Один лезет в карман кожаного пальто, что-то передает другому, но что - мне не видно. Наверное, обойма с патронами, потому что Гартман приподнимает винтовку и перезаряжает ее, другой тоже. Не обращая внимания на дикую стрельбу, они продолжают говорить между собой. Недолго. Потом протягивают друг другу руку и смотрят друг другу в лицо. Короткое рукопожатие, видно только движение рук, и оба - нет, не поверил бы, если бы не видел сам! - быстро взбираются на насыпь и становятся между рельсами. Опираются на винтовки и стоят не двигаясь. Полы шинели и кожаного пальто развеваются на ветру. Такое стояние к добру не приведет. Но они продолжают стоять. Гартман снимает перчатку и бросает ее в снег. Поднимает винтовку, целится стоя, стреляет, перезаряжает и снова стреляет. Стреляет и второй генерал. И хотя по ним бьют из бесчисленного множества стволов, они все еще стоят на той же самой точке и, видимо, не собираются уходить. Разве это не самоубийство? Ни один человек в здравом рассудке не будет стоять так в качестве мишени для начинающего стрелка. Нет, это делается с умыслом, иначе не объяснишь.
Гартман вынимает новую обойму, вставляет в магазин и в этот самый момент падает, как спиленный дуб, на левый бок, катится вниз с насыпи. Второй спрыгивает, склоняется над своим сраженным камрадом. При таком демонстративном поведении иначе и быть не могло. Но таково, совершенно ясно, было их желание".
Так что Исаков уж точно перепутал с перепугу поведение храбреца с поведением самоубийцы. Мехлис не смерти искал. Мехлис свой комиссарский долг исполнял, но это, правда, не каждому дано понять. И чтобы разобраться с тем, почему адмирал Исаков этого не понял, давайте вспомним, как наши прославленные флотоводцы без фанатизма и взвинченности защищали Севастополь.
Когда немцы разгромили Крымский фронт, для них встал вопрос о взятии Севастополя, но с советской стороны это никого особо не беспокоило, поскольку войска в Севастопольском оборонительном районе находились в сотни раз более выгодном положении, чем, к примеру, чуть позже будет находиться 62-я армия в Сталинграде. Если у Чуйкова были только разрушенные дома в 500-метровой полосе, тянущейся вдоль берега на 18 км, минимум инженерных сооружений и немцы на господствующих высотах, то защитники Севастополя сами занимали позиции на господствующих высотах, и эти позиции были исключительно хорошо подготовлены в инженерном отношении - оснащены огромным количеством железобетонных дотов и береговых батарей. (Немцы потом этими батареями укрепляли побережье Франции в преддверии открытия союзниками Второго фронта.)
Длина внешнего оборонительного обвода Севастополя (длина фронта) была около 40 км. Если верить адмиралу Кузнецову, то численность войск Севастопольского оборонительного района составляла 106 тыс. человек, 600 орудий, 2000 миномётов, 38 танков и даже 53 самолёта. От северного, упирающегося в море фланга до южного, упирающегося в море фланга было примерно 25 км (фронт имел вид выгнутой в сторону немцев дуги), с востока до мыса Херсонес тоже было около 25 км. То есть это была не полоска берега Волги, как у 62-й армии, и адмиралы могли легко маневрировать войсками, укрывать их, перебрасывать с одного участка на другой. Севастопольская бухта, глубоко входя в этот район, делила его в соотношении 1:2 на две части - северную и южную.
Немцы стащили к Севастополю осадную артиллерию, по подсчётам адмирала Кузнецова, пушек, калибром от 75 мм и выше, у немцев было 670 и ещё 720 миномётов. Превосходство невпечатляющее, и когда эти 1390 стволов начали разрушать оборонительные сооружения, наши 2600 орудийно-миномётных стволов могли разрушать немецкие батареи. Кузнецов считает, что у немцев было 204 тысячи немецких и румынских солдат. Может быть, но хотелось бы знать, в каких соединениях. Поскольку, даже по нашим данным, Севастополь взяли 30-й и 54-й армейские корпуса немцев, плюс Манштейн упоминает одну румынскую дивизию. Обычно в немецком корпусе было 2–3 дивизии, в полнокровной немецкой дивизии - 16 тыс. человек. Так что количество соединений для 204 тыс. человек выглядит не очень убедительным.
Надо сказать, что в 1854 году Севастопольской обороной командовали адмиралы, кроме того, Севастополь - это база Черноморского флота, видимо, эти два обстоятельства и определили, что командовал Севастопольским оборонительным районом командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский, а замом его, так сказать по армейской части, был генерал-майор И.Е. Петров. Снабжение Севастополя шло по морю не без потерь, но в целом было налажено и было не более трудным, чем снабжение 62-й армии через простреливаемую Волгу, да ещё и при ледоходе. Таким образом, ни Сталину, ни командующему Северо-Кавказским направлением Будённому, как говорится, и в голову не приходило, что можно сдать немцам Севастополь, так сильно укреплённый и имеющий такой сильный гарнизон со столь мощным оружием. Даже Кузнецов в своих воспоминаниях пишет: "Когда противник захватил Керчь, мы предполагали, что он сразу же попытается переправиться через Керченский пролив на Тамань. За судьбу Севастополя особых опасений тогда не возникало. Считали, что в случае нового штурма защитникам города придётся трудно, но они выстоят, ведь два штурма были уже отбиты".
Немцы свои потери тщательно скрывают, подтасовывают цифры и лгут - я об этом уже писал. Поэтому я думаю, что при штурме и взятии Севастополя немцы понесли очень большие потери. И думаю так вот почему. Манштейн за взятие Севастополя стал фельдмаршалом, и на фоне этой давно желаемой радости он в своих мемуарах вдруг разражается злобной тирадой на защитников Севастополя за то, что они не захотели сдаваться в момент, когда немцы подошли уже собственно к городу: "То, что далее последовало, было последним боем армии, который не мог ни изменить её судьбы, ни принести какой-либо пользы Советам с точки зрения общей оперативной обстановки. Даже для сохранения чести оружия этот бой был бы излишен, ибо русский солдат поистине сражался достаточно храбро! Но политическая система требовала продолжения бесполезной борьбы". Ведь, казалось бы, чего злиться? Чем больше сопротивлялись русские, тем больше тебе, фельдмаршалу, почёта. А Манштейн злится. Вот я и думаю, что этот почёт был так обильно полит немецкой кровью, что у Манштейна и после войны осталась на защитников Севастополя злоба. Но, как бы то ни было, здесь мы из уст врага услышали, что рядовые защитники Севастополя действительно были храбрыми солдатами, и, следовательно, у адмирала Октябрьского и его начальника адмирала Кузнецова в Севастополе была армия, которая, как учит Кузнецов, имела "отработанную военную организацию, твёрдый порядок и дисциплину". Так что Кузнецов мог смело прилетать в Севастополь и не в своих мемуарах, а там показать Мехлису, как нужно немцев бить, так сказать, предметно научить этому дурака Мехлиса. Но этого не случилось.
Итак, 7 июня 1942 года немцы начали третий штурм Севастополя. Три недели они бьются об его укрепления и об героизм солдат и матросов и в конечном итоге добиваются только того, что наши войска отошли с северной части Севастопольского оборонительного района да немного отошли в южной части, не отступая даже до тылового оборонительного рубежа. Как казалось, обороняющимся стало даже легче: хотя подкрепления к ним и поступали непрерывно, но силы всё же уменьшались, а после отхода с северной стороны Севастопольской бухты сухопутный фронт сократился до 12 км по прямой от Балаклавы до Инкермана - от берега Черного моря до устья бухты. А у немцев положение было аховое, что можно оценить по таким строкам из мемуаров Манштейна:
"Таким образом, к утру 26 июня в руках 11-й армии оказался почти весь внешний обвод крепости. Противник был отброшен внутрь крепости, северную часть фронта которой образовывали крутые высоты по южному берегу бухты Северная, в то время как ее восточный фронт проходил от высот Инкермана через Сапу некие высоты до скал в районе Балаклавы.
Командование армии должно было решить задачу - как прорвать этот внутренний пояс крепости. Не было никакого сомнения в том, что противник и дальше будет продолжать ожесточенное сопротивление, тем более что он, согласно заявлениям своего штаба фронта (Крымского фронта) не мог рассчитывать на эвакуацию с полуострова.
С другой стороны, нельзя было не признать, что даже если резервы противника и были в основном израсходованы, то и ударная сила немецких полков была на исходе.
В эти недели я ежедневно, до и после обеда, находился в пути: в штабах корпусов, у артиллерийских командиров, в дивизиях, полках, батальонах и на артиллерийских наблюдательных пунктах. Поэтому я слишком хорошо знал, как обстояло дело в наших частях и соединениях. Полки насчитывали по нескольку сот человек. Мне припоминается донесение одной снятой с переднего края роты, в боевом составе которой был один офицер и восемь рядовых. Как можно было с этими растаявшими частями и подразделениями завершить бой за Севастополь, когда 54-й ак стоял перед бухтой Северная, а 30-му ак предстояли тяжелые бои за захват позиций на Сапунских высотах?"
(Для справки: в те годы немецкий пехотный полк имел по штату 3049 человек, а пехотная рота - 201 человека.)
И Манштейн, по своему обыкновению, идёт на авантюру, но, правда, поскольку эта авантюра закончилась успехом, то приходится писать, что он пошёл на полководческий риск. Повторю: после выхода немцев на северную сторону Севастопольской бухты она стала препятствием перед собственно Севастополем. Но это надо было быть советским адмиралом, чтобы считать это препятствие непреодолимым. В ночь на 29 июня небольшие немецкие силы на резиновых лодках тихо переправились через бухту и захватили восточную окраину Севастополя. И их при этом никто не расстрелял на воде - проспали! Ну и какие проблемы с военной точки зрения? Немцы переправились только со стрелковым оружием, следовательно, нужно было их тут же атаковать и сбросить в бухту.
Сколько на этот момент оставалось сил в Севастополе, трудно сказать, но Манштейн пишет, что он на конечной фазе операции взял в плен 40 тыс. человек, т. е. даже с учётом брехни Манштейна это минимум, который оставался в строю, поскольку основная масса защитников погибла позже. Кроме этого, накануне, 27 июня, в помощь севастопольцам высадилась 142-я стрелковая бригада. У переправившихся через бухту немцев, напомню, были только винтовки и пулемёты против севастопольских орудий, миномётов, танков…
Однако произошло следующее. Адмирал Кузнецов в своих воспоминаниях описывает это так:
"В последние дни июня обстановка в Севастополе резко ухудшилась. В это время командующий оборонительным районом Ф. С. Октябрьский вместе с членом Военного совета Н.М. Кулаковым телеграфировал: "Москва Кузнецову; Краснодар - Буденному, Исакову. Исходя из данной конкретной обстановки, прошу разрешить мне в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также и самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова И.Е. Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2–3 дня".
Надо сказать, что воспоминания адмирала Кузнецова очень долго не попадались мне в руки, и все суждения о данном моменте Севастопольской эпопеи я черпал из "Полководца" В. Карпова, а этот полковник, надо сказать, довольно-таки беспринципный, в своём произведении представил дело так, как будто Сталин насильно в последний момент заставил севастопольских полководцев эвакуироваться, чтобы сберечь столь ценные кадры. Мне и в голову не могло прийти, что это они заставили Сталина себя спасать.
Эта телеграмма беспрецедентна и вряд ли имеет хоть какие-нибудь аналоги в военной истории всего мира. Более того, если бы такое и было, то вряд ли у кого хватило ума такое опубликовать. Ведь вдумайтесь в суть изложенного.
Во время боя, причём в тот момент, когда командование войсками особенно необходимо, полководец практически шантажом требует от власти, чтобы та обезглавила сражающуюся армию, отдав её тем самым на растерзание врагу, и спасла этого полководца. Полная потеря не только чести (её, надо думать, у Октябрьского и Кулакова никогда и не было), но и совести! В своей трусливой подлости они даже не обсуждают вопрос: а что же будет с солдатами? Этим адмиралам плевать на них, для них главное - спасти свои жизни. Ну, о какой обороне Севастополя могла идти речь, если трусливая полководческая сволочь думала только о своей шкуре? Ни малейшего понятия о солдатской чести!
Не хочу идеализировать немцев, у них тоже было не всё так просто, и к концу войны и немецкие генералы вели себя не одинаково. Но сопоставьте поведение генералов.
Через полгода в окружение под Сталинградом попала 6-я немецкая армия Паулюса. И не только у Паулюса, но и у подавляющей массы попавших в окружение не только генералов, а и офицеров даже мысли не возникало бросить своих солдат и вылететь из котла. В окружение под Сталинградом попала и 16-я танковая дивизия немцев, которой командовал генерал танковых войск Ганс Хюбе. Пока Хюбе с дивизией сидел в котле, у немцев формировался 14-й танковый корпус, и Гитлеру потребовался командир, чтобы этот корпус возглавить. Он приказал Хюбе вылететь из котла и принять командование этим соединением. Хюбе отказался выполнить приказ Гитлера, послав тому телеграмму (сравните с телеграммой Октябрьского): "Я привёл своих солдат в Сталинград и приказал им сражаться до последнего патрона. А теперь покажу им, как это делается". Вот это поведение полководца, который не брякает по любому поводу: "Честь имею", - а просто её имеет. Между прочим, Ганс Хюбе потерял в предшествовавших боях руку, т. е. был инвалидом. А средний генерал РККА, чувствуется, тоже был инвалидом, но только таким инвалидом, который ещё до войны потерял совесть.
Что касается Хюбе, то Гитлер послал в котёл четырёх своих телохранителей, те с помощью Паулюса заманили Хюбе в штаб 6-й армии и силой вывезли Хюбе из котла. А что касается советских флотоводцев, то они оказались сильнее, вернее, хитрее Сталина. И чтобы это понять, давайте поставим себя на место Сталина и логически прикинем: что нам теперь делать? О том, что нам нужно сделать на его месте, чуть позже, а сейчас о том, что делать с Октябрьским, - что тому отвечать? Ведь вариантов ответа ему всего два: запретить отъезд, приказав драться, и разрешить отъезд.
Запретить? Но ведь драться Октябрьский не будет, если бы он хотел драться и не дрожал за свою шкуру, то не послал бы телеграмму, ультиматумом оговорив срок своей сдачи в плен - "максимум 2–3 дня". Этот трус сочтёт себя жертвой, которую Сталин определил на смерть, и запросит спасения у Гитлера, т. е. через 2–3 дня сдаст Гитлеру Севастополь. Итог будет один и тот же, но Геббельс растрезвонит на весь мир, что на милость немцам сдался командующий Черноморским флотом СССР с десятком генералов и адмиралов и со всем гарнизоном. Пропагандистский ущерб будет колоссальный, так как это создаст прецедент для других советских генералов, которые до этого хотя и попадали в плен, но вместе с войсками не сдавались. А здесь Октябрьский прямо предупреждает, что сдаст Севастополь вместе с армией - он ведь ни слова не говорит о её эвакуации, но зато излагает причину капитуляции - "войска сильно устали".
Таким образом, по отношению к Октябрьскому у нас выбора нет - надо разрешать этому трусу и его "ответственным работникам и командирам" удрать из Севастополя. Это на тему того, что отвечать Октябрьскому. Но это не всё. Октябрьский - это тля, а нам нужно спасать солдат и матросов, сражающихся в Севастополе, от дезорганизации, вызванной отсутствием командования. Но прежде я продолжу цитату из воспоминаний Кузнецова:
"Об этой телеграмме мне доложили около 14 часов 30 июня. Хотя Севастопольский оборонительный район оперативно подчинялся маршалу Буденному, я понимал, что моя обязанность прежде всего - своевременно дать ответ. Армейское командование в Краснодаре еще болезненно переживало недавнюю неудачу на Керченском полуострове. По опыту эвакуации Таллина я полагал, что главком едва ли примет решение сам, не запросив Ставку. Времени же для запросов и согласований уже не оставалось. По обстановке было ясно: Севастополь придется оставить. Поэтому, еще не заручившись согласием Ставки, я приказал ответить вице-адмиралу Октябрьскому: "Нарком ваше предложение целиком поддерживает". Переговорив со Сталиным, в 16 часов 40 минут я послал Военному совету Черноморского флота телеграмму о том, что эвакуация Военсовета разрешена.
В ночь на 1 июля Военный совет Черноморского флота вылетел с единственного оставшегося в наших руках аэродрома около Херсонесского маяка в Новороссийск".
По прочтении этого текста возникают два вопроса. Почему Кузнецову нужно было, чтобы Будённый не знал о первой телеграмме Кузнецова в Севастополь? Он пишет, что Будённый не согласованные со Сталиным решения не принимал, а посему мог затянуть дело. Но ведь и Кузнецов решение дать полководцам Севастополя сбежать, тоже согласовал со Сталиным, а первая телеграмма вообще не содержала никакого военного решения - это сообщение Октябрьскому о некоей личной солидарности с ним Кузнецова. Почему эту свою солидарность в деле отдачи гарнизона Севастополя немцам на расправу Кузнецов постеснялся согласовать с Будённым?
Второй вопрос. А зачем он послал первую телеграмму? Кому она нужна? Ведь Октябрьскому нужно было разрешение на то, чтобы удрать из Севастополя, а не солидарность Кузнецова. Зачем Кузнецов загружал шифровальщиков и радистов этой бессмысленной для Октябрьского чепухой?
Всё дело в том, что эта чепуха была предназначена не Октябрьскому, а Сталину и Будённому, почему Кузнецов и не стал согласовывать с ними свою первую телеграмму. Чтобы это понять, задайте себе вопрос: кто являлся непосредственным начальником Октябрьского? Будённому Октябрьский подчинялся только в оперативном отношении, т. е. Октябрьский обязан был выполнять приказы Будённого об обороне или высадке десанта, об обеспечении разгрузки судов и т. д., но Будённый не мог снять с должности и заменить другим командующего Севастопольским оборонительным районом - это мог только Кузнецов, поскольку он являлся прямым начальником Октябрьского. Это видно и по тому, как расположены адресаты в телеграмме, посланной Октябрьским, - сначала Кузнецову, а затем Будённому и подчинённому Октябрьского - Исакову. В Краснодар Октябрьский посылал телеграмму для сведения, а разрешения удрать испрашивал у своего прямого начальника - у Кузнецова.