства и влияния Европы я не представлял себе возможности избежания продолжительнейшей внутренней, гражданской войны. Но уже и для того только, чтобы отвратить нашествие большевиков с севера, помощь со стороны Антанты была крайне необходимой.
Я поставил вопрос о моей кандидатуре на обсуждение моих товарищей по Центральному комитету еврейской территориалистской организации. Речь, конечно, шла не о каком-либо мандате, ибо ЕТО никогда не была политической партией, да и не могла быть таковой по всему строю политического мышления ее родоначальников Зангвилля и Мандельштама. Но мне хотелось узнать мнение близких для меня людей в столь важном вопросе. Мои старые, испытанные друзья высказались в положительном смысле.
Мнение партии и организации, к которым я принадлежал, уже были мне известными.
Оставалось самому мне разрешить этот вопрос окончательно.
К личности В. М. Чеховского, при всем расхождении наших политических взглядов в это время, я относился с большим уважением и теплыми симпатиями. Мы были связаны старыми отношениями – и я знал заранее, что работа с ним будет для меня и легкою и приятною.
В составе министерства находился также профессор О. О. Эйхельман, впоследствии товарищ министра, близкий друг всей нашей семьи, специалист международного права, популярный во всем Киеве и известный своей спартански скромной жизнью вечного труженика. Из киевского адвокатского сословия в министерстве состояли А. И. Яковлев, товарищ по комитету партии, который занимал тогда пост директора департамента, и Н. Г. Левицкий, вице-директор того же департамента.
Все это были старые знакомые, с которыми можно было наладить совместную дружную работу. Но решающим для меня было то обстоятельство, что вопрос шел о моей работе в самом министерстве лишь в течение 2–3 недель для ознакомления с составом заграничных миссий и завершения их организации, после чего я должен был выехать в Одессу, для переговоров с французским военным командованием, а засим – в Париж, в качестве члена украинской делегации при Конференции мира. Звание же товарища министра было необходимо для того, чтобы у меня была возможность выступать от имени правительства не только в Париже, но и в Одессе, и в Лондоне и т. д.
Такая работа представлялась мне наиболее для меня приемлемой ввиду моей веры в необходимость помощи со стороны Западной Европы. И я принял на себя в первых числах января предложенный мне пост с доброй верой в возможность быстрого получения этой помощи.
В Министерстве иностранных дел я застал работу по составлению заграничных миссий почти законченной. Главное внимание было обращено на состав делегации, едущей в Париж. К сожалению, я не имел тогда никакого представления о Г. М. Сидоренко, главе этой делегации. Он находился в это время в Яссах и собирался проехать прямо в Париж. Точно так же я совершенно не знал доктора Панейко, известного галицийского деятеля и публициста. Но зато личность А. Я. Шульгина, бывшего министра иностранных дел при Центральной раде, третьего делегата дипломатической секции в Париже, была мне не только близко знакомой, но сулила все возможности ценного и плодотворного сотрудничества. Я знал Шульгина еще студентом. Он принадлежит к числу наиболее благородных, искренних и культурных украинских деятелей, и можно было заранее предвидеть то хорошее впечатление, которое он произведет в Париже.
Кроме Шульгина и меня, из членов нашей партии были назначены: юрисконсультом делегации – сенатор С. П. Шелухин, в качестве советника политической секции – М. А. Кушнир. На пост советника делегации по экономическим вопросам был назначен также член комитета нашей партии, профессор М. И. Туган-Барановский. Как уже упоминалось выше, эта крупная сила безвременно ушла из мира сего. Уже по дороге в Париж Туган-Барановский скончался от припадка грудной жабы.
Во главе дипломатических миссий в Турцию, Грецию, Швейцарию, Бельгию и Голландию, Финляндию и Швецию оказались также социал-федералисты. Из рядов той же партии были назначены впоследствии представители для Румынии, Скандинавии и Англии. Вообще, наша партия отдала для заграничной службы большую часть членов своего Центрального комитета.
Уже при мне состоялось назначение известного еврейского историка и публициста, доктора М. Л. Вишницера, секретарем дипломатической миссии в Англию. В качестве человека, знающего несколько иностранных языков, я рекомендовал молодого врача, доктора Зархи, известного мне по его работе в Еврейской территориалистской организации. Он был зачислен в политическую секцию парижской делегации. Наконец, из еврейской молодежи были назначены в состав заграничных миссий студенты Кулишер, Рабинович и Глузман.
Мои старания и представления о назначении некоторых из моих товарищей по Державному Сенату в Италию и Испанию не увенчались успехом. Итальянская миссия уже была сформирована, во главе ее стоял известный украинский деятель Д. В. Антонович. Посылка же миссии в Испанию и Португалию затянулась и не состоялась и по сей день.
За короткое время моей работы в министерстве я исключительно был поглощен этим вопросом о заграничном представительстве. Между прочим я усиленно уговаривал В. И. Лацкого, когда Министерство иностранных дел предложило ему вступить в состав нашей парижской делегации, принять это назначение. Но он не мог последовать моему совету, так как был связан партийной дисциплиною, в качестве председателя Еврейской фолькспартай. Его вступление могло быть истолковано как одобрение этой партией всей политики Директории. Между тем в это время уже выявилось резкое расхождение Директории с наиболее численной сионистской партией и некоторыми другими еврейскими партиями и организациями по вопросу о способе назначения министра по еврейским делам…
Сионисты и фолькспартай исходили из начал парламентаризма и требовали, чтобы на этом посту был представитель еврейских партий, имеющих за собою большинство еврейского населения. Директория же хотела видеть в лице министра по еврейским делам обязательно представителя еврейских социалистических партий.
Этим объяснялось и назначение пойалей-сиониста Ревуцкого на названный пост при формировании правительства Директории, и отрицательное отношение к факту такого способа назначения со стороны названных выше еврейских партий.
Глава 10. Поездка в Одессу. Переговоры и проект соглашения представителей Украины, Дона, Кубани и Белоруссии. Французское командование в Одессе
Мой отъезд в Одессу был назначен на 26 января 1919 года. Со мною должны были выехать бывший товарищ министра торговли С. В. Бородаевский и чины Министерства финансов со специальными поручениями. В мое распоряжение был предоставлен вагон, в котором я и мои попутчики предполагали иметь наше жительство в Одессе.
Перед самым отъездом я заехал к генералу Грекову, который уже был назначен тогда военным министром. Он успел уже побывать в Одессе, вступил в сношения с французским военным командованием.
Я взял у него письма к генералу Ансельму и начальнику штаба, полковнику Фреданберу, так как было нежелательно создавать впечатление, что между представителями украинского правительства нет единства действий.
На вокзале творилось нечто невообразимое. Это были первые дни начинавшейся паники по случаю быстрого продвижения большевиков к Киеву. Этим же поездом ехало две или три миссии, направлявшиеся через Проскуров и Галицию в места своего назначения.
На перроне я встретил В. Э. Брунста, бывшего товарища министра земледелия в период гетманства. Он обратился ко мне с просьбою предоставить ему место в моем вагоне, так как поезд был уже совершенно переполнен. Кроме него, ко мне обратилось еще несколько человек с такою же просьбою. Конечно, нельзя было не согласиться. Засим, по пути, все время в наш вагон садились люди уже без спроса, так как на станциях царила полная анархия. В Казатине же мы почувствовали полную деморализацию местной власти. К нам в вагон ввалился комендант станции. Ни объяснения наши о том, что это вагон служебный, всецело нам предоставленный, ни наши документы не возымели на него воздействия. Он непременно хотел "произвести ревизию вагона". Когда же мы сослались на то, что едем по поручению Директории и принесем таковой жалобу на задержку в пути (поезд и без того уже бесконечно стоял в Казатине), он ответил, что теперь нет над ним начальства и что Директория – это тоже товарищи.
В конце концов он заставил меня купить билеты за нескольких пассажиров (это были крестьяне и железнодорожные служащие), которые влезли в наш вагон на промежуточных станциях. Надо было покончить всю эту гнусную канитель, истинные мотивы коей были из той же области, что и все последующие в ту эпоху более трагические подвиги станционных помпадуров, пора было наконец тронуться в путь, и я оплатил стоимость 7 или 8 билетов 1-го класса, хотя потом оказалось, что без билетов было всего двое или трое.
Привожу этот факт как чрезвычайно показательный. Если уже в ночь на 27 января в Казатине так обращались и так разговаривали с членами правительства, то можно ли было удивляться всему тому, что вскоре разыгралось? Власть Директории уже ограничивалась Киевом и ближайшим районом. В Казатине была уже своя самочинная власть!..
Поезд шел черепашьим шагом, мы приехали в Одессу только на следующий день, поздно вечером.
Утром к нам явился в вагон полковник украинской службы П., ближайший сотрудник украинского военного представителя при французском командовании, генерала Матвеева. Он предложил нам свои услуги по вопросу о свидании с французами. Я вручил ему запечатанные письма военного министра, его прямого начальника, и просил передать их немедленно по назначению и получить для меня ответ. Точно так же и Бородаевский просил устно доложить французскому военному командованию его просьбу принять его по весьма важному делу.
А дело было действительно важное. Добровольческая армия захватила в Одессе, после ухода оттуда украинских войск, клише для печатания ассигнаций достоинством в 50 карбованцев и усиленно пользовалась этим клише. Бородаевский и приехавшие с ним чины Министерства финансов и должны были заявить протест пред французским командованием о недопустимости такого рода печатания денег представителями Добровольческой армии. Прошло несколько дней. Мы ежедневно справлялись у Матвеева и его сотрудников об ответе французского командования, но каждый раз получали ответ, что Ансельм и начальник штаба очень заняты, а потому извиняются и просят подождать еще день-другой.
Наконец совершенно случайно выяснилось, что французам даже ничего не было сообщено о нашей просьбе назначить нам свидание и что письма генерала Грекова были распечатаны, прочитаны и не доставлены по адресу… Когда же я попытался установить виновника столь неслыханного злоупотребления по службе, то все стали обвинять друг друга.