А бои продолжались почти ежедневно. В январе 1855 года контр‑адмирал Истомин, командовавший левым флангом обороны, писал Бутакову: "…прошу опять Вашего огненного содействия. Французы опять начали строить редут недалеко от той пятипушечной, оставленной неприятелем, батареи, которая так часто отведывала Вашего чугуна и у коменданта которой Вы беспрестанно портили обеденный суп: попробуйте дальность Ваших сокрушительных бомб на этот редут".
В начале февраля Бутакова ждало новое назначение. По представлению Нахимова князь Меншиков утверждает его в должности начальника штаба находящихся в Севастополе судов и частей Черноморского флота, но с оставлением в основной должности командира "Владимира". И хотя к этому времени численность флота поубавилась до нескольких пароходов и вспомогательных судов, дел у Бутакова сразу прибавилось. Прежде всего Нахимов поручил ему затопить вторую линию наших кораблей на входе в бухту, так как за время зимних штормов первая уже не представляла непреодолимого заграждения. Поэтому капитан 2‑го ранга принял временное командование линейным кораблем "Двенадцать Апостолов", который быстро и тайно приготовил к затоплению. В ночь на 13 февраля корабли "Двенадцать Апостолов", "Святослав" и "Ростислав", фрегаты "Кагул" и "Месемврия" были затоплены между Николаевской и Михайловской батареями, чтобы окончательно преградить неприятелю прорыв на рейд.
В марте 1855 года Бутаков становится капитаном 1‑го ранга "за отличие". Тогда же по поручению Нахимова Бутаков возглавил комитет, распоряжавшийся выдачей пособий раненым.
Так как союзники все чаще обстреливали рейд ракетами, Бутаков предложил свой способ борьбы с их попаданиями. В рапорте 7 апреля он писал: "Дав зажигательной части ракеты разгореться большим пламенем, достаточно было одной кружки воды, чтобы совершенно потушить ее".
- Дельно‑с! – согласился Нахимов, бутаковскую бумагу прочитавши, обернулся к адъютанту: – Немедленно известить о сем бастионных и судовых начальников!
С бастионов пришло горькое известие о гибели бывшего старшего офицера "Владимира" капитан‑лейтенанта Лесли. Бутаков пишет отцу погибшего офицера: "Судьба свела меня с Евгением Ивановичем Лесли в самом начале службы на тендере "Поспешный", которым я тогда командовал. Благородный юноша, будущий прекрасный офицер. Плавал потом с ним у Румелийских берегов, прекрасный помощник, умный, добрый, веселый. Был на "Владимире" в бою, распоряжался орудиями носовой батареи. Назначен старшим офицером парохода. В деле 3 июля 1854 с 2 английскими и 1 французским пароходами был слегка контужен и в частых и дальних рекогносцировках заслужил лучшую репутацию всех владимирцев…"
"Владимир" вместе с другими кораблями не раз огнем артиллерии прикрывал фланг укреплений. 26 и 27 мая 1855 года он помог удержать наши передовые позиции. Под вечер 26 мая после сильной бомбардировки французы атаковали Селенгинский, Волынский редуты и Камчатский люнет. Нахимов приказал пароходам развести пары. Вскоре "Владимир", стоявший между Павловской батареей и Аполлоновой балкой, открыл огонь; затем к нему присоединились другие пароходы и линейный корабль "Храбрый". Палили до наступления темноты.
В шканечном журнале "Одессы" записано: "26 мая 1855 года в 10 часов (вечера) по словесному приказанию капитана 1‑го ранга Бутакова снялись с якоря и следовали обстреливать неприятельский берег и Селенгинский и Волынский редуты, где мы и все пароходы держались под парами под выстрелами неприятельских батарей".
Всю ночь "Громоносец" обстреливал захваченные противником укрепления бомбами. На рассвете 27 мая все пароходы развернулись против фланга противника: "Владимир" и "Херсонес" у бухты Голландия, "Громоносец", "Бессарабия" и "Крым" – против Килен‑балки. С 3.00 до 5.00 пароходы обстреливали неприятельские батареи. Однако силы противника были значительно большими, чем силы защитников, и вернуть передовые укрепления не удалось; пришлось оставить и Забалканскую батарею.
В начале лета Бутаков внедрил на своем корабле предложенное кондуктором Константиновым усовершенствование – продольные клинья в орудийных станках. Это позволяло увеличивать угол возвышения орудия без откренивания парохода. Благодаря этому новшеству уже 6 июля удалось вести огонь по берегу не на якоре, а прямо на ходу. Помимо этого жизненно важные части парохода начали закрывать металлическими листами и мешками с песком.
5 июня союзники начали бомбардировку укреплений, особенное внимание уделяя Малахову кургану. Бутаков обратился к Нахимову с просьбой перевести его на какой‑нибудь бастион:
- Каждый день во множестве гибнут мои друзья и сослуживцы! За все мои заслуги перед флотом я прошу вас лишь об одном: перевести меня на одну из наших батарей!
Лицо Нахимова сразу посуровело.
- Нельзя‑с, – покачал он головой. – Вас нужно сберечь для будущего флота! Поговорим лучше о другом. Вчера нами обнаружено движение неприятельской пехоты через Черную речку. Готовится, судя по всему, новый штурм‑с! Поэтому будьте готовы в любую минуту поддержать своим огнем Малахов курган! Желаю удачи!
Штурм 6 июня был особенно яростен. "Владимир" вел огонь, маневрируя у Киленбалочной бухты. В какие‑то минуты его бомбы разнесли в клочья штурмующую бригаду генерала Мейрана.
- Убейте меня! Я не желаю больше жить! – кричал в истерике Мейран, которого адъютанты под руки тащили в тыл по кровавому месиву из солдатских трупов.
В приказе от 9 июня Горчаков отметил особую роль пароходов: "Пароходы наши: "Владимир", "Громоносец", "Херсонес", "Крым", "Бессарабия" и "Одесса", равно и батареи, устроенные в Северной стороне Севастопольской бухты, весьма много содействовали отражению атаки, поражая неприятельские колонны везде, где это было доступно".
За уничтожение бригады Мейрана командир "Владимира" был удостоен сабли с надписью "За храбрость".
28 июня 1855 года на Малаховом кургане Нахимов отдал приказания начальнику батареи и направился на вершину бастиона. Его догнали офицеры, пытаясь удержать. Но Нахимов отстранил их и взял подзорную трубу. Его высокая сутулая фигура в золотых эполетах была отличной мишенью. Офицеры и адъютант сделали последнюю попытку предупредить несчастье, убеждая хотя бы пониже нагнуться. Адмирал не отвечал, смотря в трубу в сторону французов. Просвистела пуля, явно прицельная, и ударила у локтя Нахимова в мешок с землей.
- Они сегодня довольно метко стреляют! – прокомментировал пулю Нахимов.
В этот момент грянул еще один выстрел. Адмирал упал на землю как подкошенный без единого стона. Штуцерная пуля ударила прямо в голову, пробила череп и вышла у затылка.
В сознание Нахимов уже не приходил. Утром 30 июня его не стало. Вокруг дома в молчании стояла толпа моряков и горожан. Вдали грохотали пушки.
Проститься с адмиралом пришел и Бутаков.
В те дни Бутаков готовил "Владимир" к новым неизбежным боям в августе. С пароходофрегата сняли мачты, орудия защитили тросовыми щитами, борта мешками с землей, руль прикрыли будкой из железных листов. Поменял Бутаков и тактику.
- Наша главная защита – подвижность, а потому будем стрелять только на ходу, прикрываясь от ответной стрельбы за береговыми высотами! Думается мне, что при таком раскладе противник просто не будет успевать наводить на нас орудия! На то и расчет! – ухмыльнулся довольный командир "Владимира".
А 27 августа последовал еще один бешеный штурм города. На этот раз уже последний! Вновь выкрашенный в черный цвет пароходофрегат дрался у Килен‑балки, снова его бомбы и картечь собирали обильную поживу среди атакующих колонн. Однако и неприятель начал понемногу пристреливаться. Чахлые фонтанчики упавших снарядов стали вздыматься все ближе и ближе. Появились первые раненые. И тогда Бутаков решился на, казалось бы, безрассудный маневр. Вместо того чтобы отвести свой пароход подальше от зоны обстрела, он, наоборот, подошел вплотную к берегу бухты. Расчет оказался верным. Высокий берег надежно прикрыл "Владимир". Его же пушки, задрав до предела свои стволы, продолжали бить по неприятелю.
А вечером 23 августа на "Владимир" с Малахова кургана привезли тяжелораненого лейтенанта 37‑го экипажа Дмитрия Бутакова. Лейтенант наотрез отказывался ехать в госпиталь и просил старшего брата остаться с ним, чтобы умереть на руках родного человека. Два матроса водили Дмитрия под руки.
- Мы идем под бомбы, и тебе лучше в госпиталь. Я дам провожатых и офицера! Тебе надо срочно делать операцию, а на "Владимире" нет таких условий! – уговаривал его Григорий.
- Мне здесь будет покойней, чем в самом лучшем госпитале!
Дмитрия все же удалось уговорить, и Григорий отправил младшего брата в госпиталь на Северную сторону. С грустью смотрел он, как отошла от борта шлюпка, как слабо помахал ему рукой Дмитрий. Больше братья уже никогда не увидятся.
Буквально через час последовала команда начать бомбардировку неприятельских позиций. Действия парохода, ставшего к этому времени среди севастопольцев настоящей легендой, вызвали в тот день всеобщее восхищение. "Чудесное зрелище представляло это прекрасное судно, – писал об этом бое один артиллерийский офицер, чье имя осталось нам неизвестным. – Идет величественно вдоль бухт от Павловского мыска, изредка пуская гранату из носового орудия, отбиваясь как будто от назойливой мухи, от французской батареи… Поравнявшись с Килен‑балкой, выстрелит из орудий целого борта и медленно поворачивает другим бортом… опять сделает залп и тихо отходит, заряжая свои орудия и отстреливаясь. И этот маневр он повторял беспрерывно в течение целого штурма. Это не покажется мудреным, если не прибавить, что командир "Владимира" капитан Бутаков первым подавал экипажу пример редкого хладнокровия и неустрашимости. Все приходили в восторг, глядя на него, стоявшего на площадке над колесами и спокойно распоряжавшегося, как будто около него не летали ядра и не было вероятности быть убитым каждое мгновение. Хвала тебе, храбрый! Хвала и тебе, наш славный "Владимир"!
Но досталось и самому "Владимиру". Первая же неприятельская бомба, пробив правый борт, лопнула, разнеся в куски судовой лазарет, который был пустой. Начался пожар. Затем бомбы начали сыпаться как из ведра. Еще одна – в кают‑компанию, сделав в борту огромную дыру. Следующая упала на палубу около машинного люка, разворотив палубу. Люди чудом уцелели, успев упасть на палубу по команде Бутакова: "Ложись!" Далее бомбы посыпались уже дождем. Борта зияли огромными дырами. Одно ядро было замечательно тем, что, попав в коечный ящик, стоявший с боку передней трубы, выхватило из него койку и, перегнув ее пополам, засело с нею в дыру, которую оно сделало этою койкою в переборке против колеса так, что койка предохранила колесо от повреждения".
Несмотря на огромные потери в тот роковой день, союзникам удалось захватить Малахов курган. Севастопольская страда подходила к своему концу.
Не видя смысла в дальнейшем пролитии крови, русское командование отдало приказ отходить на Северную сторону. По наведенному через бухту понтонному мосту начали переходить войска.
Вице‑адмирал Новосильский прислал Бутакову приказ: "Предлагаю вашему высокоблагородию принять в свое командование все пароходы и суда, стоящие на рейде. Все баркасы, бывшие в гребном отряде, распределите по пароходам. Высылка катера под парламентским флагом проводиться будет по Вашему распоряжению".
Только ночью на 28 августа за два рейса "Владимир" перевез 2490 человек, много грузов и книги Севастопольской морской библиотеки.
А на следующий день "Владимир" подошел к занятому противником южному берегу под переговорным флагом.
- Я хочу забрать раненых, которых не успели вывести! Надеюсь, возражений не будет! – прокричал на чистом английском Бутаков в рупор.
От английской стороны погрузкой раненых руководил капитан Кеппель.
- Мы много наслышаны о командире "черного парохода", который доставил нам немало тревожных минут! – пожал руку Бутакову англичанин. – Надеюсь встретиться с вами при более спокойных обстоятельствах!
Когда все раненые были загружены, "Владимир" отправился к противоположной стороне бухты.
Ночью на дно бухты легли последние линейные корабли: "Париж", "Храбрый", "Великий князь Константин", "Императрица Мария", "Ягудиил", фрегат "Кулевчи", совсем недавно бывшие красой и гордостью Черноморского флота России.
Пароходы еще два дня, как могли, укрывали от неприятельского обстрела. За это время сняли часть пушек, разгрузили припасы. Затем пришел и их черед.
В ночь с 30 на 31 августа 1855 года Бутаков, по приказу адмирала Новосильского, свез команды последних пароходофрегатов, потом зажег и затопил их.
Когда "Владимир" отошел от берега на глубокое место, на занятом противником южном берегу началась паника, англичане и французы думали, что знаменитый "черный пароход" сейчас обрушит на них град ядер и бомб. Но ничего такого не произошло. Пароходофрегат отошел от берега не драться, а топиться. На пароходе открыли краны и подпалили сразу в нескольких частях. Орудия при этом были все заряжены и наведены на неприятеля. Взрываясь, они давали прощальный залп, как последний салют.
Со слезами на глазах командир последним вступил с палубы в шлюпку.
- Прощай, "Владимир", ты был и домом, и местом ратных дел. Здесь я пережил самые лучшие и горькие минуты моей жизни! – шептал Бутаков, глядя на погружавшийся в севастопольские волны черный остов родного судна.
В его глазах стояли слезы, которых он не стеснялся.
На берегу бывшего командира тут же определили "начальником рейдового отдела оборонительных линий северных укреплений Севастополя". И полки, и экипажи, перешедшие на северный берег, настолько перемешались, что только на наведения порядка в их рядах ушло почти два месяца.
Союзники наших почти не тревожили, штурм Севастополя стоил им столько крови, что больше воевать у них просто не было сил.
Через пару недель пришли вести и о раненых братьях, были они безрадостные. Дмитрий умер от ран в симферопольском госпитале. Владимир был жив, но с обожженным лицом и двумя тяжелейшими контузиями головы.
А вскоре и приказ из Морского министерства – ехать в Николаев и заниматься организацией его обороны от возможного нападения союзников. В жизни Григория Бутакова начиналась новая глава.
Николаевские университеты
В Николаеве Бутакова ждали убитые горем из‑за гибели брата Дмитрия родители. Много было переживаний и о медленно идущем на поправку Владимире. Конечно, как и всякий отец, Иван Николаевич был рад стремительной карьере Григория. Подумать только, всего за три года из капитан‑лейтенанта он стал капитаном 1‑го ранга и флигель‑адъютантом, георгиевским, аннинским и владимирским кавалером, да еще с золотой саблей "За храбрость". Такой карьеры не сделал больше ни один из офицеров Черноморского флота, а ведь храбрых и толковых было немало!
Но воевать больше не пришлось. Вскоре начались мирные переговоры, завершившиеся подписанием печально знаменитого Парижского мира. Россия не теряла ни пяди своей земли, но лишалась права иметь военный флот на Черном море.
Вскоре после окончания войны Бутаков был там же в Николаеве переподчинен вице‑адмиралу Метлину на правах начальника его штаба. Метлин являлся заведующим морской частью в Николаеве и губернатором города.
Боевых судов на Черном море не осталось, зато остались многочисленные береговые и портовые конторы, с которыми теперь надо было разбираться: что‑то сокращать, что‑то реформировать. Помимо этого предстояло решать массу вопросов по пенсиям убитым и увечным, и прочим нескончаемым тыловым делам.
Тем временем в Петербурге младший брат императора Александра II генерал‑адмирал Константин Николаевич провозгласил курс на создание нового парового флота. Двадцативосьмилетний генерал‑адмирал желал видеть рядом с собой молодых и энергичных помощников, героев только что закончившейся войны. Бутаков, как никто другой, подходил для этого. Возможно, сыграло свою роль и то, что ближайшими помощниками Константина были в ту пору Александр Головнин, Алексей Грейг и Николай Краббе, с которыми у Бутакова были приятельские отношения.
В подчинении у Метлина Бутаков пробыл недолго. Скоро старого адмирала забрали в столицу, и бывший командир "Владимира" принял его дела и остался один на один со всем ворохом местных проблем. В августе 1856 года Бутаков был произведен в контр‑адмиралы с зачислением в свиту Его Императорского Величества, и это всего в каких‑то тридцать пять лет.
17 февраля 1857 года после вручения 17 флотским экипажам Георгиевских знаменных флагов с надписью "За оборону Севастополя с 13 сентября 1854 г. по 27 августа 1855 г." Бутаков объявил следующий приказ: "…Море вас приготовило, дорогие друзья и сослуживцы, море приучило вас не уметь бояться чего бы то ни было, оно сделало из вас чудо‑богатырей, и приходится сожалеть об одном, что флоту нашему недовольно привелось на море же оказать те чудеса молодецкой удали, которые праправнуки теперешнего поколения будут ставить в пример другим из рода в род, в пример военного порядка, послушания, исполнительности, святого выполнения долга службы и присяги, от которых родятся все доблести, столь заслуженно прославившие вас, гг. адмиралы, штаб– и обер‑офицеры Черноморского ведомства. Распорядители торжества 7 февраля, выражая чувства морской семьи нашей, пожелали мне иметь как можно более таких сотрудников, каких незабвенный адмирал Лазарев имел в Нахимове, Корнилове и других, отчасти несуществующих и отчасти продолжающих трудиться и ныне на пользу Отечества и флота русского. Я имею вас всех сотрудниками и радуюсь и горжусь этим. Ни Нахимов, ни Корнилов не родились, а сделались Нахимовым и Корниловым, сделались потому, что постоянно ли себя всеми силами прежде службе, а погодя себе, а не прежде себе, а потом службе; и никакие преграды, никакие огорчения, неизбежные в быту человеческом, не могли отклонить их… от этого пути. Вот весь секрет этих знаменитых вождей наших, завещанный нам в огне и пламени Севастополя, но который не был для вас секретом, как знает целый свет. Будем же помнить этот секрет, будем дружно стремиться к благой общей цели, и тогда я буду окружен все Корниловыми, все Нахимовыми…"
В силу своего нового положения Бутаков перебрался в дом, который некогда занимал незабвенный Михаил Петрович Лазарев, хотя и по‑прежнему старался как можно чаще бывать у родителей.
Помимо бумажных дел, в это время Бутаков воссоздает Днепровскую флотилию. Правда, это были всего каких‑то пять гребных канонерских лодок. Но все же лучше, чем ничего.