Если в октябре 1917 г. произошел почти бескровный переворот с целью захвата власти, то задуманная теперь Лениным "социалистическая революция" предвещала тяжкую и длительную кровавую драму. Это показывал и лозунг, заимствованный Лениным у автора "Молодой России": "Кто не с нами, тот против нас!" Прежде всего такой выбор Ленин предложил верховному суверенному представительству страны - Всероссийскому Учредительному собранию. Мечта об Учредительном собрании, призванном дать России правовой строй, жила в русской революционной интеллигенции начиная с первой четверти XIX века: требование декабристов о созыве великого собора, требование народников из "Земли и воли" и "Народной воли" о созыве Земского собора. Таковым было и требование всех социалистических партий - меньшевиков, большевиков и эсеров, которые своим основным лозунгом в борьбе с самодержавием сделали именно лозунг немедленного созыва Всероссийского Учредительного собрания. Хотя большевики отлично понимали, что в крестьянской стране они никогда не будут иметь большинство в Учредительном собрании, они все-таки были вынуждены, по тактическим соображениям, принять лозунг Учредительного собрания. Выборы в Учредительное собрание были назначены Временным правительством на сентябрь, потом оно определило срок выборов - 12 (25) ноября 1917 г. Таким образом выборы в Учредительное собрание происходили при большевистском режиме и при беспримерном давлении, шантаже и терроре большевистских комиссаров. Жаловаться было некому: судьями были те же большевистские Советы. И несмотря на все это, более 76 % избирателей советской России голосовало против большевиков и советского правительства. По. данным самого советского правительства за большевистский список голосовало только 23,9 %, а все остальные голоса получили эсеры, меньшевики, кадеты и другие антибольшевистские партии. Это, конечно, предрешило и судьбу самого Учредительного собрания. Разумеется, такой результат выборов для Ленина не был неожиданностью. Но тогда спрашивается, почему он решился на проведение этого антибольшевистского референдума? Ленин решительно не хотел ни этих выборов, ни Учредительного собрания. Ленина уговорило его ближайшее окружение, особенно Троцкий, о котором Ленин сказал однажды, что с тех пор, как Троцкий присоединился к большевикам, "лучшего большевика, чем Троцкий в партии не было". Ленин хотел отказаться от созыва Учредительного собрания, когда узнал точные итоги выборов, или, в крайнем случае, оттянуть его созыв, чтобы постепенно ликвидировать его, действуя "тихой сапой", как он любил выражаться. Троцкий пишет в своих воспоминаниях, что они, его соратники, начали ему доказывать, что поскольку созыв Учредительного собрания всегда был постоянным требованием большевиков, то народ не поймет теперь их отказа созвать его. На это, говорит Троцкий, Ленин отвечал: "Важны не слова, а важны факты", а Октябрьская революция и есть факт. Наконец, Ленина уговорили, и 18 января 1918 г. в Петрограде в Таврическом дворце открылся первый и последний русский свободный Учредительный парламент, который должен был заложить фундамент всероссийской правовой демократической и федеративной республики. Однако, чего Ленину не удалось "мытьем" (битьем!), того он решил добиться "катаньем".
Из истории становления большевизма можно наблюдать, что его ведущими чертами является органический синтез двух его компонентов: организация и насилие, то есть организованное насилие или насильственная организация. Выключите из этих двух элементов один элемент - тогда большевизма вообще нет. С приходом к власти оба эти элемента усовершенствовались, "материализовались", а организованное насилие приобрело характер универсального метода управления не только в области политики и экономики, но и во всех сферах духовной жизни нации. Дореволюционный лозунг Ленина - "партийность" в философии, эстетике, этике, литературе, искусстве - как раз и стал тем краеугольным камнем, на котором Сталин потом возвел свое чудовищное здание морально-этической дегенерации общества. Источник сегодняшних трудностей не в "застое", не в "культе", не в "бюрократизме", а в моральной философии Ленина. Только диву даешься, откуда у вождя и организатора большевизма - человека высокообразованного, происходящего из интеллигентной семьи, получавшего на протяжении всех своих гимназических лет за Закон Божий и за поведение высшие отметки, а гимназию кончившего с золотой медалью, - откуда, спрашивается, у такого человека скопилось столько злобы и ненависти к личности, к личностным ценностям людей, холодного равнодушия к их судьбе. Порой, правда, бывали моменты, когда в Ленине под влиянием минутных эмоций от чтения или при слу-шаньи музыки своего любимого Бетховена вспыхивали проблески человечности, но он тут же как бы отряхивался от этой "мещанской" слабости, приговаривая: "Нет, нельзя гладить людей по головке, всегда надо гладить против шерсти!". То, на что сегодня так жалуется советская публицистика - на отсутствие в обществе политической культуры - это ведь болезнь наследственная. Она идет тоже от Ленина. Яркая иллюстрация тому - история, как Ленин и другие большевики обошлись с Всероссийским Учредительным собранием. Большевики овладели государственной властью. Поэтому правительство Ленина и Троцкого могло и не созвать "Учредилку", как презрительно они окрестили Учредительное собрание. Они его вполне могли распустить после того, как оно отказалось санкционировать большевистский переворот и декреты Второго Съезда Советов. Большевики решили, что этого мало - надо организовать публичное и всеобщее глумление над Учредительным собранием, чтобы отучить русский народ от его вековой мечты о Вече, Земском Соборе, Учредительном собрании, парламентской демократии. Вот некоторые штрихи к сказанному из истории роспуска "Учредилки".
Открытие Учредительного собрания было назначено на полдень 18 (31) января 1918 г. Но советское правительство не соизволило явиться к положенному времени, чтобы открыть его. Проходят минуты, часы, но правители не появляются. Уже четыре часа дня, но Ленин все еще не торопится с открытием собрания. Тогда один из представителей сильнейшей фракции - фракции эсеров - Лордкипанидзе вносит предложение, чтобы старейший из членов Учредительного собрания открыл его заседания, не дожидаясь появления правителей. Старейший, С.ГГШвецов, бывший член "Народной воли", поднялся на трибуну. Что потом происходило, рассказывал секретарь Учредительного собрания М.В.Вишняк:
"Швецов "не спеша поднялся на трибуну, сопровождаемый звериным аккомпонементом, который, раз начавшись, уже продолжался непрерывно - с промежутками только на секунды - в течение всех последующих двенадцати с лишним часов. Стенографический отчет отмечает кратко и сдержанно: "Шум слева. Голоса: "долой", "самозванец", продолжительный шум и свист слева". На самом деле было много ужаснее, гнуснее и томительнее. С выкриками и свистом слились вой, улюлюканье, топание пюпитрами и по пюпитрам. Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа… Весь левый сектор (это значит большевики и левые эсеры - А.А.) являл собою зрелище бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец, обращенные в лобное место. Ибо здесь не только развлекались, здесь и пытали: Горе побежденным! Где же Ленин? Он тут же, в правительственной ложе, в качестве режиссера и постановщика всего этого хаоса, сам не выражается вслух, посылает лишь записки большевистским актерам на сцене и за кулисами и всем своим внешним поведением подчеркнуто демонстрирует свое неуважение и презрение к этому суверену Земли русской, а потом вообще исчезает". Вишняк замечает: "В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший".
Но присутствия Ленина уже и не требовалось. По существу Учредительным собранием руководил не его председатель лидер эсеров Чернов, а командир матросов Дыбенко и его помощник по караулу матрос с "Авроры" Железняков. Роль "народа" играла галерка, которая была набрана по специальным пропускам, подписанным лично председателем Петроградского Чека Урицким. Вот эта шумная, дерзкая и хулиганствующая галерка, собственно, и превратилась в "Учредительное собрание", не давая говорить никому в зале, кроме большевистских и пробольшевистских ораторов.
Как подготовлялось открытие и как проходило Учредительное собрание, подробно описано у биографа Ленина Д.Шуба. В Петрограде Ленин располагал очень ограниченной вооруженной силой, на которую можно было положиться при разгоне Учредительного собрания, а на население столицы вообще не было надежды (при выборах в столице за большевиков голосовали только 15 % избирателей). Поэтому накануне открытия собрания были вызваны надежные большевистские силы: Латышский стрелковый полк и отряд кронштадтских матросов во главе с упомянутым Дыбенко. Так как большие массы рабочих Петрограда собирались устроить демонстрацию в честь открытия собрания и направиться для его приветствия к Таврическому дворцу, то лидеры фракций Учредительного собрания посетили Смольный, чтобы справиться, какая будет реакция правительства на эту демонстрацию. Их принял помощник Ленина Бонч-Бруевич и на поставленный вопрос ответил без всякой дипломатии: "Сначала будем уговаривать демонстрантов, чтобы они расходились по-хорошему, если не разойдутся, то будем стрелять!" (Шуб, стр.329). Это не оказалось пустой угрозой. Когда в день открытия собрания началась многотысячная демонстрация под лозунгом "Да здравствует Учредительное собрание!", то разговор мнимой "диктатуры пролетариата" с подлинным пролетариатом оказался очень коротким. Не имея охоты затевать дискуссию с демонстрантами, Дыбенко отдал приказ своим матросам: "Огонь!" Убитыми оказалось тут же на площади (по данным из кругов Учредительного собрания) около сотни людей, советские источники утверждают, что убитых было "только" девять человек и раненых пара десятков. В ответ на негодование народа против этой бойни, по свидетельству Максима Горького, начальник караула Железняков, "переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей" ("Новая жизнь", 17.1.1918). Горький комментирует: "Я не считаю это заявление хвастовством… Миллион "свободных граждан" у нас могут убить и больше могут. Почему не убивать? Людей на Руси много, - убийц тоже достаточно…" ("Новая жизнь". 17 (30) января 1918 г.).
Вернемся к рассказу Вишняка. Лидер эсеров Виктор Чернов был выдвинут председателем Учредительного собрания, как представитель самой большой фракции. Человек образованный, теоретик своей партии, участник Циммервальдской и Кинтальской конференций и по своим убеждениям интернационалист-пораженец, разделивший позицию Ленина в войне, а позже ставший министром Керенского, Чернов был его бледной копией (сам Керенский, будучи избран членом Учредительного собрания, не мог присутствовать на его заседаниях, скрываясь в Петроградском подполье). Лидер самой боевой партии в истории России, сам Чернов был начисто лишен качеств борца в отличие от другого выдающегося лидера эсеров А.Гоца, который тоже присутствовал на собрании, но которому партия запретила играть активную роль по соображениям его личной безопасности (А.Гоц был председателем ВЦИК Советов, избранного на I съезде, а теперь скрывался от ареста, как и Керенский). Интересны воспоминания Вишняка, тоже эсера, о "тронной речи" председателя и реакции большевиков на нее:
"… Большевики и левые эсеры всячески срывали Чернова, заглушали его речь свистом, оскорбительным улюлюканьем и угрожающими выкриками… Председатель просил публику (с галерки) не вмешиваться в дела собрания… его призывы терялись в гаме и выкриках… Многие его не слышали. Мало, кто слушал… Выкрики слева, злобные и кровожадные, - "без пули вам не обойтись" - стали перемежаться с издевками лично над оратором и содержанием его речи".
Но каково же было содержание речи Чернова, которая так возмущала большевиков и левых эсеров? Автор продолжает:
"Речь была выдержана в социалистических и интернационалистических тонах и как бы пыталась быть созвучной и левому крылу Собрания. Точно оратор стремился в чем-то заверить противников, вместо того, чтобы возможно резче отмежеваться от них и противопоставить им себя, как символ всероссийского народовластия…" Чернов утверждал, - продолжает Вишняк, - что "страна показала небывалое в истории желание социализма".
Одним словом, в желании построить в России "социализм" Чернов хотел превзойти самого Ленина, перегнать его слева. Таких фокусов Ленин не терпел от людей даже в собственной партии.
Произносились и такие речи, которые выслушивались с криками "браво", "ура" со стороны галерки и с левой стороны зала, но при гробовом молчании и без протестов со стороны собрания. Это были речи большевистских ораторов - Свердлова, Бухарина, Дыбенко, Раскольникова. Свердлов потребовал от Учредительного собрания утверждения декретов съезда Советов о мире, земле и признания советской власти во главе с большевистской партией. Бухарин заявил, что образовался "водораздел, который делит все собрание на два непримиримых лагеря: "У нас воля к диктатуре трудящихся классов, которая закладывает фундамент жизни на тысячелетия" (Гитлер тоже хотел заложить "тысячелетний Рейх"), а у них - все сводится к воле защищать "паршивенькую буржуазно-парламентарную республику… Мы с этой трибуны провозглашаем ей смертельную войну…" Большевик Скворцов-Степанов дал и марксистское обоснование, почему большевики отрицают "народовластие", ибо по мнению марксистов, народ - это фикция. Есть только классы. Вот это место из его речи: "Как это можно апеллировать к такому понятию, как общенародная воля… Народ не мыслим для марксиста, народ не действует в целом. Народ в целом - это фикция, и эта фикция нужна господствующим классам". Бешеный вой и гвалт, с направленными в центр и на правую сторону зала, а также и на трибуну, винтовками и пулеметами, поднимался каждый раз, когда начинали говорить ораторы от большинства Учредительного собрания или бывшие социалистические министры Керенского, которые, к удивлению всех, еще не были арестованы. Церетели осуждал большевистский заговор и призывал собрание объявить Россию не советской, а демократической республикой. Как раз при его выступлении рев и вой достигли небывало высокого градуса, словно ревели и свистели не отдельные группы, а весь зал. Каждая фраза Церетели сопровождалась криками толпы: "Изменник! Палач! Предатель! Лакей!" И это по адресу человека, который всю свою жизнь служил делу революции в самой России, когда другие служили ей на безопасном Западе.
Другой министр Керенского - меньшевик Скобелев (будущий сменовеховец, перешедший потом к Сталину) сумел перекричать толпу, хотя он говорил о кровавом побоище, которое устроили большевики накануне открытия собрания, и потребовал создать комиссию для расследования этого преступления. Он говорил, что "стреляли без всякого предупреждения прямо в толпу, которая мирно демонстрировала в честь Учредительного собрания и молитвенно пела революционные гимны… Агенты власти выхватывали красные знамена, бешено рвали их на куски и швыряли в огонь уличных костров… жертвы доходили до сотни человек…"
Люди Раскольникова, Дыбенко и бравые матросы Железнякова были вызваны, якобы для охраны спокойствия и рабочего порядка Учредительного собрания, как это бывало в любом цивилизованном государстве. Караулу, однако, был дан приказ оружие держать нацеленным в зал высокого собрания и на трибуну, когда выступают антибольшевики. Оружие было не только направлены в зал, но им угрожала, щелкая затворами, полупьяная солдатня. Эта солдатня расхаживала даже по залу, подходила к трибуне, когда выступал "не свой". Таким не своим был и втородумец, крестьянин Ефремов, который произносил речь под направленным в его грудь браунингом, но мужик нашелся, как начать речь: "Грудь каждого из нас, народных избранников, открыта… Если здесь, в стенах этого высокого Собрания, решено кому-нибудь из нас пасть жертвой злодейства, это послужит правде, истине, священной обязанности народного избранника". В этих условиях неудивительно, что у секретаря Собрания Вишняка создалось впечатление: "Ружья и револьверы грозили ежеминутно "сами" разрядиться, ручные бомбы и гранаты "сами" взорваться".
Где был Ленин, когда начались прения? Мы приводили наблюдения Вишняка, врага Ленина, во время речи Чернова, но вот послушаем теперь соратника Ленина старого большевика И.Мещерякова:
"Вспоминается как живая фигура Ильича, сидящего на приступах трибуны председателя. На вылощенные речи Чернова и Церетели он не обращал никакого внимания. Сперва он что-то писал, а потом просто полулежал на ступеньках, то со скучающим видом, то весело смеясь." (Сборник воспоминаний "О Ленине").
Уже пятый час утра. Начальник караула матрос Анатолий Железняков заявил Чернову, что "караул хочет спать" и пора, мол, "закрывать лавочку". Чернов "героически" доказывает матросу, что тот в лице Учредительного собрания имеет дело с "хозяином Земли русской", но Железняков лучше знал, кто здесь хозяин. Не Земля русская, а он здесь "хозяин". Чернов направляется к выходу и ясно слышит по своему адресу из рядов матросов: "Вот этого в бок штыком" (Марк Вишняк, "Дань прошлому", 1954).
На второй день Ленин послал своего "старшего матроса" Раскольникова, который даже не был членом правительства, объявить Учредительное собрание распущенным. Председатель Учредительного собрания успел только объявить Россию демократической федеративной республикой.
Безумным актом роспуска Учредительного собрания собственно и началась кровавая Гражданская война в России. Ее сопровождала все возрастающая волна "Красного террора", который не кончился с окончанием Гражданской войны и ликвидацией "эксплуататорских классов", а превратился в ведущий метод "строительства социализма в одной стране".