* * *
Любой молодой игрок, приходивший в те годы в "Зенит", сразу вникал в происходящее. И стремился как можно быстрее из этого болота вылезти. Чтобы не засосало.
Иным это удавалось с большим трудом. Вокруг перехода Олега Саленко (он отыграл в "Зените" два сезона - 87-й и 88-й) в киевское "Динамо", например, развернулась настоящая война. В интервью он признавался, что чувствовал тогда угрызения совести, уезжая из родного Питера. Но сильно сомневаюсь, что Саленко стал бы лучшим снайпером чемпионата мира-94 и успешно играл бы в Испании, останься он тогда в "Зените". И отправься с ним в первую лигу.
Из "Зенита" рвались не потому, что в других местах платили больше. А потому, что невыносимая атмосфера сложилась в самом "Зените".
Ну и времена, конечно, настали другие. В 60-е годы Василия Данилова, игрока "Зенита" и сборной СССР, звали в то же киевское "Динамо", что могло бы вывести его карьеру на совсем иной виток - не говоря уже о деньгах, которые он бы там зарабатывал. Много позже, объясняя журналисту Григорию Аграновскому свой отказ, Данилов смущенно сказал:
"Да неудобно как-то было перед людьми, которые меня в "Зенит" приглашали".
К концу 80-х молодежь стала совсем другой. Не хуже и не лучше. Просто другой. Коллективное стало вытесняться индивидуальным, каждый все больше ощущал себя хозяином своей судьбы. И невозможно было футболистов этим попрекать. Да, великолепные в теории идеалы клубного патриотизма стали размываться. Но что они людям-то давали, эти не подкрепленные ничем идеалы? Завершив карьеру, игроки оказывались выброшенными на обочину жизни - и, не имея за душой ничего, многие из них спивались. И "Зенит"-84 в этом смысле не был исключением. Молодежь, приходившая в команду, прекрасно видела, как отблагодарили в "Зените" чемпионов СССР, к чему эти чемпионы идут, - и хотела лучшей доли.
Оттого и перешел Саленко в киевское "Динамо", Дмитрий Радченко - в "Спартак", Василий Иванов и Денис Машкарин - в ЦСКА. И вряд ли кто-либо из них об этом пожалел.
* * *
О том, что творилось в том гибнущем на глазах "Зените", мне в красках рассказал Баранник.
- Вначале тренером был Владимир Голубев. Он казался нам своим парнем, и я думал, что команда вокруг него объединится. Но Голубев был слишком добрым. В чем-то похожим на Садырина, но не с тем багажом знаний и амбиций, которые были у Павла Федоровича, без нормальной спортивной злости, которая необходима, чтобы достичь результата на тренерском поприще.
Затем был Завидонов, который повел себя совсем по-другому: вокруг опытных футболистов начали плести интриги, нас обвиняли во всех смертных грехах. В этой обстановке, когда за три года у нас сменилось шесть тренеров, я чувствовал, что деградирую как футболист. Да и как человек тоже. Я стал терять чувство самоуважения. Мы пресытились друг другом, футболом, играли все хуже и хуже. Обычно, когда человеку 27 лет, для него это в футболе самый расцвет, а тут отсчет давно шел в обратную сторону. Бесконечные изменения в тренерском составе, нежелание отпускать игроков из команды - все это не могло пройти бесследно и накладывало глубокий отпечаток как на отношения, так и на игру. Я вам сейчас даже не смогу объяснить, почему окончательный провалу нас случился именно в 89-м. Для меня все эти годы - на одно лицо.
Я хотел не участвовать в интригах, а играть в футбол. Имел предложения из "Спартака", киевского "Динамо", "Днепра", - но меня никуда не отпускали. "Днепр" даже предлагал за меня 120 тысяч долларов - это один из первых случаев в СССР, когда за футболиста готовы были платить такие деньги. Но и тут не сложилось. Как и с французским "Гавром", который пригласил меня в 87-м году после турнира городов-побратимов. Прислали в "Зенит" письмо, но выяснилось, что уезжать мне, как всегда, рано - я же еще с чемпионских времен в команде был самый молодой. И даже отыграв в ней восемь сезонов, оставался "молодым".
А как я в ЦСКА не попал? Года четыре меня от армии скрывали как могли. То в больницу "Зенит" прятал, то в Сочи отправлял, то на базе скрывал так, что найти было невозможно. В военкомате был приказ меня любыми средствами достать, у людей звездочек на погонах из-за этого не прибавлялось. Моим родителям уже надоело, что к ним регулярно приезжали солдаты с автоматами.
Году к 89-му, когда все в "Зените" пошло под откос, мне это надоело, и я решил "сдаться". 3 декабря пришел в военкомат, дал им паспорт, они были счастливы. Сказали прийти 3 января. А 27 декабря вдруг звонок с просьбой зайти. Чувствую - что-то странное. Прихожу - а там сидит бедный капитан, который за мной столько лет гонялся, бросает мне паспорт и говорит: "Иди отсюда. Только прошу тебя - пропишись в Выборгском районе, иначе мне никогда не будет повышения". А у меня в Выборгском была однокомнатная квартира, прописан же я был у родителей в Калининском. Я был в шоке. Как же так - столько лет за мной гонялись, а теперь сами возвращают паспорт и говорят идти на все четыре стороны? Оказалось, вопрос о том, чтобы я остался в "Зените", был решен на уровне первого секретаря Ленинградского обкома партии Зайкова. Такой вот я был питерский, такой нужный - что не отпускали меня отсюда, даже когда я уже сам сдался в армию.
А потом, когда мы уже вылетели, в 90-м в "Зенит" пришел тренер с Украины Анатолий Коньков. Есть люди, которые запоминаются тебе на всю жизнь. Он был как раз из таких.
У меня тогда было приглашение в "Днепр", и я честно сказал руководству клуба: "Больше так не могу. Или отпускайте, или закончу карьеру". Меня отпустили, сказав: "Дима, мы все понимаем". В моей поездке в Днепропетровск не было никакой партизанщины, я совершенно открыто встретился со старшим тренером Евгением Кучеревским, с женой посмотрели квартиру, которую мне там давали.
Приезжаю обратно в полной уверенности, что никаких препятствий моему переходу в "Зените" чинить не будут. Мне говорят: "Езжай в Тарасовку на сборы команды". Тарасовка - это не база "Спартака", разумеется, а одноименный пансионат ЛОМО под Ленинградом. Приезжаю. Вызывает меня Коньков и задает вопрос: "Ты где был?" Отвечаю: "Ездил в Днепропетровск, разве вы не в курсе?" - "Как ты можешь куда-то ездить, ты же игрок "Зенита"?" - "Я перехожу в "Днепр" по договоренности с руководством клуба". - "Никуда ты не переходишь. Ты - футболист "Зенита" и будешь играть здесь".
Уж как там Коньков договорился с руководителями, не знаю. Но на мою реплику, что у меня другая информация, он ответил: "Ладно, иди. Через полчаса собрание команды". А потом я узнал, что сразу после встречи со мной он вызвал всех "стариков" - Бирюкова, Степанова и других. И сказал, что сейчас нужно будет на собрании осудить Баранника за самовольный отъезд и нежелание играть в родной команде.
У всех ребят глаза округлились, осуждать меня они отказались. Началось собрание - выступать никто не захотел. Но ответ был прежним: "Никуда он не уйдет". Мне же Коньков заявил, что если я уйду, то буду дисквалифицирован.
Что мне делать? Еду с командой в Сочи на сборы. В последний день весь народ развлекается, празднует окончание сбора. Выпивали все. Но Коньков отправил в холл гостиницы своего помощника Зинченко с совершенно конкретной целью. И если молодежь, которую он только что взял в команду - Матвеев, Юшков, Подпалый, - никто не тронул, то меня и еще четверых ветеранов выловили и обвинили в нарушении режима. (По моим данным, это Бирюков, Степанов, Долгополов и Афанасьев. - Прим. И. Р. ).
К Зинченко - никаких претензий. Он - человек подневольный, его заставили это сделать. Конькову нужно было убрать из команды авторитетных людей. Но почему таким способом-то? То, что в последний день сбора все выпивают - негласное правило, которое ни для кого не было секретом. Но взяли только определенных людей.
Дальше была очень некрасивая эпопея. Наутро уезжать в аэропорт, а нас пятерых не пустили в командный автобус, дали нам "рафик". Мы, конечно, обиделись и повели себя даже не то чтобы неправильно, а, прямо скажем, нагло. Но этому было объяснение: мы понимали, что все это продумано и подготовлено. И где-то перегнули палку. Сели в "рафик", перед аэропортом заехали туда же, где вечером гуляли - благо время позволяло. Ничего страшного, экипаж подождет! В самолет зашли последними, в хорошем расположении духа. И там немножко добавили. Ходили по салону, веселились, а Коньков бледнел от гнева. Нас спровоцировали, и мы ответили. Что называется, отпустили тормоза.
Прилетаем в Пулково. Там нас встречают жены, которым всегда после сборов разрешают ехать с мужьями в автобусе. И Коньков пытается не пустить туда одного игрока (по имеющейся информации - Афанасьева. - Прим. И. Р. ) с женой. Говорит - пусть, мол, на такси добирается. Тут-то мы и взвились. Тренер в "Зените" без году неделя, его еще никто толком не знает - и такое отношение к ветеранам! Уж что-что, а запретить нам садиться в автобус он не мог - мы еще не были отчислены, и это был точно такой же наш транспорт, как и его. Повел себя он, словом, не по-мужски. А в автобус, разумеется, мы сели - кто же может остановить такую "банду".
Потом нас всех вызвали в ЛОМО. И объявили о том, что троих (Бирюкова, Степанова и Афанасьева. - Прим. И. Р. ) отчисляют, а нас с еще одним (Долгополовым. - Прим. И. Р.) дисквалифицируют на три года условно с запретом на смену клуба в течение всего этого срока. Все стало ясно: мы-то более молодые, и нас нужно было просто привязать. Мы можем "кровь давать", как говорили в определенных местах. А старших ребят можно взять да выкинуть - что называется, без выходного пособия.
Ну не люблю я несправедливость. И тогда, в профкоме ЛОМО, встаю и говорю при всех: "А вы знаете, я не пил". У Конькова челюсть отвисла: "Как?! Ты был пьяным!" Я спокойненько так: "Покажите мне экспертизу. А вот вы - пили!" С такими, как он, надо общаться по его же правилам - иначе не выживешь. Потому я все это и сказал, добавив, что если нас всех считают в чем-то виновными, то и наказывать должны одинаково. Отчислять - так всех!
В общем, весь этот сыр-бор закончился тем, что всех нас оставили и ограничились какими-то предупреждениями. А я потом объяснил руководству, что так не делается. Сначала меня отпускают в "Днепр", а Коньков накладывает запрет, не сочтя нужным что-либо объяснить. Потом мне хотят испортить жизнь дисквалификацией. Такое впечатление, что в "Зените" я не выиграл чемпионат и не провел восемь лет, а пришел и что-то украл. Мерзко все это было.
Кстати, как специалист Коньков был хорош. Киевская школа, системный подход, работа со штангой - все это у него было весьма толково, а в тренировках даже после Пал Федорыча я увидел много нового и интересного. Но для тренера человеческие качества не менее важны чем профессиональные. Какой смысл заниматься шантажом, ставить людей на колени? Какого результата можно добиться, если отношения с игроками строишь так, как делал это он? Если не можешь договориться с человеком по-хорошему, если не хочет он играть - отпускай. Тем более что в команду пришло несколько талантливых молодых ребят, с которыми ему, видимо, приятнее было работать, чем с нами. Так зачем держать? Насильно мил не будешь. Коньков этого не понял, результата не было - и уже в начале лета его убрали.
Но и на этом мои злоключения не закончились. Вместо Конькова назначили Вячеслава Булавина. И одновременно произошла смена руководства - ЛОМО стало не до "Зенита", и президентом клуба назначили спортивного телекомментатора Владислава Гусева.
Когда ЛОМО уходило, наши контракты отдали нам на руки. А Гусев потребовал в течение двух дней принести их в клуб - чтобы переподписать в одностороннем порядке на ухудшенных условиях. За других не скажу, но я ничего не принес - мне не нужно было опять привязывать себя к "Зениту", после сезона я хотел уехать. Это был сентябрь 90-го, у меня тогда ребенок родился. Мне говорят: неси контракт - иначе и не уедешь, и здесь играть не будешь. Опять, словом, хоронить заживо начали.
Мы к тому моменту играли в первой лиге, и уже не могли ни выйти в высшую, не вылететь во вторую. Но они на компромисс не пошли, и в октябре я из "Зенита" просто ушел. Зарплату мне платить перестали - наоборот, потребовали, чтобы я вернул деньги за последние два месяца. Конечно, я ничего не вернул. А как только ушел, в клубе вообще потеряли ко мне интерес. Никто даже не пытался узнать, где я, что со мной, на что живу, чем занимаюсь. Словно меня прокляли, словно меня в "Зените" никогда и не было.
Слава богу, какие-то мелкие остатки накоплений еще были. Время было тяжелое, голодное - павловскую реформу помните? А тут еще и новорожденная дочка, которую нужно кормить. Но человек может через все пройти. Единственный плюс - наконец-то занялся той осенью институтом, сдал все долги, а летом 91-го - и госэкзамены. Хоть без образования не остался. Но осадок по отношению к "Зениту" остался очень неприятный. Отпустили бы меня в "Днепр" - и вспоминал бы о родном клубе только хорошее. Но этот последний год испортил очень многое. Я понял, что единственный шанс вырваться из этого болота - обрубить все нити, связывавшие меня с "Зенитом" и с Россией, забыть обо всем, что было, и начать новую жизнь. В Норвегии это и сделал, задержавшись там на 17 лет. А с Россией у меня до 97-го года вообще никакого контакта не было.
В Норвегию Баранник уехал почти инкогнито, по туристической визе. Полгода спустя ему перешлют заметку из "Ленинградской правды" под заголовком "Где вы, мистер Икс?" - только из нее в стране и городе впервые узнают, где находится далеко не последний их игрок. В те времена такое было в порядке вещей.
По первому контракту он получал тысячу долларов в месяц, на которые в этой скандинавской стране прожить практически невозможно. Но по сравнению с тогдашним "Зенитом" и это был рай. Да и разве только с "Зенитом"?
Свой монолог об этом времени Баранник завершил так:
- Счастлив, что стечение обстоятельств позволило мне тогда уехать за границу. С футболом неизбежно пришлось бы закончить, а в то время найти себя в другой жизни было очень сложно. Тогда бы мне, как и многим ребятам, пришлось бы где-то скитаться, подрабатывать, что-то кусочками урывать. И это была бы очень тяжелая и мрачная жизнь. А в Норвегии у меня появилась возможность развиться как личности, обрести другой менталитет, иначе посмотреть на жизнь, почувствовать, в конце концов, себя человеком. Да и создать совершенно иную платформу для возвращения на родину.
В Норвегии мне было нелегко, особенно в первые годы. Но когда в 93-м в Москве стреляли по Белому дому, а я сидел и смотрел это по норвежскому телевидению, говорил себе: "Давай, Дима, работай. Здесь тебе тяжело, но там тебя точно никто не ждет. Там и без тебя проблем хватает. И твои здешние проблемы по сравнению с теми проблемами, которые ты можешь получить там, - цветочки".
Баранник ни капли не преувеличивает. Почти каждому из чемпионов-84 в те годы пришлось несладко. Скажем, в прессе проходила информация о том, что Владимир Клементьев работал на станции техобслуживания слесарем. А потом и вовсе стал безработным, перебиваясь с копейки на копейку. И так было у многих. Желудков, ставший шофером какой-то важной шишки, считался счастливчиком…
Давыдов:
- Я на шесть лет уехал в Финляндию. Контракт там переподписывали заново каждый год, и всякий раз, когда ближе к марту решалось, подпишут или нет, мне становилось страшно. А вдруг нет - что тогда делать, где деньги для семьи зарабатывать? В Финляндии у меня была зарплата тысяча долларов. А в "Зените" Слава Мельников был главным тренером. Как-то мы встретились, и он попросил меня остаться помочь. Сказал, что сделают мне рублей пятьсот. Конечно, я патриот клуба, сыграл за него 15 сезонов, и это о чем-то говорит. И к Славе, настоящему трудоголику, который очень переживает за "Зенит", отношусь очень тепло. Но у меня двое детей. И я отказался, поехав туда, где хоть как-то мог прокормить семью и детей. А Слава, у которого такой возможности не было, остался.
Молодым игрокам было легче - у них вся карьера была еще впереди. И ограничивать ее одним "Зенитом" было не обязательно.
В 91-м я разговаривал с молодым нападающим московского "Спартака" Дмитрием Радченко, накануне сезона перешедшим из "Зенита". Форвард, которого в Испании назовут "черной меткой" для "Реала" (он и за "Спартак" в четвертьфинале Кубка чемпионов забил "Королевскому клубу" два гола, и, переехав на Пиренеи, раз за разом отправлял в его ворота мячи), вспоминал два года, проведенные в команде своего родного города:
"Тренеры у нас тогда менялись как перчатки. После вылета пришел, наконец, стоящий - Коньков. Я уже собирался было в московское "Динамо" к Бышовцу перебираться - звал он меня, и не было резонов не соглашаться, - но Коньков поговорил со мной по душам, не как тренер с игроком, а по-человечески. И убедил остаться еще на год. Команда тогда подобралась у нас приличная, тренер - отличный. Но отцы города футбол этот в гробу видали. Куда ни сунься - везде проблемы. Приехали из Свердловска Леша Юшков и Юра Матвеев, семейные ребята - так вы им квартиры дайте, хоть однокомнатные! А начальству хоть бы хны, они ребят на базу жить отправили, а там с семьей попробуй поживи. Все нервничали, о футболе уже не думали, из-за этого и игра не шла. Наконец, в середине сезона Коньков всего этого бардака не выдержал и ушел. Матвеев с Юшковым вскоре вернулись в Свердловск. Так команда потихоньку и разбежалась".
Радченко я процитировал для того, чтобы стало понятно: о том же Конькове есть и иные мнения, нежели то, что привел Баранник. Впрочем, тот тоже отмечал, что профессиональные качества Конькова были на уровне. А о человеческих мы с Радченко не говорили.
Но складывается полное ощущение, что фамилия тренера в том "Зените" не имела значения. Потому что в городе на Неве, погрязшем, как и вся Россия, в политических и экономических катаклизмах, команда стала никому не нужна.