– Вы правы, господин Кандов. Нам лучше побеседовать спокойно. Вы разумный человек, и я уверен, что мы найдем общий язык. Итак, я обвиняю вас, что, передавая письма господина Михайлова его сообщникам по криминальной организации, вы мешали следствию. Согласны ли вы с таким обвинением?
– Нет, я категорически не согласен с таким обвинением, – заявил Антон. – Как я вам уже сказал, я знаю немецкий язык лучше русского, но русского я не забыл до такой степени, чтобы не понимать, о чем шла речь в письмах господина Михайлова. Это были письма сугубо личного характера, адресованные семье, а также друзьям. Не сообщникам, а именно друзьям, – еще раз подчеркнул он. – Я вижу у вас на столе копии этих писем, значит, вы имели возможность их получить и знаете, что я не передавал их тайком, а отсылал адресатам по факсу. Те же ответы, которые я получал для господина Михайлова, я передавал его адвокату Ральфу Изенеггеру. У меня не было никакой тайной связи с господином Михайловым, я не участвовал ни в каких заговорах и поэтому не признаю обвинения в том, что я мешал следствию.
– Ну хорошо, – промолвил следователь. – Завтра вам предстоит очная ставка с господином Михайловым и господином Изенеггером, а сейчас продолжим допрос. Господин Кандов, зачем вам все это было надо?
– Что "все"?
– Вы прекрасно понимаете, о чем я вас спрашиваю. У вас в Вене семья, свой бизнес. К тому же я слышал, у вас тяжело больна жена. Вы бросаете все, едете в Женеву, ходите по магазинам и рынкам, покупаете продукты, отправляете в тюрьму передачи. Потом вы вступаете в преступный сговор и передаете из тюрьмы и в тюрьму письма – то есть вы принимаете прямое и активное участие в деятельности криминальной группировки, а может быть, это мы еще выясним, являетесь одним из руководителей преступного сообщества. Своими действиями, хотя вы это и отрицаете, вы оказываете серьезные помехи в расследовании уголовного дела. Вот я вас и спрашиваю: зачем вам все это было надо?
– Господин следователь… – Антон тщательно подбирал слова, стараясь не упустить ни одного из пунктов только что предъявленного ему обвинения. – Я читаю газеты и знаю по сообщениям прессы, что вы обвиняете господина Михайлова в том, что он является лидером преступной группировки. Я не собираюсь с вами по этому поводу спорить. Ни о какой преступной деятельности Сергея Михайлова мне не известно. Я ничего не знаю также ни о какой преступной группировке и поэтому не могу быть ни ее участником, ни тем более руководителем. Для меня Сергей Михайлов – друг, друг, который спас мне жизнь, друг, который помог мне вновь увидеть жену и детей, родителей, братьев, сестер. Да, я оставил в Вене свой бизнес и свою семью и приехал в Женеву, чтобы помочь своему другу, так как он помог мне в свое время.
– Ваши объяснения звучат весьма романтично, но не дают ответа на поставленные мной вопросы, – возразил следователь. – Мне трудно поверить, что, руководствуясь только чувством дружбы, вы пошли на такие жертвы. И это наводит меня на мысль, что вами двигала особая заинтересованность или вы обязаны были сделать то, что вы сделали.
– Может быть, мои объяснения звучат, как вы сказали, романтично, а может быть, вам трудно понять, что такое настоящая мужская дружба. Да, вы правильно заметили, я обязан был сделать то, что я сделал. Но обязан именно по долгу дружбы, а не по какому-то другому долгу. У меня нет перед господином Михайловым материальных долгов, я вообще никому ничем не обязан, и все, что я делал в Женеве, я делал от души. Повторяю, я не считаю, что мои действия были преступными или в чем-то могли помешать следствию, которое ведется в отношении господина Михайлова.
На этом первый допрос был закончен. На следующий день следователь Жорж Зекшен сам приехал в тюрьму. Здесь, на допросе, состоялась и первая после долгой разлуки встреча Кандова с Сергеем Михайловым. Друзья крепко обнялись.
Позже Антон вспоминал:
– Ночь накануне допроса я спал плохо и чувствовал себя ужасно. Перенервничал, вот сахар и поднялся. Когда меня вели тюремными коридорами на допрос, я буквально еле ноги волочил. Но когда Сергей меня обнял, я почувствовал необыкновенный прилив сил. Я и раньше от общих друзей слышал, что у Сереги очень сильное биополе, а теперь ощутил это на себе и поразился тем переменам, которые во мне произошли.
Второй допрос от первого ничем существенно не отличался. Следователь монотонно обвинял поочередно Михайлова и Кандова в том, что они мешали следствию, в ответ и тот и другой утверждали, что письма сугубо личного характера и никакого отношения к следствию не имели. Это же утверждал и адвокат Ральф Изенеггер, которого впоследствии допрашивали вместе с Михайловым и Кандовым.
Спустя два дня из женевской тюрьмы Шан-Долон Кандова перевели в тюрьму Лозанны: следователь Зекшен и прокурор Кроше решили, что Кандов и Михайлов не должны находиться в одной тюрьме, дабы исключить между ними дальнейший сговор. В лозаннской тюрьме Антон узнал, что это заведение является самой строгой следственной тюрьмой Швейцарии. Весь день камеры были закрыты, заключенных выпускали только на прогулки да выводили на допросы. Завтраки, обеды и ужины через специальное окошко просо-вывали прямо в камеры. От бетонных стен камеры веяло холодом, крошечное окно под потолком почти не пропускало света.
В своей новой обители Антон недолго находился один. Вскоре в камере появился еще один заключенный. Едва поздоровавшись, он приступил к вопросам: кто, откуда, за что взяли? Услышав, что Антон родом из Средней Азии, какое-то время жил в Израиле, а потом переехал в Австрию, новый сосед чуть ли не целоваться полез.
– Я ведь тоже в прошлом израильтянин, – заявил он.
Антон тотчас перешел на иврит, который помнит довольно прилично. Сосед смотрел на него недоумевающим взглядом, явно не понимая, на каком языке говорит Кандов.
– Как же ты жил в Израиле, не зная иврита? – не скрывая иронии, спросил Антон.
– Вообще-то я родом из Румынии, – попытался оправдаться тот, – а в Израиле жил совсем недолго, поэтому и иврит уже забыл.
По делам бизнеса Антону Кандову одно время приходилось частенько бывать в Румынии. Легко усваивающий языки, он и из румынского запомнил с десяток фраз. Сейчас, заговорив по-румынски, Антон убедился, что его не в меру "любознательный" сосед о румынском имеет такое же представление, как и об иврите.
После обеда заключенных вывели на прогулку. Во дворе к Кандову подошел мужчина с иссиня-черной щетиной на подбородке и щеках.
– Говоришь по-русски? – спросил он с сильным кавказским акцентом.
Антон кивнул.
– У тебя в камере – "наседка", ну, стукач, – шепотом произнес тот, шагая рядом с Антоном. И, не дожидаясь вопросов, продолжил: – Я сам из Грузии, сюда за наркотики попал. Наверное, скоро выгонят, такие, как я, говорят, здесь не нужны, одни расходы от нас.
– А чего ты все трясешься? – спросил Антон, заметив, что его нового знакомого сильно бьет дрожь.
– Э, брат, это же турма, кто тебе здесь наркотик даст, вот меня всего и ломает, – процедил тот сквозь зубы, коверкая русские слова.
– Ладно, я тебе помогу, – произнес Антон.
– А у тебя что, есть?! – воскликнул грузин во весь голос, разом забыв о конспирации, и глаза его заблестели.
– Да нет, откуда у меня, – рассмеялся Кандов. – Просто я знаю, как помочь, сам однажды был в такой ситуации, потом месяц в больнице лечился, так что теперь знаю, что надо делать, чтобы не ломало.
– Слушай, брат, я тебя умоляю, попроси администрацию, чтобы меня в твою камеру перевели. Меня они не послушают, я для них никто, а ты человек грамотный, европейский, языки знаешь, тебе они не откажут. Да и вообще здесь к таким просьбам нормально относятся.
Когда возвращались с прогулки, Антон передал свою просьбу администрации. Стукача он в камере не застал – видно, поняв всю бесперспективность, "наседку" убрали. А вскоре здесь появился тот самый грузин, с которым Антон познакомился на прогулке. Помня, как болезненно выходил из наркотического стресса после чеченского плена, Антон заботился о новом знакомом, помогал ему справиться с болезненным состоянием.
На допросы в Женеву его теперь доставляли поездом. Тюремная машина привозила на вокзал. Там его заводили в вагон поезда и запирали в специальную крошечную каморку, предварительно сняв наручники. Замки в каморке были крепки и надежны, тюремщики не опасались, что заключенный сбежит. А если бы и сбежал, это была бы не их головная боль. Такие каморки для перевозки заключенных оборудованы во всех женевских поездах. По закону заклю-ченных перевозят без дополнительной охраны, так что все было по инструкции. Расстояние в семьдесят километров от Лозанны до Женевы скоростной поезд преодолевал за сорок минут. На женевском вокзале в вагон заходил полицейский, открывал камеру, выводил Антона и передавал его, как говорится, с рук на руки охраннику из тюрьмы Шан-Долон, который одевал на Антона наручники и по перрону вел к ожидавшему их тюремному автомобилю. Впрочем, наручники одевали не всегда. Среди тюремщиков был один пожилой мужчина, который, увидев Антона, почему-то прицепил обратно наручники к поясному ремню. На замечание полицейского он ответил довольно грубо: не твое, мол, дело, ты заключенного передал, а дальше я его сопровождаю и сам несу за него ответственность. И, обращаясь после этой тирады к Кандову, спросил, словно желая еще раз удостовериться: "Ты ведь не сбежишь, верно?" По дороге они говорили о всяких пустяках, а однажды пожилой тюремщик даже предложил Антону остановиться у киоска: он хотел купить Кандову пачку сигарет. Приезжая в Женеву, Антон первым делом всматривался, кто за ним приехал из Шан-Долона, и радовался, увидев знакомое лицо.
На допросы его привозили несколько раз в неделю, но все эти допросы практически ничем не отличались один от другого. Порой следователь приезжал с большим опозданием, и Антону по нескольку часов приходилось его ждать взаперти. Однажды Зекшен опоздал на несколько часов. Зайдя в кабинет, он еще долго перебирал какие– то бумаги, не торопясь приступать к допросу. А когда начал, Антон почувствовал, что не в состоянии отвечать на вопросы. Он так и заявил об этом Зекшену.
– Что с вами, господин Кандов? – поинтересовался следователь.
– Утром в тюрьме мне почему-то не сделали укола инсулина, – ответил Антон. – Я себя чувствую очень плохо. Отправьте меня обратно в тюрьму.
– Я не могу отправить вас в тюрьму, не допросив, – возразил Зекшен. – Допрос назначен на сегодняшнее число, и он должен состояться. Но по закону я не имею права допрашивать подследственного, который себя плохо чувствует. Мы сделаем таким образом. Сейчас я распоряжусь, чтобы из Лозанны вам привезли инъекцию, а заодно сделаю замечание тюремному врачу – он не имеет права забывать о ваших уколах.
– Но зачем посылать одну-единственную ампулу из Лозанны, это же займет кучу времени. Не проще ли купить инсулин в ближайшей аптеке?
– Нет, не проще, – возразил Зекшен. – Таков закон. Лекарства, которые необходимы больным заключенным, может выдавать только тюремный врач. И никто иной. Врач расписывается на каждом препарате и несет ответственность за ваше самочувствие.
Пришлось Кандову ждать еще почти час, пока из Лозанны привезли одноразовый шприц и ампулу инсулина. Медленно тянулись дни, складываясь сначала в недели, потом в месяцы. На одном из допросов Антон снова увидел Ральфа Изенеггера. Адвокат снова был в щегольском костюме, на белой сорочке замысловатым узлом был повязан галстук. Антон подумал, что Ральф уже освобожден, иначе откуда такой наряд и беззаботный вид. В ходе допроса Кандов понял, что не ошибся.
– А что со мной, почему вы меня не отпускаете, зачем держите в тюрьме, вы ведь ничего не доказали? – не выдержав, начал он сыпать вопросами.
– Всему свое время, господин Кандов, – остудил его Зекшен. – У нас достаточно законных оснований, чтобы держать вас в тюрьме.
Но, несмотря на эту тираду и уверенный тон следователя, Обвинительная палата приняла решение освободить гражданина Австрии Антона Кандова под залог. В тюрьме он пробыл три месяца. Вернувшись домой, Антон через несколько дней получил официальное письмо, подписанное прокурором Жаном Луи Кроше. Господин прокурор уведомлял господина Кандова, что если тот признает свою вину и подтвердит, что имел отношение к криминальной группировке, возглавляемой Сергеем Михайловым, а также тот факт, что своими действиями господин Кандов мешал следствию, то он, прокурор, гарантирует, что суд ограничится теми тремя месяцами, которые господин Кандов провел в тюрьме. Через своего адвоката Кандов ответил, что продолжает придерживаться своих показаний, данных на предварительном следствии, членом организованной преступной группировки себя не признает, как не считает, что своими действиями мешал проведению следствия.
Вскоре после суда над Сергеем Михайловым Антон Кандов получил уведомление, что уголовное дело, возбужденное против него в марте 1998 года, прекращено за отсутствием состава преступления. Внесенные в качестве залога деньги швейцарцы перечислили в австрийский банк на счет Кандова.
* * *
Документы уголовного дела № Р9980\96
Женева, 24 ноября 1997 года Республика и кантон Женева Офис Судебного следователя
Направляю настоящее письмо господину начальнику сыскной полиции с просьбой поручить инспекторам бригады KORUS проконтролировать разговор на русском языке Сергея Михайлова со своим отцом, состоявшийся 19 ноября 1997 года и записанный на кассете № 71, которая приложена к настоящему письму.
С благодарностью Следователь Жорж Зекшен.
Женева, 5 декабря 1997 года
Рапорт инспектора полиции Ваннера, личный знак № S7312
Начальнику сыскной полиции Материал дела № 97 711 086 15
Для господина Зекшена, следователя Касается: Михайлова С., 07.02.58, русского
Согласно распоряжению от 24 ноября 1997 года, представитель судебной власти, ответственный за это дело, поручил нам проверить разговор на русском языке Сергея Михайлова с его отцом, состоявшийся 19 ноября 1997 года и записанный на кассете № 71.
Мы сделали перевод вышеуказанной кассеты русским переводчиком. Содержание разговора следующее:
Сергей Михайлов говорит, что полон оптимизма и энергии. Он добавляет, что будет скоро освобожден, но есть основания немного запастись терпением. В данное время он в основном читает и занимается спортом.
Несколько месяцев тюремного заключения Михайлов не имел о своей семье почти никаких сведений. Он знал, что жена и дочери вынуждены были покинуть Швейцарию и вернуться в Москву. Особенно тревожило его состояние здоровья отца. Последнее время Анатолий Павлович болел, и Сергея это очень беспокоило. Адвокатам Михайлова понадобилось несколько месяцев, чтобы добиться от следователя разрешения на свидания своего подзащитного с родственниками. Эти свидания были крайне редки, да и подготовка их требовала специальной процедуры. Из Женевы в Москву, в адрес швейцарского посольства в России, направлялся специальный документ, потом начиналось не всегда гладкое оформление визы. И только после всех этих мытарств отец Михайлова и его жена могли выехать в Женеву. Как правило, родственникам разрешалось в течение одной недели навестить Сергея дважды, каждое свидание ограничивалось двумя часами.
Однажды произошел такой случай. Приехав в Женеву, отец Сергея купил себе новые ботинки. В них и отправился на свидание к сыну. Перед входом в служебное помещение тюрьмы, где проходили свидания, каждый посетитель подвергался личному досмотру и должен был пройти через металлоискатель, подобный тому, которые стоят в аэропортах. Анатолий Павлович выложил из кармана все металлические вещи – зажигалку, ключи, даже монеты. Прошел через металлоискатель – звенит. Его заставили вернуться, тщательно осмотрели, попросили снять ремень с металлической пряжкой – снова звенит. Вернулся еще раз. Служащий проверил его специальным прибором. Прибор наличия металла не показал, но стоило Михайлову-старшему переступить порожек металлоискателя, как снова раздался звон. Его осмотрели еще раз, второй, третий – бесполезно, звон всякий раз возобновлялся.
– Где у вас металл? – всякий раз допытывался сотрудник службы безопасности, но Анатолий Павлович лишь недоуменно плечами пожимал.
Наконец кто-то из служащих обратил внимание на новые ботинки посетителя. На них были шнурки с металлическими наконечниками.
– Снимите, – потребовал служащий, и Михайлов, сняв ботинки, еще раз прошел через прибор. На этот раз звона не было. – Так это шнурки звенели, – удовлетворенно произнес швейцарец. – Можете одеваться и идти на свидание.
Вся эта процедура заняла почти час, и, когда через час Сергею Михайлову объявили, что его свидание с отцом закончено, он удивился:
– Позвольте, почему сегодня свидание сокращено?
– Оно вовсе не сокращено, ваш отец приехал в тюрьму час назад, но слишком много времени в этот раз заняла процедура досмотра, – пояснили ему.
– Но ведь досмотр проводится по инициативе службы безопасности, а не по воле моего отца, почему же это время засчитывают как время свидания? – пытался возразить Сергей.
– Таково распоряжение следователя, – ответили ему. – Начало свидания отсчитывается с того момента, как только ваш посетитель приезжает в Шан-Долон.
Зекшен оставался верен себе, он не мог упустить случай хоть в чем-то насолить русскому.
Глава шестая
СУД РАССУДИТ
Документы уголовного дела № Р9980\96
Адвокатское бюро "Дрейфус и партнер" Господину прокурору Жану Луи Кроше Дворец правосудия
Площадь Бург де Фур, 1 Цюрих, 30 августа 1998 года УД против Сергея Михайлова
…Несомненным является то, что уже некоторое время мой клиент подвергается нападкам российской и зарубежной прессы. Эти репортажи носят клеветнический характер. Учитывая презумпцию невиновности, эти статьи могут рассматриваться как покушение на личную честь и по их факту можно возбудить уголовное дело. Ответ на вопрос о наличии клеветничества или другого рода покушения на личную честь находится строго в компетенции суда и на него не повлияет преждевременное утверждение, сделанное представителем третьего ведомства.
Примите, господин прокурор, уверения в моем глубочайшем к вам уважении
Д-р Сильвен М. Дрейфус, адвокат.
Коллегия адвокатов Женевы ул. Фердинанд-Ходлер, 15 Господину Мишелю Крибле,
председателю Обвинительной палаты
Касательно постановления о продлении срока заключения под стражей для г-на Сергея Михайлова от 1.09.98.
Обосновывая свое решение, Обвинительная палата в мотивировочной части постановления употребляет будущее время, утверждая, что срок содержания нашего клиента под стражей не является чрезмерным, а именно:
"срок содержания под стражей не является чрезмерным, учитывая важность и природу предъявленных обвинений, в том числе обвинений в подделке документов и участии в преступной организации, а также учитывая ПРЕДСТОЯЩИЙ СРОК ЗАКЛЮЧЕНИЯ (выделено мной. – О.Я.), который предстоит отбыть обвиняемому, и новые факты, которые были раскрыты в результате ареста его бывшего адвоката".