Расхожее мнение о Швейцарии в основном упирает на невероятную упорядоченность, чистоту и скуку в этой стране. Ну и, конечно же, благополучие, богатство. Не знаю - если, конечно, вам нечего делать и вы абсолютно не способны себя развлечь, считая, что развлекать вас обязаны другие, если ненадежность поездов и вид грязи на улицах вносит в вашу жизнь существенное разнообразие, тогда, пожалуй, вы будете скучать в Швейцарии. Но нет страны более подходящей для человека занятого, который ценит каждую минуту своего времени. Кстати, и развлечений там ровно столько же, сколько в любой другой стране. Если не больше. Достаточно вспомнить, что тут под одной крышей живут четыре совершенно разных народа. Уже от одного этого не соскучишься, если умеешь приглядываться к жизни вокруг. Вам не нравится, что у них нет забастовок каждый день, взрывов народного гнева и прочих ваших "проблем"? Так они просто разумные люди, не желающие без нужды разорять свою страну. Благополучие их строится еще и на том, что в отличие от многих других народов они работают добросовестно, а не просто требуют денег у правительства с детской уверенностью, что деньги создаются из воздуха. Вместо пустой надежды изобрести такое хитрое государственное устройство, чтобы никто не работал, а все только ели и развлекались, - они работают. Не правда ли, удивительно хитрое изобретение для двадцатого столетия, простое и гениальное вместе?
При всем при том они вовсе не безразличны к чужой беде, не черствы, а приветливы и готовы помочь, в чем моя семья убедилась на своем примере, У них прекрасно налажена система благотворительных учреждений, а больничные кассы вполне заменяют социальную медицину. Только благотворительность они понимают в несколько отсталом для нашего просвещенного века варианте - как моральную обязанность, а не как юридическую.
Наконец, эта страна, может быть, единственная в свободном мире, ответственно относится к своей безопасности. Вместо того чтобы рассчитывать на чьи-то "зонтики" или, как страус, зарывать голову в песок, наивно веря, что если, мол, у нас не будет оружия, то и войны не будет, - они создали одну из самых оснащенных армий в Европе. История научила их, что нейтралитет, если хочешь его признания другими странами, должен быть надежно защищен. Каждый швейцарец определенной возрастной категории проходит каждое лето трехмесячную переподготовку, а каждая швейцарская семья имеет на несколько дней запасов продовольствия. И все это без милитаристской или антивоенной истерии, без детских препирательств о том, где разместить ракеты - у моего села или у соседнего. По моим наблюдениям, Швейцария - единственная страна в Европе, которая всерьез намерена себя защищать, и, смею вас уверить, именно поэтому советские никогда туда не сунутся. Какой смысл драться за каждый камень в Альпах, теряя драгоценное время и ресурсы, если какую-нибудь Германию или Италию можно гуляючи пройти без всякой задержки?
Нет, не скуку у вас вызывает Швейцария, а зависть. Ну-ка, устройте и вы так свою жизнь, а потом посмотрим, где веселее.
В известном смысле Англия - прямая противоположность Швейцарии, и оснований завидовать англичанам почти не придумаешь. Однако о них нам наврали еще больше, не в последнюю очередь - они же сами. Существует давно установившаяся и всеми уважаемая легенда об англичанах как людях сдержанных, холодных, чопорных, почти лишенных эмоций. Поразительная чушь! Нигде не встречал я людей столь ранимых, эмоциональных, жаждущих общения, как англичане. Беда в том, что они невероятно застенчивы, закомплексованы, ужасно боятся выглядеть навязчивыми - словом, то, что в психологии называется "интровертами". Нужно быть совсем ненаблюдательным, чтобы считать все это чопорностью.
Не знаю, может быть, тот факт, что я русский, а не англичанин, в известном смысле облегчил мое общение: быть может, между собой им общаться труднее. Про русских же все знают, что у них, мол, церемониться не принято, а потому между мной и англичанами как бы не существует барьера условностей, господство которых необычайно сильно в Англии. Они как бы понастроили себе рогаток, о которые все время спотыкаются. В действительности они невероятно разговорчивы, даже болтливы порой, но зато и пользуются языком виртуозно. Не случайно английский язык - один из самых лексичных в мире. Изучая его в тюрьме по книжкам, я все поражался: зачем столько синонимов? Там, где мы обходимся прилагательными да суффиксами, у них на каждый вариант отдельное слово, что позволяет им быть предельно точными в своих высказываниях. Меткость, остроумие, своеобразие речи ценятся у них необычайно высоко.
Другая, столь же древняя и столь же ложная легенда приписывает англичанам практичность, прагматизм, деловитость, даже педантизм. В России эта чепуха вошла в фольклор, увековечена в знаменитой "Дубинушке":
Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь.
Изобрел за машиной машину.
А наш русский мужик, коль работать невмочь.
Так затянет родную "Дубину".
На самом деле англичане фантастически непрактичны, а жизнь устроена у них максимально неудобным образом. Великий период английской изобретательности начался и кончился паровой машиной и первыми автомобилями. Не случайно англичане их так любят, устраивают для них бесконечные выставки, музеи и коллекции. Это своеобразная общенациональная ностальгия. Да и вообще нынешняя затаенная мечта англичан - превратить всю страну в музей, а самим лишь проверять билеты. Ни ломать старое, ни создавать новое они не хотят, в особенности любая модернизация, любые изменения вызывают отчаянное сопротивление. На наших глазах некогда передовая, промышленно развитая страна превращается в отсталую и неразвитую. Причем англичан в целом это как-то мало заботит (или они просто вида не подают?).
Во всяком случае, первое, что поражает иностранца в Англии, - это невероятная медленность всего происходящего. Такси, обещавшее прибыть через пять минут, приходит через сорок пять, и шофер ужасно удивляется, если вы негодуете. Поезд может вдруг застрять где-то посреди поля на полдороге и простоять несколько часов, и пассажиры воспринимают это как должное. Ни возмущения, ни нетерпения, ни попытки отыскать какой-нибудь другой транспорт, как будто никто из них никуда не торопится. Как будто им всем абсолютно нечего делать. Чтобы получить по заказу книгу или, скажем, мебель в магазине, нужно ждать месяцами. Да что мебель! Чек, сданный в банк в Кембридже, добирается до Лондона три-четыре дня. За это время вполне можно пешком дойти до Лондона. Даже телефоны в Англии неторопливы, и набирать номер нужно в два раза медленнее, чем на континенте. Словом, это совершенно не деловая страна, на занятых делом людей не рассчитанная. В сущности, она не рассчитана и на просто работающих людей. Магазины закрываются в пять часов, то есть ровно тогда, когда люди, по идее, должны кончать работу и идти за покупками. Единственное время, когда работающий человек может купить, скажем, хлеба, - обеденный перерыв. Разумеется, возникают очереди, толкучка. А ведь нужно еще успеть поесть. Да и не таскать же с собой хлеб (или иную покупку) до конца рабочего дня!
Лет двести назад какой-то шутник придумал ввести в Англии "Бэнк Холидэй", то есть такой день, когда в банках выходной, а потому и все другие не работают - видимо, из чувства протеста. Чувство это, признаться, легко понять. Уж кому-кому, а банкам здесь я бы вообще выходных не давал: они и в обычные дни работают с десяти до полчетвертого, то есть сплошной "Бэнк Холидэй" круглый год. Разумеется, в субботу и воскресенье они закрыты тоже, как и большинство магазинов. Причем этот чертов бухгалтерский праздник случается, как и всякое стихийное бедствие, совершенно непредсказуемо. Исчисление каждый год, когда именно ему надлежит произойти, так же сложно и загадочно, как исчисление дня еврейской Пасхи, с той лишь разницей, что он шесть раз в году и всегда в самый неподходящий день. В общем, если вы что-то и заработаете в Англии, то лучше держите деньги дома, закопав их в саду, - из банка их никак потом взять не ухитришься.
Быть может, именно поэтому заработать здесь как-то не рвутся. С трудом преодолевая свой британский патриотизм, должен сознаться, что товаров местного производства я не покупаю с тех самых пор, как впервые увидел рекламу "Buy British!". До этого, будучи человеком рассеянным, я никогда не обращал внимания на происхождение купленных мною вещей. Тут же, стремясь помочь британцам, я стал выбирать только английские товары и был жестоко наказан. Кроме дурного качества и высокой цены, они, как правило, сделаны самым неудобным образом. Скажем, лампочку в лампу не вставишь, не сломав колпака. И спаси вас Бог что-нибудь отдать в ремонт. Все равно потом придется выкидывать - только лишние деньги потратите и нервы.
Характерная деталь: в Кембридже, университетском городе, крупнейший книжный магазин не знает ни типовых программ, ни списков обычно рекомендуемых преподавателями книг, хотя и программы эти, и списки не меняются практически годами. Легче поехать в Лондон и найти нужную книгу там, И так буквально во всем. Единственный кембриджский магазин, торгующий по вечерам, - маленькая итальянская лавочка - всегда полон народа и успешно конкурирует с десятками крупных и мелких английских магазинов, большинство которых на грани банкротства.
Конечно, огромный вред причинил этой стране социализм, много лет упорно вводимый, о чем речь еще впереди. Но только этим всего не объяснишь. Допустим, каждый год британские университеты выпускают тысячи историков, филологов и прочих практически нетрудоустраиваемых людей и каждый год набирают новые тысячи на те же факультеты. Не инженеров, техников или хотя бы просто людей с практическим знанием современного производства, а юристов, историков, латинистов. Большая часть их, конечно, становится безработными, о чем они не могли не знать заранее, меньшая же станет менеджерами на предприятиях или бюрократами. Так почему же они идут терять время и почему бы их сразу не учить чему-либо полезному? И это в стране, где более двух миллионов безработных, а каждый день разоряется добрый десяток фирм (часть именно потому, что управление совершенно неквалифицированное). Словом, как ни печально, но эта страна производит впечатление медленно тонущего корабля, где и команда, и пассажиры делают вид, что ничего не происходит, желая затонуть с достоинством.
Отчасти такое парадоксальное настроение объясняется типично английским философским отношением к бедствиям и невзгодам. Трудно сказать, что тут первично: врожденное или приобретенное, - но только англичане склонны к фатализму. Они верят, что беду нужно пересидеть, как дурную погоду. Британские острова - пожалуй, единственное место в мире, где разговор о погоде не означает отсутствия более животрепещущих тем, поскольку на протяжении многих столетий она продолжает изумлять своими капризами. Но что с ней сделаешь? Типичная английская реакция - не принимать ее всерьез, игнорировать. С ужасающей регулярностью, например, каждый год в Англии за зиму умирает 15–20 человек от холода в своей собственной постели, однако это никак не может убедить англичан в необходимости хотя бы частичного отопления. Они просто не верят - вернее, не желают верить - в возможность серьезных заморозков.
Другая сторона этой философии - вера в неудобства, в трудности как своего рода моральную гигиену. Мне кажется, в глубине души англичане считают комфорт чем-то постыдным, вроде неприкрытого разврата. Типичный пример тому - английская кухня, ставшая притчей во языцех. Ну, что, казалось бы, можно сделать с простым куском мяса. чтобы он стал совершенно неудобоваримым? Даже я с нулевым знанием кулинарии все-таки не могу испортить его до такой степени, чтобы он стал напоминать английскую кухню. И дело здесь не просто в разнице вкусов. Англичане отлично знают цену своей стряпне и, когда хотят действительно доставить себе удовольствие, идут в итальянский, греческий или французский ресторан. Просто в английском понятии еда не должна быть удовольствием, дабы это не привело к распущенности нравов. Для контраста сравните это со сказочным гурманством французов, которые вполне могут проесть получку, как русские - пропить тайком от жены с приятелями.
Будучи биологом, я думаю, что причины английского фатализма скорее врожденные, чем приобретенные. Как ни обманчиво объяснить все погодой, вековой привычкой к трудному климату, "заученной беспомощностью", а все-таки природные реакции гораздо важнее. Грубо говоря, в животном мире известно два типа реакций животного в минуту опасности или трудности. Одна - активная, связанная или с бегством, или с агрессией, но всегда направленная на устранение опасной ситуации, изменение ее. Другая пассивная, именуемая реакцией застывания: так ежик, подвергшийся нападению лисицы, свернется в клубочек и выставит колючки наружу, а черепаха подожмет конечности, подставив врагу свой панцирь. Точно так же, если русские или итальянцы, оказавшись в финансовом кризисе, припертые обстоятельствами к стене, постараются приработать (или украсть, на худой конец), англичане же будут экономить буквально на всем, но изменить ситуацию не попытаются. Тем более работать не станут.
Особенно это заметно сейчас, когда правительство прилагает невероятные усилия, чтобы преодолеть инертность и пассивность населения. Из нынешнего, все нарастающего кризиса Англии не выйти, не изменив своего характера. Нужно шевелиться, искать заработок, норовить приработать где можно, думать о будущем, а не о прошлом. В общем, как говорят русские, "волка ноги кормят". Но где же ежику взять волчьи ноги? Англичане застыли, спрятались каждый в свою скорлупку, а реформы консервативного правительства вызывают у них все большее и большее оцепенение. "Как ты меня, голубушка, ни катай, думает ежик, сжавшись в комочек, пока лиса тщится его развернуть, - а до брюшка не доберешься. Устанешь. Надоест тебе". Он-то знает, что рано или поздно всякой беде приходит конец. Нужно только покрепче сжаться и ждать.
Много еще можно сказать и об английской традиционности, и о психологии островитян, наивно верящих даже в конце XX века, что ни одна беда не сможет переправиться через Английский Канал. Но все это не объяснит нашей непонятной привязанности к Англии. Ведь как ни ворчи на английскую нерасторопность, а только здесь испытываю я необычайный интерес к людям и событиям. В среднем англичане значительно интеллигентней своих соседей. Они прекрасные актеры и занимательные собеседники. Они своеобразны и умеют ценить своеобразие в других. Это думающий народ. Если американцам можно двадцать раз рассказывать одно и то же и всякий раз они будут слушать с невероятным энтузиазмом, а на следующий день зададут те же самые вопросы, то англичанин, встретив вас случайно на улице через два года, сам напомнит вам тогдашний разговор и добавит все то, что он потом об этом думал.
Англичане не богаты, скорее бедны, однако необычайно отзывчивы на чужое горе. С поразительной готовностью собирают они деньги на самые различные нужды, будь то в своей стране или в самом отдаленном уголке мира. Благотворительность для них не привычка, не просто дань традиции или религии, а почти потребность. Вместе с тем это и не просто стремление облегчить совесть, безразборчиво давая деньги на что попало. Англичанин должен сначала убедиться, что дело действительно нужное, почувствовать себя "вовлеченным", причастным. Я знаю, например, человека, который, услышав о бедствиях вьетнамских беженцев, продал свои дом и посвятил себя целиком организации их спасения. Поразительно, что в таких случаях англичане как бы перерождаются: становятся практичными, эффективными и расторопными, словно пробуждаясь от летаргического сна. Быть может, в повседневной жизни им просто не хватает "дела, которому стоит служить"?
Это вот стремление следовать раз выбранному принципу, чего бы то ни стоило, пожалуй, роднит меня с англичанами больше всего. Англичанин, если дело касается его принципов, не побоится ни тягот, ни лишений, ни, что гораздо важнее, оказаться в смешном положении, выглядеть чудаком. Семидесятилетний старик пятый раз сознательно идет в тюрьму, принципиально отказываясь носить мотоциклетный шлем.
- Не кажется ли вам, что это чуть-чуть слишком: пятый раз в тюрьму из-за какого-то шлема, да еще в вашем возрасте? - спрашивает его интервьюер телевидения.
- Но ведь это ограничение моей свободы выбора, - отвечает старик. Какое право имеет парламент решить за меня, какой смертью мне умирать?
Такой случай, может быть, мог произойти и в другой стране. Но в Англии это не вызовет ни смеха, ни удивления, а скорее понимание и сочувствие. "Он глубоко это чувствует", - скажут в Англии, И это для них все оправдывает. Когда же происходит что-то задевающее принципы многих, что-то действительно возмутительное, англичане просто великолепны, Именно в таких случаях ощущаешь вдруг мощь этого народа, и остается только низко поклониться. Одна наша хорошая знакомая, врач-психиатр, принуждена была эмигрировать из СССР, не желая служить орудием политических расправ. Однако ее десятилетнего сынишку власти не выпустили, намереваясь пользоваться им как рычагам давления на мать. Более четырех лет вся Англия воевала за этого парня. Газеты отводили место для сообщений с этого фронта, радио и телевидение считали своим долгом регулярно, вновь и вновь повторять историю. Какие-то пожилые люди мерзли у ворот советского посольства с плакатами и петициями. Каждый день его рождения в разных городах страны праздновался прямо на улице: для новорожденного пекли торт и раздавали прохожим. Чувство негодования было столь всеобщим, а решимость добиться справедливости настолько безгранична, что советские в конце концов, ко всеобщему ликованию, капитулировали. Скажите, какая еще страна будет столь упорно воевать за эмигранта? Где еще в наше циничное время найдешь людей, позволяющих себе роскошь иметь принципы и следовать им?
…Словом, возвращаясь очередной раз к себе в Кембридж из поездки, я чувствую, что возвращаюсь домой. Сам я могу сколько угодно ворчать на непрактичность и медлительность здешней жизни, но уж другим в своем присутствии этого позволить не могу. Сам я могу смеяться и язвить, ко с "иностранцами" буду спорить. Странно, правда? Наверно, я здесь родился в одну из своих прошлых жизней…
Но если много глупостей насочиняли про англичан и швейцарцев, про итальянцев и немцев, то уж про русских наврали невпроворот. Оттого-то все споры эмигрантов после пятого стакана неизбежно возвращаются к одной и той же теме: в чем же наше отличие, наша вина? Что же такое неуловимое делает их здесь свободными, а нас там всех - от Брежнева до последнего зэка рабами?