45
Слезы страха, безнадежности. "Чего ждать?! Все погибаем". Добрая языческая почва и дрогнула перед напором этого страха, мирового-исторического в I-м в. по Р. X. и индивидуально-морального у всякого вновь обращаемого до сих пор. Таким образом, "обращения" совершаются не путем "любви к ближнему", не через указание на какой-то "рай" впереди, а, скорее, через указание на ад впереди и путем разгона "любви к ближнему", который (разгон) есть основательный фундамент для этого трепета перед адом. Да ведь так это исторически и было. В России, в Англии (Нортумберланд), всюду Евангелие принималось вовсе не с умилением и в спокойствии, а трепетно и в страхе. И до настоящего времени всякая "реставрация христианства" опирается на возбуждение чувств страха и неуверенности. Спокойствие - это язычество, трепет - это христианство. А "любовь к ближнему" тут ни при чем. В. Р-в.
46
Нужно ли доказывать, что "культ Мадонны" по преимуществу выработан был и поддерживался мужчинами (вечный мотив этого культа передан в стихотворении Пушкина "Не множеством картин старинных мастеров" и Лермонтова "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою", а Иисусово поклонение, начиная с жен мироносиц, порывисто внесено было женщинами, внесено и пронесено по всей истории (св. Берта, св. Ольга, св. Клотильда). И вот, отмечая эту сторону, мы не можем не поразиться, что всякий раз, когда в смешанной человеческой толпе перевес берут женщины, они наклоняют религию в сторону жестокости, самоистязания. Так как женщины вообще нежнее и мягче мужчин, то нельзя не отнести этого явления к той причине, что преобладание женщин в то же время являлось преобладанием Иисусова поклонения над Богородичным: и это не они, а оно приводило к жестокости и мраку, как это случилось и в Византии. До какой степени это основательно, можно видеть из того, что в единичных видениях и снах, если являлась Богородица, то она утешала или радовала, она всегда была "всех скорбящих радость"; напротив, если являлся Иисус - то он угрожал или требовал себе жертвы. Теперь, если счесть эти видения призраками, "показавшимися", от бл. Иеронима до казанского юноши (см. выше статью "Случай в деревне", начало), то ведь показаться могло только ожидаемое, и возникло оно от чтения Евангелия, от углубления в него. Т. е. в Иисусе главное, что Он хочет от человека жертвы, жертвы страданием. "Голгофа" Христа - это одно, и это всего миг; но за нею пошла Голгофа человечества, "во имя Христа" - и она уже тянется тысячелетия. Крест, к которому пригвожден был Он, - это опять одно, и всего три дня; но он повлек за собой "крест человечества" - и опять этому насчитывается девятнадцать веков. В. Р-в.
47
Общие христианские ожидания, ничуть не местные. Конечно, Феофан Прокопович в это не верил, так как он был только лизоблюд. Но всякий посерьезнее христианин постоянно живет этими чувствами. В. Р-в.
48
Стоящего на краю пропасти - тянет в пропасть, хотя он и знает, что там - смерть. Ибо тоска ожидания часто непереносимее физической муки. Однажды в доме у меня был тяжелый больной, близкий и дорогой человек (сам меня не любивший). Ошибившись в признаках и в толковании уклончивых слов докторов, я заключил, что больной "вот в эту ночь задохнется". С вечера и в ночь, когда я ожидал, что это непременно случится, тоска моя дошла до такой непереносимости, что я начал желать, чтобы это скорее случилось, чтобы больной вот теперь умер, сейчас, в эти минуты, не протягивая на всю ночь. Но христиане, которые не могут же не верить мрачным предсказаниям Христа даже о "колебании стихий небесных", не могут не жить постоянно как бы на краю ужасного мирового обрыва - такой "пропасти", перед которою чтó расселины гор или решеточка на краю колокольни. "Все упадем туда! Непременно! Он сказал, в этом - Церковь, религия!" И многие, не вынося этого ужаса, бросаются вперед сами. Вот, собственно, простая разгадка терновских самозакапываний. То же чувство, как у меня тогда ночью, ужаснее которого я не помню. Но бедные наши "сектанты", а в сущности, просто пламенно верующие - они эту непереносимую муку ожидания носят годы: и дивно ли, что многие-многие уже прижизненно мешаются, сходят с ума, оставаясь наружно здоровыми (в том числе Гоголь, замученный страхом, как передают современники-друзья его). В. Р-в.
49
Опять проходит ούραν’истическое веяние. В. Р-в.
50
Значит, не просто "жила на побегушках", а влияла на людей такой каменной организации, таких громадных сил. Где не возьмет сильное, там возьмет милое. См. и у Достоевского - старец Зосима и "милый отрок" Алеша: верно подмеченная черта монастыря, монашества, где всегда ютится одно возле другого 60-летнее и 16-летнее. Ничего тут худого нет: но я настаиваю, что это ούραν’изм в его ранней фазе, зародышевом состоянии, в каковом и вообще он не имеет "ничего худого", сказываясь поэзией, нежностью, скрепляя людей, согревая и осчастливливая их. Но это - земля, почва России или Эллады, и тут ни "любовь к ближнему", ни Христос не играют никакой роли. Между тем из монастырей, и именно из поэтичной и лучшей их части, люди разбежались бы с ужасом, отвращением и скукою, отними из них этот ούραν’изм. Так-то там, где не подпирают бревна, подпирает тонкая тростинка. Добавим и обратим внимание, что страх самим остаться без отроков и отроковиц был так велик у всех Святых (обычно старцев и стариц), что между ними не нашлось ни одного, кто дал бы этот простейший и ужасный по жестокости совет: во избежание "греха" разделить в разные монастыри старцев и отроков, устроить монастыри по возрастам, а не по одному полу. И до сих пор правительство церковное знает официально об "известном пороке", но оно не решается прибегнуть к этой легкой мере разделения. Таким образом, увы, - не столько "Небо греет землю", сколько "земля греет Небо", и только нужно постигнуть это глубоко и нежно, без пошлости и анекдота, постигнуть сердцем, в быту… вот как монахи постигают это в сокровениях сердца, в помышлениях умственных, чтобы сказать если и не "осанна!", то просто и житейски: "что же, холодно - будем греться около огонька, какой есть". Впрочем, моя собственная мысль простирается в более положительную сторону. В ούραν’изме есть и анекдот, сало. Его я всемерно отрицаю и не имею на него взгляда иного, чем мир, гнушающийся этим. Но есть тут и тайна, глубокая, какую не начала даже разгадывать наука. На фундаменте ούραν’изма вырастает такая глубина и чистота, "духовность" отношений и связи, кажется не всегда переходящей в физическую, или и перейдя - сохраняющей свою духовность и высший идеализм, что слово осуждения решительно бессилеет при виде конкретных примеров, и разорвать эти связи так же нельзя решиться, как зарезать живого человека или разъединить невинных жениха и невесту, "запретить любить" Ромео и Юлии. Отвлеченно и издали - осуждаем, а взглянув и вблизи - сочувствуем, как всему стягивающему людей в ком горячей и живой земли, питающей все доброе и ничего худого, родящей таланты и искусство, рождающей музыку и вдохновение, и, кто знает, даже не молитвы ли? По крайней мере, трое русских, положивших большой камень в движение Православия за вторую половину XIX века, авторитет коих в духовной литературе, в духовных сферах - непререкаем и отчасти народен (воспринят народом), - страдали этим недостатком или наслаждались этим счастьем, и все трое - по Апокалипсису - остались "не оскверненными женщиною" (врожденная аномалия пола). Аномалия эта потому только и осуждается, что неизвестны имена: откройся они - и все воскликнут: "Этих невозможно осудить!" Но, как это они считали в себе тайною - то и я не стану открывать имен их. Замечу только, что один из них есть великий деятель церковного пения, другой всю жизнь собирал мельчайшие подробности о жизни святых и вообще подвижников церкви, третий был гениальным защитником византийских церковных начал, устоев, духа. Все трое выше всего ставили монастырь и неудержимо влеклись к нему. Все трое были страстными уранистами, у двух (††) с переходом в физические связи. Имена эти всей России известны, всеобще чтимы. В. Р-в.
51
Ужасно! Просто дрожит сердце! "Доченька, иди в могилу заживо: и я - с тобою". Какая нежность, какая печаль, и кто ужасный мог навести на человека эту печаль! Безжалостный, безжалостный! В. Р-в.
52
Вот главный мотив: "откажемся от веры". В устах этих людей как бы живые стоят стоны Апокалипсиса и Иисуса о том, чтó "будет со всяким, кто откажется от веры в Иисуса". В. Р-в.
53
Во внутреннем значении - совершенно ничтожным. Это батюшки закивали: "Все - перепись! Мы - при чем же?" Между тем "мы" и были настоящею и единственною причиною, как выражается ниже проф. Сикорский, "самосожжений", "самоутоплений" и вообще "самоистреблений" и "в XVII", и "в XVIII", и в XIX веках. Ваши черные книги, какие вы сунули народу в руки, и ад, а не рай, вами проповедуемый, - все это и повело к болезни страха, к печальному заболеванию отчаянием, высшим религиозным отчаянием, мировым, от которого и погибли эти люди, чистейшие, нежнейшие из людей. В. Р-в.
54
Угроза, страшнее которой действительно и представить нельзя. А ведь они были верующие, верующие! Несчастные! Ну и что же, "вера ваша спасла вас"? Пришел "Утешитель, Дух истины"? Никто не пришел. Уползли вы, бедные, в могилу, и умерли, с какою верою умерли! Эта смерть, может быть, есть самое ужасное и самое значительное событие XIX в., куда важнее Наполеоновских войн! Как смерть Сократа была потрясающее, многозначительнее Пелопоннесской войны, многоценнее и многопоследственнее ее - так и смерть этих терновских бедняков куда обильнее смыслом всей дипломатики XIX века, воплощенной пошлости. Такой народ, со способностью такого восприятия, такого слышания, - если этот святой народ услышит с Неба ли, от человека ли настоящее живоносное слово, он повернет около себя весь мир, всю мировую историю, как около оси вертится земля. Но где такое слово? Увы, эта печальная смерть непререкаемо убеждает, что "Слово", принесенное ему, которое он счел за "Слово Жизни", - на самом деле есть, было и будет "Словом Смерти"! Вот это-то доказательство, если б мы были к нему внимательны, и уравнивает смысл смерти тридцати терновских Сократов со смертью афинского мудреца. В. Р-в.
55
А что же батюшки? Прочитали ли хоть? Непостижимо, что делается в головах и сердце нашего духовенства. Это какая-то шестая раса, неслыханная. В. Р-в.
56
Какие нежные названия! До чего из всех свидетельств видно, как нежны и деликатны были эти кротчайшие из людей. В. Р-в.
57
Какое чувство! Какие слова! Решительно, что-то еще не слыханное в истории. Какая любовь к своему ребенку и живое чувство, что вот "Антихрист - там, Христос - здесь". В. Р-в.
58
"Яма", вм. "могила", как-то еще страшнее. Свое слово, - выдавившееся при живом личном представлении своей будущей судьбы. И все у них "свое", у этих людей, - новое и оригинальное. Никаких повторений и ничего "с чужого голоса"; хотя все и течет параллельно и к тому же концу со старыми самосожигателями и самоутоплениками, под давлением тех же одних причин. В. Р-в.
59
Да вовсе и не "замаскированное", а прямо и просто - самоубийство, как в самосожжениях, самоутоплениях. Тут важно, что эти послушные люди боятся нарушить очевиднейшую волю Божию, данную в факте: Бог дал жизнь (общая вера народа), человек рождается, чтобы жить. Но буря наклона к самоистреблению так велика, что сметает эту аксиому самоощущения, и послушные люди только цепляются за форму, за подробности самоубийства: "Все же не сам и не своею рукою я зарежу себя, я удавлю себя, сожгу себя". Сожжет "огонь", утопит "вода", задавит "земля"… И нет мысли, что ведь и эти стихии должны быть безгрешны, что нельзя делать убийцами воду, огонь и землю, данные человеку на потребу. Но стихии уже мертвы в христианстве и бесчестны, вслед за "погаными" животными, которых Иисус выгнал из Храма под предлогом отвращения к сребролюбию торговцев. В. Р-в.
60
Вот! Люди все "по книгам" делают, ничего по собственному побуждению. И корень, очевидно, и скрыт в этих "старых книгах" в кожаных переплетах с медными застежками, которыми Церковь пропитала дитя-народ. Корень - в Церкви, ее духе и учении, в ее идеалах. Есть социализм теоретический и есть социализм практический. Теоретиками были графы и белоручки, практиками - рабочие, умиравшие на баррикадах. В терновских плавнях простецы-труженики "творили волю пославшего их". В. Р-в.
61
Мысль, очень распространившаяся и укрепившаяся в народе, которую следовало бы давно ограничить и оговорить в церковных "катехизисах". Тогда почему "для Бога" не роскошествовать, не объедаться? Почему "для Бога" пост, а не 4-е блюдо в обеде? Корень дела, очевидно, заключается в том, что "Бог" вдолблен народу в голову (духовенством) как вечно "уменьшающий порцию", "недодающий порцию", как "Бог скорбей", а не "Бог щедрот". В этой-то аксиоме народной и все дело: что Церковь открыла Бога народу как скупого, сокращающего и недодающего. Совершенно обратное "Богу щедрот", "Сотворившему мир". В. Р-в.
62
Тут о "коварстве" вызова и речи быть не может. Все - обреченные, обреченные ужасною логикой, ужасным духом "спасения". "Как я не спасу и любимую сестрицу?"… Если удержать термин "коварство", то ведь придется сказать и фразу, что "Виталия сама коварно закопалась в землю". В. Р-в.
63
Очевидно, страшная сила убеждения, прозелитизма у Виталии - всегда плод самоубеждения. В. Р-в.
64
Вихрь! Вихрь толпы, зараженной, безумной, испуганной! - "Кинусь вниз со святой колоколенки", ибо "колокольня"-то шаталась и в самом зерне своем содержала веру, что даже "стихии мировые поколеблются" (см. у ап. Луки, выше). В. Р-в.
65
Прямо - ужасы, - неслыханные в истории! Говорят о Нероне, что он "зажигал свои светочи". Жалуются: "как он нас обижал", "как мучил", "как был жесток к христианам". Между тем не оправдывается ли Нерон и вся кровавая борьба, поднятая язычеством против христианства, из таких вот событий, какое случилось в терновских плавнях и которому подобных было множество. В. Р-в.
66
Одна приносит в жертву отца, другая сестру! Молох! Молох! Молох скопчества, Молох монашества! А началось все такою малостью, как "ограничим себя в питие и пище, ибо это угодно Богу", "ограничим себя одною женою, ибо это угодно Богу", и вообще "ограничим", ибо явился Бог ограничений и малостей, Бог нисходящих уменьшений. Чего же меньше могилы: туда и кинулись напоследок. В. Р-в.
67
Очевидно, слова проф. Сикорского: "для успеха дела" - совсем не идут сюда. И Поля Младшая отца своего, и Виталия сестру "жалели и - спасали". О хитрости и расчете здесь не может быть и речи, ибо в том же расчете она не стала бы раскрашивать ужасов смерти. Весь секрет всего события заключается в этом: "непосредственно перейдут в чертоги небесные". Но это была ее и их личная вера. В. Р-в.
68
Вот!!! В. Р-в.
69
Нужно ли говорить, что это не "Виталии слова", а постоянное и ежедневное, будничное и праздничное учение всего Православия. Это в каждой церковной книге, на всякой странице Евангелия. "Будете гореть в огне неугасимом" или "получите Царство Небесное". Стереотип Православия, как и вообще христианства. В. Р-в.
70
Как-то в городе Аренсбурге (на о-ве Эзеле) я шел к вечеру мимо русской церкви. Церковь небольшая, низенькая, умильная, как и все наши. Вижу через окна пучки горящих свечей и слышу, несется пение. Красиво. Остановился и слушаю. Пение грустное и робкое, такое приятное. Я вошел, ожидая, что это - погребение. Народу очень много. Свеч много. Тихо, задумчиво все, прекрасно. Догадался, что всенощная; и как было среди недели, то шепотом спрашиваю: "Какой завтра праздник?" - "Преображение", - ответили мне. Преображение! Торжество Спасителя и христианства, а Православие и этот праздник не умеет встретить иначе, как предмогильными, грустящими, щемящими душу напевами. Могила везде, везде в Православии! Иначе как "погребать мертвых" Православие и не умеет ничего делать. То, что в других христианских исповеданиях, хотя тоже грустных, все же не дошли до наших самоутапливаний и самозакапываний, не дошли до самосожжений, объясняется тем, что христианская грусть взята Православием в ее высшей ноте. В. Р-в.
71
Змея тянет птичку… Птичка могла бы улететь: не связана, никто ее не держит. Но не улетает и сама летит в раскрытую пасть змеи, зная, что умрет там. То же явление здесь. Смерть, гроб со страшною силой тянет православных: и хотя они знают, что лягут в него и умрут, но он имеет какое-то такое очарование, что они уже не могут остановиться. А "православная церковь" во всех подробностях своих ритуалов, поэзии, смысла, доктрин, внушений есть "обстановка" этого магического процесса: как "белые фартуки", вымытые руки, прокипяченная вата и пр. и пр. есть "обстановка" и "предварение" операции. В. Р-в.
72
Все боятся нарушить букву: до того покорны! Любовно покорны такому ужасу! О, что наружная, невольная "покорность", выработанная у католиков, сравнительно с этою нашей. Заметим, что этот Фомин, так деятельный в работе - первый и последний в ней, - сам закапывается с женою и 13-летней дочерью. В. Р-в.
73
Как вихрь несет всех! Падение птички в пасть змеи наиболее быстро, когда она уже подлетела к ней. "Слишком страшно! Разом!!!" Несчастные. В. Р-в.
74
Крайний испуг… "Удав проглотил птичку: и мы не следим за движениями его желудка". В. Р-в.