"Сомнения не оставалось: меня ждет суровое возмездие. Я поднял дерзновенную руку не просто на слабосильного верзилу Соломатина, а на нечто высшее, затрагивающее всю дворовую аристократию, и мне не уйти от расплаты. И когда во время игры в ножички задиристый щуплый Курица, стоявший в табели на ступень выше Борьки Соломатина, без всякого повода кинулся на меня и повалил, я пересилил искушение выбить дух из его хилого тела. С удивлением, близким к печали, я обнаружил, что Курица, хоть и пожилистее и покрепче Борьки Соломатина, тоже слабак, но голос высшего смирения произнес внутри меня: покорись! Курица сплясал на моих костях победный танец и, оглядываясь на своих сверстников, молчаливо наблюдавших экзекуцию, спросил: "Получил? Хватит с тебя?" Он приметно дрейфил. "Хватит", - сказал я и увидел, как потеплели лица окружающих. Порядок был восстановлен, слава порядку!.."
Высокий иерархический ранг - отнюдь не синекура. Павиану, угнездившемуся на самой верхотуре, некогда почивать на лаврах - дел у него выше крыши. Сидя на возвышении и грозно хмуря брови, он внимательно следит за своими подданными. Возвышение в данном случае не метафора: когда стадо располагается лагерем, иерархи занимают самую высокую точку, откуда далеко видно во все стороны. В первую очередь, его внимание нацелено на самок детородного возраста, ибо геронты считают их своей собственностью и не позволяют им спариваться с кем попало (такая инициатива строго наказуема). Но самки себе на уме, а потому за ними нужен глаз да глаз. Всех прочих тоже нельзя оставить без внимания. Если кто-то выкопал что-то вкусное, это следует незамедлительно отобрать.
Патриарх стучит себя в грудь, похлопывает по гениталиям и время от времени призывает то одного, то другого самца, заставляя его принять унизительную для него самочью позу подставки для спаривания. Впрочем, насколько эта поза унизительна - вопрос открытый. Например, Лоренц убежден, что обезьяна, производящая этот ритуал, просто признает более высокий ранг той обезьяны, которой он адресован, и описывает весьма показательный случай:
"Я видел однажды в Берлинском зоопарке, как два сильных старых самца-гамадрила на какое-то мгновение схватились в серьезной драке. В следующий миг один из них бежал, а победитель гнался за ним, пока наконец не загнал в угол, - у побежденного не осталось другого выхода, кроме жеста смирения. В ответ победитель тотчас отвернулся и гордо, на вытянутых лапах, пошел прочь. Тогда побежденный, вереща, догнал его и начал просто-таки назойливо преследовать своей подставленной задницей, до тех пор пока сильнейший не "принял к сведению" его покорность: с довольно скучающей миной оседлал его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после этого побежденный успокоился, очевидно убежденный, что его мятеж был прощен".
Об отношениях полов у приматов и о символическом значении подставной позы мы в свое время поговорим более обстоятельно. Здесь же еще раз отметим, что безмятежной жизнь геронта не назовешь. Он постоянно в тонусе, настороже и начеку. Три вещи заботят его больше всего: сохранение и приращение территории, контроль над самками и власть.
Давайте присмотримся к стаду павианов на отдыхе и на марше. Собираясь перевести дух, стадо располагается особым порядком - своего рода лагерем, причем самцы-доминанты занимают господствующую высоту. Вокруг них размещаются самки с детенышами, а периферию лагеря охраняют субдоминанты - самцы второго иерархического ранга. Все эти профилактические меры в высшей степени целесообразны, ибо направлены на защиту от внезапного нападения степных хищников.
На марше павианы тоже соблюдают строгий порядок. В середине стада идут доминанты, поскольку такое положение - одновременно и удобный командный пункт, и самое безопасное место: иерархи без крайней необходимости не намерены рисковать собой. Их окружают самки, готовые к спариванию, самки с малышами и несамостоятельные детеныши постарше.
Рассказывает В.Р. Дольник:
"Впереди стада, на расстоянии видимости, идут… субдоминанты. Это авангард, наиболее опасное место в построении. Почему субдоминанты оказались в авангарде, понятно: отношения с иерархами у них довольно напряженные, и поэтому они предпочитают держаться подальше от доминантов и не видеть их. Те же, напротив, предпочитают не терять субдоминантов из поля зрения, ибо все время подозревают их в двух грехах: прелюбодеянии с самками и в покушении на власть. Обнаружив опасного хищника, авангард развертывается вогнутым оборонительным полумесяцем и стремится задержать его, быстро и слаженно маневрируя".
Как правило, шагающим впереди бойцам удается оттеснить и отрезать хищника от стада, что позволяет остальным обезьянам организованно отступить. В такой ситуации даже леопард - гроза павианьего племени - предпочитает не связываться и отыграть назад, ибо прекрасно знает, что субдоминанты решительны и отважны, действуют сообща и дерутся с абсолютным презрением к смерти. Они мстительны, беспощадны и не постоят за ценой - если даже не сумеют прикончить врага, то почти наверняка серьезно его изувечат. Не чуждо павианам и альтруистическое поведение, доходящее иногда до самопожертвования. Кто-то из натуралистов рассказывал, как боевое охранение обезьяньего стада обнаружило притаившегося в засаде леопарда, и тогда два крупных самца, никем не понуждаемые, совершили сложный фланговый маневр, зашли хищнику в тыл и дружно на него напали. Незадачливый охотник сражался отчаянно и убил обоих врагов, но те так и не разжали челюстей. И леопард отправился в мир иной вместе со своими камикадзе.
Позади стада движется арьергард, состоящий из самцов третьего иерархического ранга. Их задача - обеспечить в случае чего тыловое прикрытие. Этих самцов доминанты пока не опасаются, поэтому свободно могут позволить им находиться у себя за спиной. Если стадо пересекает опасный участок, где обзор минимален, фланги дополнительно контролируются группами бокового охранения. Всякий, изучавший историю военного дела или хотя бы просто служивший в армии, сразу же скажет, что это не что иное, как типичное построение пехоты на марше, не претерпевшее почти никаких изменений от Ромула и до наших дней. Современные боевые уставы требуют неукоснительного соблюдения именно такого порядка (если, конечно, подразделение идет пешком, а не на боевых машинах), и нет оснований считать, что наши двуногие предки 3 миллиона лет назад поступали иначе. Ничего удивительного - сходные условия неизбежно порождают близкие поведенческие стереотипы, и отбор раз за разом воспроизводит однажды найденное удачное эволюционное решение. Великий Конструктор не балует нас разнообразием, поскольку главный его критерий - выживание вида, а заковыристые штучки он легко пускает побоку. Это явление называется конвергенцией и может выступать в тысяче обличий. Иногда дело доходит до почти буквального внешнего сходства, как у ископаемых ихтиозавров и современных дельфинов: они похожи как две капли воды, хотя первые - пресмыкающиеся, а вторые - млекопитающие, то есть генетического родства между ними чуть да маленько. Однако гены генами, а среда средой, и отбор перекраивает тела своих творений, приводя их к общему знаменателю.
Обезьяны открытых пространств - территориальные животные, потому защита своих владений - священный долг каждого павиана. Процветание популяции зависит от качества территории напрямую, так как она является прежде всего кормовой базой, обеспечивающей благополучие стада. А поскольку пустых, незанятых земель в африканской саванне негусто, нужно свои владения беречь и пытаться отнять что-нибудь у соседей. Но соседи тоже стерегут свои владения и тоже готовы покуситься на чужое. Отсюда следует неизбежность территориальных конфликтов.
Как в наши дни проходят встречи на высшем уровне? Гость приземляется в столице, а хозяин уже тут как тут, причем не один, а в сопровождении бравых молодцов, затянутых в униформу и выстроившихся прямо на летном поле. Неспешная прогулка первых лиц вдоль неподвижного строя военных составляет необходимую часть ритуала. Гость своих солдат с собой не везет. Но так было не всегда. Когда средства сообщения были не столь совершенны, встреча глав государств происходила обычно на границе, и каждый властитель являлся в сопровождении собственного военного эскорта.
А теперь посмотрим, как ведут себя два стада павианов, сошедшихся на рубеже, разделяющем их владения. С обеих сторон вперед выходят крупные самцы, разворачиваются полумесяцем, останавливаются и принимают угрожающие позы. Иерархи, неторопливо проходя сквозь строй, медленно сближаются, глядя друг другу в глаза. Если оснований для беспокойства нет (территория не нарушена, стадо знакомое и т. п.), иерархи сходятся на границе и обмениваются ритуальными объятиями. После этого могут встретиться и обняться более молодые самцы.
Когда же граница нарушена, дело принимает совсем иной оборот. Пограничный конфликт налицо и настоятельно требует скорейшего урегулирования. Тут, разумеется, уже не до объятий. Если это произошло случайно, провинившееся стадо спешит ретироваться, не ввязываясь в стычки. Если же это сделано намеренно, то может означать только одно: у соседей имеются территориальные претензии, и они всерьез намереваются пересмотреть границы сопредельных владений. Вопрос о границах решается чинно и благородно - в рыцарской схватке иерархов на глазах своих соплеменников. Все просто, как дважды два: в зависимости от исхода поединка территория перекраивается, и победитель на законных основаниях прирезает к своим владениям соседский участок.
В древности люди тоже широко практиковали этот щадящий прием. Чтобы избежать бессмысленного кровопролития, враждующие стороны выставляли элитных бойцов, и спорный вопрос решался в схватке. Этот полезный способ урегулирования взаимных претензий сохранялся до Средневековья (вспомните поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле). Этнографы обнаруживают этот способ, превратившийся в ритуал, у некоторых отсталых народов. Там тоже дело ограничивается единоборством, а если столкновение враждующих групп все-таки происходит, оно подчинено определенным правилам и носит сугубо символический характер. После скоротечной схватки та сторона, где больше раненых и убитых, обращается в бегство, а победитель ее не преследует.
Разобравшись с поведением стадных животных, мы неизбежно приходим к выводу, что равенство и братство - не более чем миф, причем миф вредный и опасный, ибо попытки построить царство божие на земле, которые человек с упорством, достойным лучшего применения, предпринимал испокон веков, всегда заканчивались большой кровью. К сожалению, сотворить утопию можно только на бумаге, потому что такое общественное устройство решительно противоречит нашим врожденным программам поведения.
РУМЯНАЯ ФЕФЁЛА
У замечательного поэта Саши Чёрного есть такие строчки (цитирую по памяти):
Проклятые вопросы,
Как дым от папиросы,
Растаяли во мгле.
Пришла проблема пола,
Румяная фефёла,
И ржет навеселе.
Отношения полов - тема полузапретная, чрезвычайно запутанная и вдобавок с привкусом "клубнички", поэтому долгое время обсуждать эти вопросы в печати или в приличном обществе было не принято. Хотя человек - в высшей степени сексуально озабоченное животное: половые отправления всегда вызывали нездоровый интерес и традиционно занимали очень много места в жизни людей во все времена. Мы не сильно погрешим против истины, если скажем, что даже слишком много, гораздо больше, чем у большинства других животных, ибо ни одна культура (от Адама до наших дней) не оставила сферу пола без внимания.
Если бросить взгляд на историю человечества, мы увидим, что отношение к этому вопросу порой бывало диаметрально противоположным - от последовательного табуирования всего, связанного с полом, до общественных практик ритуального разврата, в разное время бытовавших у многих народов. Не найдем мы только одного - равнодушия или хотя бы спокойного отношения к этой теме. Религиозные учения различного толка смотрели на отношения полов по-разному, но всегда считали их своей епархией и властно вмешивались в регуляцию брачных отношений посредством всевозможных норм, запретов и установлений.
За тысячи лет человечество нагородило вокруг сексуальной сферы терриконы самых нелепых домыслов: тут и мелкая философия на глубоких местах, и плохо переваренный фрейдизм, и вульгарные социологические штудии, стремящиеся вывести нюансы полового поведения человека из классовых или производственных отношений. При этом даже самые оголтелые гуманитарии называют инстинкт продолжения рода все-таки инстинктом и не спорят, как правило, что биологическая компонента тут необходимо присутствует. Но вот сделать следующий шаг и признать ее определяющей для таких людей смерти подобно, и потому пальму первенства они отдают высшему в человеке - загадочной неуловимой субстанции, пощупать которую руками нет никакой возможности. При этом почему-то никто не идет на поклон к биологам или этологам, хотя они без особого труда могли бы пролить свет на многие темные места взаимоотношений полов.
Нелепостей, ставших расхожими мифами, в этой области накопилось великое множество. Например, ортодоксальный марксизм полагает, что в глубокой древности среди первобытных людей царил промискуитет - беспорядочное сожительство всех со всеми, и только постепенно, по мере повышения градуса разумности и усложнения социальной организации поголовный свальный грех отлился в некие приемлемые формы.
Между тем ветхозаветный промискуитет - точно такая же кабинетная выдумка, как матриархат или золотой век на заре человеческой истории. Любой этолог объяснит, почему это невозможно. Во-первых, беспорядочный характер брачных связей противоречит иерархической структуре группы охотников и собирателей: отсутствие равенства между членами стада непременно требует регламентации отношений. Во-вторых, человек - очень ревнивое животное, причем ревнивы оба пола. Специально доказывать этот тезис нет никакой нужды: нам и без того хорошо известно, что накал страстей может быть настолько силен, что в некоторых случаях дело доходит до убийства. Промискуитет в стаде пралюдей неизбежно вылился бы в беспрерывную череду конфликтов, и такое сообщество не имело бы будущего. В-третьих, у ребенка есть выраженная потребность иметь не только мать, но и отца, следовательно, какой-то отец всегда был. Во всяком случае, такая программа просто не могла бы возникнуть в популяции с абсолютно свободными нравами. Наконец, в-четвертых, при господстве промискуитета женщина была бы обречена в одиночку растить и воспитывать детей, что в обществе охотников и собирателей совершенно нереально. Так что о беспорядочных половых связях в старину лучше забыть, не торопиться с выводами и разобраться в существе вопроса более обстоятельно.
На протяжении писаной истории человечества можно проследить четыре системы брачных отношений: групповой брак (сожительство нескольких мужчин с несколькими женщинами), полигамия, или точнее полигиния (многоженство), полиандрия (многомужество) и так называемый парный брак (одна женщина и один мужчина), причем последний может существовать в двух вариантах - в виде нерасторжимого пожизненного союза и в форме, допускающей развод.
Групповой брак был достаточно распространен в древности, но сегодня практически не встречается. Почти все население планеты предпочитает жить в парном моногамном браке, но многоженством тоже никого не удивишь, ибо многомиллионный мусульманский мир хранит свои традиции. Полиандрия всегда была редкостью (этнографы с большим трудом припоминают один из народов Непала, где эта экзотическая форма брачного сожительства была в порядке вещей), что неудивительно, если вспомнить об отчетливом половом диморфизме и бьющей через край ревности представителей вида Homo sapiens. Иногда, правда, поговаривают о многомужестве у туарегов (кочевой народ, населяющий Сахару), но в данном случае, вероятно, следует вести речь о равенстве полов, а не о полиандрии.
Мы постулировали наличие нескольких параллельно существующих форм брачных отношений у человека разумного, что не лезет ни в какие ворота. Больше всего удивляет то обстоятельство, что люди с готовностью подчинялись неписаным правилам брачного сожительства, чувствовали себя счастливыми и не считали, что поступают сколько-нибудь противоестественно. Между тем, с точки зрения этолога, подобное положение вещей - штука исключительная. Система брачных отношений в высокой степени видоспецифична и не может быть в одночасье изменена волевым усилием. Если, скажем, аистам на роду написано жить в строго моногамном парном браке, то при всем желании им этот жесткий стереотип не переломить, как бы ни хотелось несчастной птице сходить налево. С другой стороны, гориллы, живущие в групповом браке с абсолютным доминированием самцов, никогда не смогут создать парную семью.
Вопреки всем биологическим законам, человек разумный тасует свои программы наподобие заправского карточного шулера, и всюду чувствует себя как рыба в воде. Между прочим, среди бесчисленного множества парадоксов, которыми человек оградил свою половую жизнь, есть и такой: удовлетворять свою половую потребность следует подальше от посторонних глаз и даже говорить об этом неприлично. А почему? Ведь обезьяны (и не они одни) проделывают то же самое с великолепной непринужденностью и совсем не стесняются друг друга. Почему о пищеварении или дыхании толковать можно, а половой акт, служащий важнейшей цели продолжения рода, окружен частоколом всевозможных табу? Спору нет, стереотипы, привнесенные социальной эволюцией, уверенно ложились на биологический субстрат, подминали его под себя и по мере сил перекраивали неподатливую натуру, пытаясь втиснуть стихию в прокрустово ложе строгих моральных заповедей. Культурное обрамление полового инстинкта сомнений не вызывает, но где же прячется загадочный фактор "икс", подстегнувший именно такое развитие событий? Другими словами, почему все без исключения социальные институты с редким единодушием вмешиваются в сексуальную жизнь Homo sapiens, на каждом шагу подозревая нечистую игру краплеными картами, которые мог сдать, конечно же, не кто иной, как враг рода человеческого. Логика проста: поскольку дьявол - обезьяна Бога, он не успокоится до тех пор, пока не подсунет недорослю запретный плод, дабы насолить Творцу.