117
Уже не так строга была полиция; и духовенство, "кивая на соседа" и указывая в придирках светского начальства повод к самозакапываниям, отводит глаза в сторону от тех стареньких книжек в кожаных переплетах, которые само держит под мышкою. Без этих книг "поп - не поп" и "церкви нет". С ними они никак не расстанутся. С ними не расставались и сектанты. Дело-то все и лежит в этих книжках… И пока они есть, попы есть, монастырь стоит, Церковь жива: до тех пор всюду, где они есть, человек уходит в землю по щиколки, по колена по пояс, по грудь, плечи, горло, с маковкой… В терновских плавнях дошло до "маковки", и люди закричали, народ завопил, начальство "обеспокоилось"; а попы, по обыкновению, уклончиво и предательски отошли в сторонку; но не "до маковки" везде в христианском мире самозакапываются. В. Р-в.
118
Классические слова… Так всегда говорит государство. В душу оно не лезет. Государство есть форма и требует, в сущности, всегда немногих формальностей… И не о нем явиться мысли: "это - Антихрист". "Антихрист" "невидимый", как и формулирует свое чувство народ, ходит за спиной у него; это тот "советник", угнездившийся ему в душу, который, перелезши через забор, хозяйничает в душевном обиходе человека. В. Р-в.
119
Замечательно! Попы, да и глупая пресса, так-таки и приписали терновские ужасы "требовательности начальства" и "испугу перед начальством"… Как будто могли хотя бы чего-нибудь испугаться люди с такою решимостью. Да, как оказывается, и не было вовсе этого испуга. Терновские самозакапывания - это влечение к идеалу, тоска по идеалу, а не бегство от чего-то. А идеал этот - идеал всей России, идеал народный и исторический, и кроме этого идеала - и нет другого у Церкви, да и нет вообще без него и самой Церкви. В. Р-в.
120
Ничего нет "непонятного", если стоять на психологической, а не на психиатрической (специальность проф. Сикорского) точке зрения. С почетною старухою, которую Виталия любила, уважала и которая была для нее авторитетом "не токмо за страх, но и за совесть", она, как настоящая хозяйка дела, хозяйка "веры и спасения", последнею сходит в могилу, "убрав все хозяйство" (погребя других), "приведя в чистоту храмину" (смерть). Но остался же "сор" в избе, вот эта возможная слабость и колебания старухи Ковалевой. Нужно было подобрать все "дочиста" и закопаться не только самой, но и с другою "хозяйкою", с почитаемым старшим авторитетом, хотя и пассивным. Так капитан судна, настоящий, последним сходит с него, когда уже на нем никого нет. Все переселились "в Царство Небесное": и идет сзади, последняя, сама Виталия, идет с матерью - владетельницею этих мест. Тут удивительно сочетались порыв веры с этим великорусским, старорусским укладом хозяйства, экономики, быта, дома "Схимницы" и вместе точно "Марфы Посадницы"… Какой бы матерьял для политической жизни! В. Р-в.
121
Совершенно неосновательное рассуждение, чуждое какого-либо понимания психологии людей. Судит эмпирик и о всех "как бы сам поступил". Это слишком недостаточно и неисторично. В. Р-в.
122
Тревожишься - местное выражение. Примеч. проф. Сикорского.
123
Какие ужасы! Кстати: да была ли хоть пересказана в духовных журналах терновская трагедия? О, равнодушные… В. Р-в.
124
Естественное, неодолимое, вопреки всем идеям, всему навеянному, выражение страшной жизненности этого субъекта. Виталия, несомненно, была гениальная личность, Ломоносов в "подполье". В религии положительной, к добру и свету направленной, она сделалась бы великою жрицею, пророчицею, великою героинею; "σωτειρα" [спасительница; эпитет богини (греч.)], как говорили в древности. По ее имени звался бы город, поселок, устав, закон. Но та же самая героиня древности, перенесенная в отрицательную религию, могла довести своих последователей только до самозакапываний. Какая последовательность! Какой ужас. В. Р-в.
125
Какая жизненность! До чего в самой все было нормально, в этой Виталии. Именно гений, поведший толпу за собою по смертоубийственной стезе, которая под ноги ей дана была историей, церковью, религиею. В. Р-в.
126
Как все благородно и гордо у этой девушки. Именно - героиня, и именно - древности, попавшая в несчастную обстановку. В. Р-в.
127
Выброшен, сброшен со счетов "святости"… В. Р-в.
128
Оба мотива - вечные мотивы Церкви, поставившей людей между страхом ада и обещаниями рая (загробного). "Рай" и "Ад" - это есть изъятие свободной воли у человека, свободного решения… Замечательно, что в Ветхом Завете, при полном вообще молчании о загробном существовании, и нет никаких картин "ада" и "рая". Люди там наказываются угрозою бесплодия, догорания, угасания семени и крови и "лика человеческого" здесь, на земле; как обилием потомства награждаются. Таковы естественные выражения, с одной стороны, религии семени и потомства, - и, с другой стороны, религии "бессеменного зачатия" и бесплодия. В. Р-в.
129
Грубая ошибка медика: тягостное - замедляет, "руки опускаются", а оживляет - близость исполнения давних желаний. "Оставьте меня, мне хорошо", - говорил Гоголь на молитве перед смертью, умирая с голоду. В. Р-в.
130
Старуха Ковалева, Поля Младшая и, главное, Виталия - это и суть как бы "гвардия самозакапывания"; машинист, лоцман и капитан корабля "спасения". Виталия эту группу и сберегла под конец; если она раньше не закопалась, то не по смущению или боязни, а оттого, что "кому же бы тогда устраивать спасение". Но, "подметя комнатку" и взяв клятвенное обещание с "закапывателя" последнего, Федора Ковалева, так же закопаться, она вышла из "комнатки" жизни в могилу небытия и "рая". В. Р-в.
131
Удивительная тенденция проф. Сикорского все дело представить как психиатрический факт - чему охотно подмигнули попики. "Больные! страдающие!", "не в здравом уме и полной памяти", "невропатологические субъекты!" На самом деле, конечно, мы имеем дело с невропатологической религиею, с "заразным контагием", но привитым к людям абсолютного душевного здоровья, здоровья повышенного, - темпераментов, умов и сердец ярких. Это как бы сердце и кровь птицы, бьющееся горячее, живее, чем у четвероногих (обычные "православные"): и оттого-то эта живая кровь ярче схватила ядовитый контагий, сильнее заразилась им и скорее погибла. Все события самозакапывания не являют ни в одном случае смутности ума, запутанности воли, ничего порочного и вообще никакого следа патологичности: кроме вот этой идеи "умереть о Господе", отнюдь, впрочем, не прибегая к самоубийству (как и оговорено строго при первом закапывании); а так, просто: "жили для Господа, умрем о Господе: все - в Господе". Но это же есть мысль всех православных людей; даже всех религиозных людей. Но в других религиях, не патологических, нормальных, это привело бы и приводило к расцвету, плодородию, жизни вечной и радостной здесь, на земле; а в религии, все перенесшей "туда", всякую радость, сияние и цвет вынесшей за порог гроба, в это ужасное, всепожирающее "загробное существование", которое, как вампир, сосет живую жизнь, - в этой религии "загробных утешений" само собою идеалисты веры рванулись "туда"!.. Какой же игрок ведет игру без желания скорее выиграть, какой автор пишет сочинение без желания скорее кончить книгу, и путник без желания закончить путь: так и всякий настоящий христианин не может не жаждать скорее умереть, скорее кончить земной, слезный путь - и перейти в вечную радость. Так все естественно - и при чем тут личная, индивидуальная патология? В. Р-в.
132
До чего все это распорядительно и умно! Разумеется, она имела воззрение всего народа, что "вскрытие умершего тела" есть такое же "осквернение" его, как если бы в лаборатории стали химически исследовать причастие или стали бы расколупывать и ковырять икону. По мысли русских (Православия) - жизнь есть грех, а умершее тело eo ipso есть "святое", икона. Отсюда высокое торжество погребения, где перед телом, как перед образами, зажигают церковные свечи. В. Р-в.
133
Ну, вот! И ничего в этих самозакапываниях нет, кроме монашества, - самого обыкновенного и заправского монашества, но только горячо взятого (кровь и сердце птицы). В. Р-в.
134
Вот, вот! И - только! Уже схимники и самый постриг в схимничество, это высшее выражение, высший официальный пункт официального Православия, - есть не что другое, как история же, здесь рассказанная; есть нерешительный и малый образ самозакапывания! Боже, да ведь это известно каждому мужику и только неизвестно проф. Сикорскому. В. Р-в.
135
Ну, вот! В церковнославянской-то печати, в церковных книгах и лежит ключ и разгадка всей тайны. В. Р-в.
136
Пресса наша, понятия не имеющая о церковном учении, более и всего скрывает от "большой публики" его смысл. При всяком подобном событии (а сколько аналогичных, приближающихся) она кричит: "Дикость! изуверство! невежество!" В. Р-в.
137
Как это хорошо сказано! О, какой это христианин… тó бишь анти-христианин этот Сикорский, со своим простым человеческим сердцем. В. Р-в.
138
Признаюсь, и я, грешный, такой же "вырождающийся субъект", как этот Федор Ковалев: у меня даже левая часть бороды скорее и гуще растет, чем правая. Но я замечал, что и у всех почти людей, по крайней мере у всех деятельных, устремляющихся и чуть-чуть ярких, есть эта асимметрия лица. Художники отлично о ней знают, и вот не заметили ее только медики и "психиатры". В. Р-в.
139
А мать Ковалева, эта беспримерная старуха, столь ясная, спокойная и уравновешенная, по собственной же характеристике проф. Сикорского? В. Р-в.
140
Все это исследование весьма похоже на размышления Пикквика над камнем "с неизвестными древними надписями", которые оказались резами какого-то кучера (Диккенс. "Записки Пикквикского клуба"). Кто же не знает, что две фотографии, снятые в один и тот же день или в одну и ту же неделю, - даже серия фотографий - являют совершенно разные выражения лица, тó вот с поднятою бровью, тó опущенною, со сжатыми или распущенными губами, с лицом тó сердитым, тó спокойным и даже сонным, смотря, напр., по тому, сердится ли снимаемый на своего фотографа, или уверен в его работе, или он скучает повторяющейся неудачною его работою; от того, сыт он или голоден, выспался или не выспался, и проч., и проч. Раз фотограф непременно хотел меня снять, но ему не удавалось: получилось несколько снимков, восхищавших его и приводивших меня в негодование. Это было на протяжении 2-х недель, когда я заходил за карточками членов семьи моей: эти мои карточки до того были не похожи друг на друга, что нельзя было бы поверить, что они сняты с одного субъекта. Так много зависит от момента, настроения снимаемого, от освещения, позы и поворота, какие ему придает фотограф, не всегда знающий суть и психологию снимаемого лица. Верны только художественные портреты живописцев - плод осторожной и долгой работы над лицом. В. Р-в.
141
Ну, а где же "психопатическая семья", от которой родился Ковалев? Все это не наука, а детский лепет около науки. Хотя изучение выражений человеческого лица, но настоящее, - есть не только наука, но огромная наука! Я уверен, что душа разлита по наружной форме человека и сосредоточена в лице его: от чего и возможно действовать на нее через "пассы" (гипнотизм), эти пластические движения рук около поверхности тела и особенно около лица, и можно лечить "душу" через обтирания и омывания тела. Здесь и там (ванны и гипнотизм) ни малейшего нет воздействия на мозг, предполагаемое седалище души, а действуют на поверхность тела, кожу, на пластику и художественный вид ее: и через них действуют на душу, воображение, сердце, ум, мысль! От того мы "морщим брови", мысля; и вообще у нас "играет лицо" в страстях, при волнении. А о мозге, "играет" ли он при этом, ничего не известно, да и трудно себе представить это и допустить это. "Играющий" желудок, "играющая" печень, "играющие" почки, "играющий" мозг - как-то это дико. В. Р-в.
142
Вот как народ наш, как вообще масса - все эти, увлекаемые на путь смертный, люди. В. Р-в.
143
Просто ужас читать: было ли что-нибудь подобное во всемирной истории, подобная ужасная психология, ужас такого религиозного вдохновения?! Но изречено: "Кто не оставит отца и мать", "не возненавидит их Имени Моего ради - тот не есть мой ученик". Все из начала: и даже схимники и схимницы, четки и славянская печать - все это такие же обреченные, такие же несчастные и грустные люди, как и терновские "затворники". Я много смеялся над попиками: однако "простим и им вину их"… "не знают бо, что творят". И они - несчастные… И все это, вся тысяча лет, даже две - одно несчастье, слезы, грусть, отчаяние, порок и преступление - одного неведения. Заразила птичку змея: а птичка-то хороша, хотя и дрыгает ножками в предсмертной сладкой муке. В. Р-в.
144
Очень просто: и проф. Сикорский уступил бы, заговори в лицо ему, с проникновенным убеждением, Гиппократ, Гален, Пастер, Бильрот, Шарко… Вся всемирная история плывет в (рациональных) гипнозах и самогипнозах. В. Р-в.
145
Вообще это замечательно: в Евангелии дана определенная концепция того, чтó есть и чтó будет, но - в отдалении. "Давно прошло", "не скоро будет": и мы не страшимся, потому что слишком далеки от обоих концов. Но едва эта "какая-то" концепция, хотя бы вследствие умственной иллюзии, приближается, становится "вот-вот", осязаемою, неизбежною - как людьми овладевает такой ужас, что они предпочитают немедленную смерть нескольким дням ожидания. Еще любопытнее, что это не случайность: идя на распятие, Иисус и предсказал этот особенный страх, в котором люди будут взывать: "Горы, падите на нас! Холмы, покройте нас!" (как земля и покрыла несчастных в терновских плавнях). Итак, вот концепция, о которой мы сказали, как о неизвестном: "какая-то". Чтó же она: добро, зло? грех, святость? благодеяние, несчастие? "От взгляда на нее - умирают в страхе": и этим, кажется, все сказано и окончательно сказано. В. Р-в.
146
Какой реализм ожидания! Боже, какая все это история! И сколько быта, бытовых русских черточек! Эти "водица" и "баклажанчик" ожидающего "светопреставления" мужичка оставляют за собою подробности описаний ада в "Divina Comedia". В. Р-в.
147
"Что такое, думаю себе", - как это хорошо! Вот это и есть та вера, что "горами двигает", и даже больше этого. В. Р-в.
148
"Помаленьку стал все есть"… Подумать только, что без записи проф. Сикорского "по следам" мог бы исчезнуть этот документ веры, не худший, чем "Слово о полку Игореве". И, может быть, сколько таких пройденных без освещения, неописанных фактов настоящей русской истории… В. Р-в.
149
Автор-медик здесь (как и во всей книге) совершенно забывает о мотивах якобы "убийства" - которое на самом деле было жертвоприношением "Иисусу Сладчайшему" (выражение акафиста), так же мало походившим на работу убийц или солдат, как возжжение восковой свечи в храме имеет мало общего с поджогом чужого дома. Здесь все было "для любви", "во имя Божие", с "родными". До чего бывает слепа наука, ослеплены ученые! Кажется, наряду с "пороками нравственности", "пороками своей профессии" и проч., придется изобрести термины: "порок учености", "известный недостаток ученых". Если "сапожник всегда без сапогов", босой или ходит в опорках, то ученый всего чаще "слеп вне самого точного и ограниченного поля зрения", куда он смотрит и за пределами которого для него начинается такая тьма, где он видит и понимает меньше всякого смертного. Все ученые суть телескописты: видят ясно и ярко кружочек неба; а все небо, для всех видное, - для них невидимо. В. Р-в.
150
Нравственного авторитета, богословского: а то можно подумать, что он боялся Виталии или был стеснен, придавлен ее мнением. В. Р-в.
151
Ни из чего не следует и ни на чем не основано. В. Р-в.
152
Совершенно ни в чем! Разве этот человек был с другими жесток? был лжив? Он был и остается нежнейшею и кроткою душою, глубочайше нравственно-чуткою. Напротив, от нравственной-то чуткости он и закопал своих ближних, сострадая им. Без нее, без этой нравственной возбужденности в сфере ошибочной религии, ничего бы и не было в скиту. В. Р-в.
153
"В сущности"… - Как хорошо это в устах ученого. "Вы честный человек, хотя в сущности и мошенник", или обратно: "Вы мошенник, хотя в сущности честный человек". У Сикорского: "Ковалев - нравственно бесчувственный человек, хотя в сущности по природе добр". В. Р-в.
154
Ну, вот! В двух строчках вся терновская история, полное объяснение ее! Во всей брошюре проф. Сикорского нет двух таких строк, столь ярких, как бы налитых смыслом, - что зрелый колос. "Они пошли в Царство Небесное", о котором поет вся Церковь, - поет и славит это Царство и манит в него. В. Р-в.
155
"Радости" и прежде, и вообще никогда, не было в скиту, и это его суть ("режим"); от этой сути никогда не радующейся религии, ничему земному и на земле не радующейся, - все и произошло. В. Р-в.
156
Вот! Полная вера в себя и свое дело! Это покрепче, потруднее, наконец, это гениальнее и человечнее, чем Галилей перед инквизиторами. В. Р-в.