что обыск будет распространяться на все другие места, где это будет представляться целесообразным, в частности, на чердаках, в подвалах, в подсобных помещениях, в машинах и так далее.
Жорж Зекшен, судебный следователь.
От первого лица
Сергей МИХАЙЛОВ:
Когда в 1994 году я приехал в Вену, то почти сразу познакомился там с семьей Кандовых – братьями Борисом и Антоном, с их отцом, женами. Они все приняли самое непосредственное участие в моем устройстве в Австрии, помогали и советами и делом. Борис – крупный бизнесмен, ведет дела по всей Европе, в деловом мире его имя имеет значительный вес. Когда с Антоном случилась беда в Москве, об этом писали все австрийские газеты, правительство Австрии предпринимало попытки уладить этот конфликт на уровне межгосударственных отношений, по дипломатическим каналам. В газетах публиковались сообщения о том, что правительство будет чрезвычайно признательно любому человеку, оказавшему содействие в освобождении австрийского гражданина из чеченского плена. Но я-то взялся за решение этой проблемы не потому, что мне пообещали сладкую австрийскую коврижку, а из чисто человеческих побуждений. Мне больно было смотреть на отца и мать Антона, его жену и брата, на детей – они просто раздавлены были обрушившимся на них горем. В свое время, когда мы занимались спортом, во время соревнований нам часто приходилось встречаться с чеченскими борцами. Там вообще все виды борьбы были развиты очень хорошо, и чеченские спортсмены часто побеждали в крупных турнирах, на чемпионатах. В Чечне издавна почитают хороших спортсменов, не случайно многие из них, закончив спортивную карьеру, заняли ключевые позиции в своей республике. С некоторыми из них меня связывала старая дружба, и я решил обратиться именно к этим людям. Они выслушали меня с вниманием, обещали помочь. Сложность заключалась в том, что долгое время не удавалось установить, где именно находится Антон. А когда я пытался узнать хоть какие-то подробности, эти мои старые друзья мне отвечали односложно:
"Сергей, мы обещали тебе помочь и поможем, у нас мужчины умеют держать свое слово". И большего я от них добиться не мог. Уже позже, когда освобожденный из чеченского плена Антон был снова дома, узнал кое-какие подробности. Да и то думаю, что не все. Мне было известно, что группа людей, взявшаяся освободить Антона Кандова, готова даже была на вооруженное нападение. К счастью, этого не произошло. Их авторитета хватило на то, что Антона им отдали мирно. Представляю, что если бы при освобождении Кандова пришлось стрелять, то наверняка в этом впоследствии обвинили бы прежде всего меня. Но, как я уже сказал, этого не произошло. После того как Антон снова оказался в Австрии, мы с ним очень сдружились. Он видел во мне своего спасителя, а меня в нем привлекли его энергия, неизменный оптимизм, с которым он относится ко всему происходящему. Постепенно история с его чеченским пленом стала забываться. А вот дружба осталась. И когда я оказался в тюрьме Шан-Долон и узнал, что в Женеву для того, чтобы мне помочь, приехал именно Кандов, я не удивился, а, скорее, порадовался.
В Москве Антону нравилось все: широкие проспекты, его офис в гостинице "Интурист", всегда праздничная Тверская улица, а пуще всего ему нравилось, что, куда бы он ни обращался в российской столице, повсюду его, австрийского бизнесмена Кандова, неизменно встречали предупредительно вежливыми улыбками.
Как-то вечером Кандову в офис позвонил его московский партнер по бизнесу.
– Антон, приезжай, поужинаем вместе. Кандов взглянул на часы, было около девяти.
– Да поздновато вроде, – засомневался он.
– Подумаешь, поздновато, – продолжал настаивать компаньон. – Я ужин своими собственными руками приготовил, на столе будет все, что ты любишь. Садись в машину – и через двадцать минут тебя ждет роскошный стол, пальчики оближешь.
Соблазненный не столько обильным ужином, сколько перспективой не сидеть весь вечер в гостиничном номере, Антон быстро собрал все бумаги, запер их в сейф и, усевшись в арендованный
"мерседес", коротко бросил водителю:
– Проспект Мира.
Вечер прошел спокойно, в ничего не значащих разговорах. О бизнесе говорить не хотелось, болтали о всяких пустяках. Когда ужин закончился, хозяин дома проводил гостя до дверей. На лестничном пролете между вторым и первым этажами Антон увидел трех поднимающихся наверх мужчин. Он посторонился, уступая им дорогу, и тут же получил сильнейший удар в солнечное сплетение. Дыхание перехватило, Антон даже вскрикнуть не мог. Его ударили еще несколько раз, подхватив под руки, вытащили из подъезда, затолкали в стоявшую прямо возле дверей "Волгу", и машина резко сорвалась с места. Долго петляла по каким-то плохо освещенным и вовсе не освещенным улицам, так что Антон, сколько ни вглядывался, не мог определить, где они едут. Да и Москву он знал не настолько хорошо, чтобы сориентироваться. Наконец остановились. Эти трое, что напа-ли на Кандова в подъезде, вытащили его из машины, заломили ему руки за спину так, что пришлось согнуться почти до земли, и потащили. Ступени, по которым его волокли, вели вниз, и скоро они очутились в каком-то просторном подвале. Пахло сыростью, гнилью.
Один из мучителей отошел в угол подвала, с чем-то там повозился, потом вернулся, держа наготове шприц, наполненный мутноватой жидкостью. Завернув выше локтя рукав Антоновой сорочки, умело сделал ему укол. Тогда Кандов еще не знал, что вкололи ему наркотик. В подвале его продержали три дня, охраняли и днем, и ночью и ни о чем с пленником не говорили. Эта троица умудрялась разговаривать, не называя даже имен друг друга. Вопросов, которые Антон пытался задавать, они словно и не слышали. Все трое, на-сколько Кандов мог понять, были русскими, все трое были молоды и крепки – вот и вся та скудная характеристика, которую он мог бы им дать. Наркотики ему кололи ежедневно, и тогда он забывался в полусне, им овладевало полнейшее равнодушие, не хотелось ни двигаться, ни даже думать.
Через три дня его вывели из подвала, снова затолкали в машину, на сей раз эта была не "Волга", а "жигуль", снова повезли по ночной Москве. Где-то на пустыре, Кандову показалось, что уже давно выехали за город, остановились. Рядом стояло несколько громадных КамАЗов. В кабину одного из них усадили Антона. Небритый человек со жгуче-черной щетиной с явным кавказским акцентом сказал:
– Пикнешь – убьем сразу, – и для убедительности показал пистолет.
КамАЗы двинулись в путь. Проезжали города, поселки, мчались по трассам, мелькали названия населенных пунктов, но Антону они ни о чем не говорили, он даже приблизительно не мог определить направление движения.
В кабине КамАЗа кроме него были еще трое водителей, сменявшихся поочередно. Все трое, как вскоре понял Антон, из Чечни. За своего пленника они, похоже, не беспокоились, уверенные, что тот никуда не денется. Кормили тем, чем питались сами, видимо, проинструктированные, не забывали колоть ему наркотики. Несколько раз машину останавливали сотрудники ГАИ. Проверка документов занимала всего несколько минут, а в кабину никто из представителей милиции не заглянул ни разу. Через три дня пути Антон увидел огромный придорожный щит, на котором было написано "Грозный".
Кандова провели в дом, на пороге которого стояли несколько человек в камуфляжной форме, вооруженные автоматами. Посередине завешанной коврами комнаты стоял невысокого роста и плотного сложения чернобородый человек. "Доехали", – не спросил, а утвердительно произнес он. Это было единственное слово, которое Антон услышал в тот день. Перед ним молча поставили еду, также деловито-молча сделали ему наркотический укол, без слов указали на диван, где уже лежала стопка постельного белья. Все прояснилось на следующий день, когда в комнату вошли несколько чеченцев, которых Антону еще видеть не приходилось. Без всяких предисловий и лишних слов они сообщили Антону, что отпустят его, как только за него внесут выкуп – 10 миллионов долларов. Говорили они ему об этом спокойно, так, словно речь шла о каком-то сугубо обыденном деле. Уходя, обмолвились, что завтра ему предоставят возможность позвонить в Вену, брату Борису. Из разговора Антон понял, что с братом уже разговаривали и эти условия ему сообщили.
Борис Кандов – крупный австрийский бизнесмен, успешно ведущий свои дела во многих странах мира. Захватив Антона в Москве и доставив его в Чечню, чеченцы не сомневались, что за младшего брата Борис отдаст выкуп.
По поводу захвата Антона Кандова в те дни да и впоследствии ходило множество различных версий. Поговаривали, что источником информации да и наводчиком мог стать один из компаньонов Антона по работе в Москве. Но ни одна из версий не нашла своего логического подтверждения. Скорее всего, потому, что после счастливого освобождения Антона из чеченского плена никто уже тща-тельными расследованиями не занимался. Власти Австрии были удовлетворены тем, что гражданин их страны оказался в итоге дома практически невредимым. Москва официального уголовного дела по факту пропажи иностранца не возбуждала, а в Чечне в 1994 году заложников брали пачками, и пленение иностранцев стало там делом совершенно обыденным.
Как Антону и обещали, ему позволили связаться по телефону с братом. Для этого его привезли в город, завели на почту, но там, хотя и стояли кабины с телефонами междугородной связи, ему дали сотовый телефон. Антон привычно быстро набрал знакомый номер и уже вскоре услышал голос Бориса.
– Где ты, где ты? – кричал в трубку Борис.
– Я в Грозном, они охраняют меня, требуют выкуп…
Едва он произнес эти слова, один из охранников вырвал из его рук телефон и прорычал:
– Эй ты, поменьше болтай.
Трубку ему вернули, еще с минуту брат расспрашивал Антона о его самочувствии, потом разговор прервался. Кандова привезли в тот же дом, но уже вскоре снова вывели на улицу и усадили в машину. Очевидно, бандиты решили, что рискованно оставлять пленника в Грозном, коли он успел все-таки сообщить брату, что находится в этом городе. Через несколько часов они оказались в горном ауле.
* * *
АНТОН КАНДОВ:
В том горном доме меня тоже охраняли с автоматами. Но эти люди по отношению ко мне были довольно доброжелательны. В них каким-то удивительным образом сочетались их обязанности охранников и кавказское гостеприимство. Готовя обед, они всегда интересовались, что бы мне хотелось попробовать, и старались баловать меня блюдами кавказской кухни. В то же время следили за мной зорко и не забывали колоть мне наркотики. Я в книгах читал, да и так слышать приходилось, как сажали людей "на иглу", превращали их в наркоманов, и этого я боялся больше всего. Но теперь-то я знаю точно, если человек сам не хочет стать наркоманом, он им не станет. Конечно, после окончания моего кавказского плена мне пришлось какое-то время провести в больнице, мне очищали кровь, но все закончилось благополучно, ни разу не испытал я потребности в наркотиках, напротив, всегда вспоминаю о них с отвращением.
Конечно, я пытался своих охранников убедить, чтобы они мне наркотиков не кололи, но в этом они были непреклонны, извиняющимся тоном говорили, что делают то, что им приказано, но ни одного укола ни разу не пропустили. Я, в свою очередь, подчеркивал всякий раз, что понимаю их и обиды не держу. Так что между нами установились вполне дружелюбные отношения. Во всяком случае, меня никто не бил, напротив, они старались подчеркнуть, что, хотя я и остаюсь пленником, они относятся ко мне, как к гостю. Ситуация была какая-то ненормальная, но что мне оставалось делать, я, как говорится, принимал эти правила чужой игры. Я очень люблю готовить и несколько раз даже сам готовил обед. Они ели, искренне хвалили, говорили, что я отличный парень, они бы хотели иметь такого друга. Но автоматов своих даже при этих словах из рук не выпускали.
Так прошло больше месяца. Однажды меня снова посадили в машину, и мы опять приехали в Грозный. Остановились перед огромным зданием, окруженным вооруженными до зубов людьми. Здесь мне сообщили, что я свободен. Из Грозного я вылетел в Баку, оттуда в Турцию, а уже из Стамбула прилетел в Вену, где меня встретили родители, дети, брат, друзья. Почти месяц мне пришлось провести в больнице, но постоянно рядом со мной были близкие мне люди. Только вернувшись домой, я узнал, какую роль сыграли в моем освобождении мои друзья, и прежде всего Сергей Михайлов. Собственно, до этого я не был с Сергеем в близких, дружеских отношениях. Я был с ним знаком, знал, что у него с моим братом совместный бизнес. Но после чеченской истории мы подружились. Правительство Австрии выразило Сергею Михайлову свою благодарность за освобождение австрийского гражданина, ну а в нашей семье он просто стал самым дорогим человеком. И поэтому, когда у Сергея случилось несчастье и его арестовали в Женеве, я, не раздумывая, предложил свою помощь.
Прожив в Австрии более четверти века, я хорошо говорю, читаю и пишу по-немецки, могу объясниться на английском языке. И, конечно, в Женеве, где многие говорят на немецком, мне было проще сориентироваться. Довольно быстро я установил контакт с адвокатами, прежде всего с Ральфом Изенеггером. В Женеве я покупал продукты для передачи их Михайлову в тюрьму, отправлял по факсу и по почте многочисленные документы от адвокатов. Встречал, когда разрешались свидания, отца Сергея, его жену и дочерей, приезжавших в Швейцарию. Если я о чем-то и жалел, то только о том, что мало могу сделать для моего друга.
Да, я передавал адвокату Изенеггеру записки от друзей и родных Сергея. А от адвоката получал те записки, которые Сергей писал в тюрьме. Понимал ли я, что совершаю что-то противозаконное? Нет. Я никогда не считал, что нарушаю закон. Прежде всего потому, что эти записки – и в ту и в другую сторону – шли через адвоката. Кроме того, а вернее, в первую очередь, содержание записок было сугубо личным. Ни в одной из них речь не шла о делах. Я вынужден был знакомиться с содержанием того, что написано, ибо Ральф Изенеггер, хотя и говорит по-русски, читать не может. Я читал ему большинство посланий, чтобы адвокат мог быть уверенным: в записках нет ничего такого, что бы могло помешать следствию.
В марте 1998 года Антон Кандов, которого друзья в шутку частенько величали "кавказским пленником", был арестован в гостинице "Долев" и отправлен в тюрьму Шан-Долон.
В середине марта в Женеву приехала жена Михайлова Людмила, которой предоставили очередное свидание с мужем. Деньги за аренду дома в Борексе были заплачены за много месяцев вперед, поэтому Антон, встретив Людмилу в аэропорту Куантрэн, отвез ее туда. На следующий день они поехали в Шан-Долон, Антон, как и во время прежних свиданий Людмилы с мужем, остался ждать ее в машине у ворот. Потом они отправились снова в Борекс, Людмила немного отдохнула, и они, сев в машину, собирались ехать в Женеву.
– Антон, за нами следят, – произнесла Людмила, едва они тронулись.
– С чего ты взяла? – удивился Кандов.
– В конце нашей улицы стояла машина. Я сначала не обратила на нее внимания, а сейчас посмотрела назад и увидела, как из этой машины вышел мужчина. Я его узнала, это один из тех полицейских, который арестовывал Сергея в аэропорту, а потом приходил к нам в дом с обыском.
Ни слова не говоря, Антон развернул машину и поехал к дому.
Навстречу им двигалась "хонда".
– Никакой ошибки быть не может, – сказала Людмила. – Я разглядела его отчетливо, он сидит рядом с водителем. Вспомнила его фамилию – это инспектор Кампиш.
Антон остановил машину возле дома, постоял возле дверей, потом снова развернулся и поехал в сторону Женевы. Когда они выезжали из Борекса, Кандов заметил, как сзади, через несколько машин от него, следует все та же "хонда". Он припарковал машину возле отеля, поинтересовался у портье, нет ли для него факсов. Портье протянул ему лист бумаги, густо испещренный рукописным текстом. Положив письмо в папку, Антон направился в ресторан. Заказал для Людмилы ее любимый луковый суп, что-то, теперь и не помнит, что именно, и себе.
– Антон, что за письмо ты сейчас получил? – спросила Людмила, не притрагиваясь к обеду.
– Не волнуйся, ничего страшного. Письмо от Виктора, я передам его адвокату, Ральф отвезет Сергею.
– Антон, порви это письмо, я прошу тебя, порви.
– Люся, ну с какой стати я должен рвать чужое письмо, какое я имею на это право?
– В таком случае я порву это письмо. Оно адресовано моему мужу, и я имею право его порвать. Ну послушай, Антон, я прошу тебя, порви письмо, у меня предчувствие нехорошее.
Антон попытался переубедить Людмилу, но та была непреклонна. В конце концов он уступил и отдал ей только что полученный лист бумаги. Людмила тут же поднялась и направилась в сторону туалета. Через несколько минут она вернулась и, отвечая на незаданный вопрос Антона, сказала:
– Я все же порвала его.
Обед был явно испорчен, они решили заказать кофе, но в этот момент к ним подошли трое. Один из них обратился к Антону:
– Вы господин Кандов?
– Я.
– А я инспектор полиции Кампиш. Вы арестованы. Ваши руки, пожалуйста. – И инспектор достал из-за пояса брюк наручники.
– К чему это? – кивнул на наручники Кандов. – Я не собираюсь бежать. К тому же я не расплатился за стол.
– Хорошо, оплатите счет, я подожду. Но это… – И полицейский звякнул наручниками. – Необходимая мера, таков закон.
Народу в этот дневной час в ресторане было немного, и все посетители с любопытством взирали на происходящее. Не обращая внимания на явное любопытство окружающих, Кампиш деловито просмотрел содержимое лежащей на столе кожаной папки, защелкнул на руках Кандова наручники, и в сопровождении полицейских Антон проследовал к машине. Они ехали хорошо знакомой ему дорогой, эта была та самая дорога, по которой он не раз ездил вместе с адвокатом Ральфом Изенеггером. И вела эта дорога в тюрьму Шан-Долон. Ту самую тюрьму, у ворот которой Антон не раз ждал адвоката, куда он привозил на свидания с Сергеем его жену, отца. И вот теперь ему самому впервые пришлось оказаться по другую сторону тюремных ворот. Пройдя процедуру оформления, Антон оказался в просторной светлой камере, рассчитанной на двоих заключенных. Но он в этой камере был один.
Утром следующего дня Антона Кандова отвезли во Дворец правосудия, где в одной из комнат-камер подвального этажа состоялся первый допрос. Стол следователя Зекшена был завален бумагами, и Антон тотчас понял, что это ксерокопии тех факсов, которые он отправлял из Женевы, получал сам. Сначала следователь заполнил протокол допроса, задал несколько формальных вопросов. Потом он сообщил, что допрос господина Кандова будет вестись при помощи переводчицы, знающей русский язык, спросил, согласен ли тот с такой процедурой допроса.
– Я уже больше двадцати пяти лет живу в Австрии, и мне гораздо проще говорить на немецком языке, русский я изрядно подзабыл, – возразил Кандов.
Потом следователь начал с места в карьер, грозным тоном, почти срываясь на крик:
– Господин Кандов, вы передавали письма от господина Михайлова его сообщникам, а письма сообщников передавали в тюрьму…
Антон перебил следователя:
– Если вы будете на меня кричать и разговаривать в таком тоне, я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
Зекшен умолк, встал, прошелся по кабинету, снова уселся на свое место и, улыбнувшись, как ни в чем не бывало ответил: