Я даже думаю, что за безвизовый режим с Евросоюзом сегодня больше всех борются никакие не европеизированные либералы, а стоящие у власти охранители и консерваторы, слуги режима. Потому что единственное место, где сегодня в России российский хозяин жизни – бюрократ, связанный с чиновником бизнесмен либо силовик – ощущает свое унижение, так это визовый отдел зарубежного консульства. Ведь там все равны, и очередь на всех одна, и место в ней нельзя купить, и не берут взяток, – российский же чиновник всегда испытывает унижение от равенства и потому так обожает свои спецпропуска, охрану и спецсигналы. И вот этого унижения равенством, включая возможный отказ в выдаче визы, наш чиновник хотел бы избежать. А если не будет виз, то жизнь превратится в рай: здесь спецмашина с мигалкой и крякалкой привезет в вип-зал аэропорта – там лимузин доставит сначала в "Крийон", а потом на бутиковый, эксклюзивный, персональный шопинг.
Те же немногие чудики, которые все еще смотрят на загранпоездку как на средство познания мира, режиму не опасны. Ну, пусть идут в свои музеи, талдычат о прогрессивных идеях или даже, возомнив себя академиками Сахаровыми или поэтами Кормильцевыми, везут на Родину запрещенную литературу: купленную в Париже книгу Литвиненко о ФСБ или же книгу про фенэтиламины супругов Шульгиных, завернув их в суперобложки от Александры Марининой. Пусть только на родине сидят тихо и не квакают. Впрочем, начнут квакать – и какая-нибудь служба судебных приставов мгновенно найдет у них недоимки по квартплате и опустит для них персональную железную занавесочку.
Это и есть новейшая российско-европейская парадигма. Заграница для нынешнего россиянина – место для хорошего шопинга, место для приличного отдыха, но и только. Не случайно джет-сет, модная (небедная и влиятельная) русская тусовка, делящий жизнь между Великобританией и Россией, давно залихватски зовет Москву – "Основная", а Лондон – "Филиал".
Да, и последнее. Название этой статьи я позаимствовал у сборника французского писателя Мишеля Уэльбека, которого почитаю за усталого, жесткого, но бесконечно умного критика современности. Вот у него к современной Европе, современному миру – тьма претензий. И одна связана с тем, что познание и созидание заменено потреблением. Сборник переведен, между прочим, на русский.
Но критика Европы с позиций Европы – кого это у нас интересует?!
На русском языке – пара тысяч всего тираж.
2010
Вторая древнейшая занятость
Друзья из Лондона попросили помочь англичанину Саймону, который занимается проституцией. Я тоже вот хмыкнул. А Саймон изучает проституцию как явление и пишет книгу. Наши встречи обошлись в цену двух обедов (или часа средней московской продажной любви), но того стоили
Саймон оказался никаким не сексуальным маньяком, а сутулым дылдой-ботаником в очках. Меня ему порекомендовали по глупости: я когда-то работал в глянцевом мужском журнале, полном фоток девушек в купальниках, и людям мерещилась связь. Саймон был родом из города "Битлз" и говорил по-английски с акцентом, который приятно для русского уха называется "ливерпадлиан". Мы договорились об обеде в кафе "Пушкин", которого, похоже, не избежать ни одному русскому, желающему показать иностранцу товар лицом (я про Москву, страну и русскую кухню как товар).
Однако Саймон был маньяком своего предмета. Он знал историю проституции в деталях, включая различия между проституцией религиозной и гражданской в Древней Греции (я, в свою очередь, дал ему пару сведений по истории проституции в Петербурге, некогда почерпнутых из одноименной книжечки Лебиной и Шкаровского, которую смело могу порекомендовать любому школьнику: мне, например, только из нее стало ясно, что Сонечка Мармеладова была никакой не "билетной" проституткой, но "бланковой"). Наличие у проституции истории было вещью очевидной – не может не быть истории у древнейшего ремесла, – а вот чем Саймон меня удивил, так это теориями проституции. Он рассказал, например, об экономической теории Эдлунга и Корна, сводящейся к тому, что высокий почасовой заработок служительницы порока объясняется не профессиональными рисками и не ценой, так сказать, самого греха в глазах потребителя, а платой за время пропущенного брака и материнства. Он говорил об исследованиях Моффэта и Петерса, устанавливающих взаимосвязь между средней зарплатой проститутки и средней зарплатой в регионе…
Самого же Саймона интересовал следующий феномен: отчего в разных регионах проституция принимает разные формы, причем порой вовсе не те, что, казалось бы, должны возбуждать в клиенте страсть? Как может привлечь клиента витринной проститутки в Амстердаме или Брюсселе краткий, дорогой и дискомфортный акт прямо в витрине за задернутой занавеской? Кого увлечет пожилая, толстая и ярко размалеванная проститутка на пляс Пигаль или в Булонском лесу? Однако же и привлекаются, и увлекаются. Гипотеза Саймона была такова: рынок проституции формируется не только спросом, но и предложением, причем экзотика повышает ценность товара (Саймон к моменту нашей встречи успел купить меховую шапку с советской кокардой, которую продемонстрировал мне для косвенного подтверждения идеи). Он бы хотел вывести формулу, увязывающую цену, спрос и экзотику, – и написать диссертацию, а параллельно и книгу.
– Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! – отвечал я ему, подливая водки и следя, чтобы за ней немедленно по пищеводу следовали щи суточные "изъ квашоной капусты". – Оно, может, и умно, но больно непонятно. По мне, так все проще. Коль ты в России, так вот русская кухня. А если в Италии – вот итальянская.
Но Саймон с неожиданной горячностью вдруг возразил, что параллель неверна. Что любая национальная кухня определяется климатом и географией. Если в стране лето коротко, то капусту надо успеть заквасить на зиму, а потом варить из нее – тут Саймон метнул на меня взгляд, и я, правильно поняв, плеснул еще водки – ваши кислые stchi. А если климат таков, что помидоры растут без теплиц в грунте, то национальным супом станет папа-помодоро. А если ты живешь на острове, окруженном морем, где на подтопленных полях хорошо растет только рис, – то никуда не деться от суши и сашими. (Тут я хмыкнул, поскольку в Москве суши-бары на каждом углу, а вот со щами суточными и кашей гурьевской явная напряженка.)
Локальные же проявления проституции, продолжал мой визави, имеют другую, не вполне изученную природу. Скажем, в Таиланде среди проституток заметны женоподобные, то есть от девушек внешне не отличающиеся мальчики – знаменитые ladyboys. В ladyboys родители своих сыновей готовят сызмальства, в нежнейшем возрасте хирургическим образом вырезая им адамово яблоко, кадык, по которому только и можно отличить женоподобного юношу от мужеподобной девушки. Ну и какими региональными условиями это явление объяснить? В сходных по географии и укладу Бирме, Лаосе, Камбодже ничего подобного и близко нет – там нет и секс-туристов. Хорошо: допустим, в Таиланде проституция развилась после размещения в стране американских военных баз, оставивших след в топографии улицами типа Walking Street в какой-нибудь Патайе. Но вряд ли солдатам был потребен столь декадентский досуг, как общение с ladyboys…
Словом, заключил Саймон, вопрос о местной специфике остается открытым, и потому он и приехал в Москву, чтобы проинтервьюировать уличных, гостиничных и вокзальных проституток, представляющих собой российскую национальную особенность.
* * *
Я не захохотал лишь потому, что рот мой был занят котлетой пожарской, "гарнированной жареною карто-фелью". В обмен на российский стереотип, представляющий, скажем, Париж скопищем кафешантанов, в каждом из которых играют танго, мир рисует Россию по неверному лекалу.
То есть Саймон явно представлял предмет своего изучения по книге Кунина "Интердевочка" да фильму Би-би-си конца 1980-х "Prostitutki", вызвавшему тогда в Англии фурор.
Когда мы завершили трапезу, я предложил Саймону прогуляться.
Смеркалось.
Мы спустились вниз по Тверской до отеля "Риц", но обнаружили внутри лишь скучных бизнесменов в очень дорогих костюмах и столь же безупречно скучных бизнесвумен; пару раз Саймон вскинулся на девушек на шпильках, с сумочками от Gucci, увешанных золотом и стразами, как елка игрушками в Рождество, – но я объяснил, что так выглядит большинство девушек, желающих весело провести время в дорогих местах. Они ищут не клиентов, а мужей или, на худой конец, друзей, то есть меняют на деньги не два часа своей жизни, а всю оставшуюся жизнь, и, кстати, по весьма завышенному курсу.
Потом мы прошлись вверх до стройки у метро "Маяковская", где лет десять назад сутенеры держали проституток в ожидании клиентов. Это было сильное зрелище: братва в ночи приезжала на "джипах", ворота распахивались, девушки выходили и строились в шеренгу ("равняйсь! – смир-р-рн!") под прицелом фар.
Рука, высовывавшаяся из машины, указывала: эту, эту и эту! – выбранные девицы прыгали в черное машинное чрево, а за невостребованными захлопывались ворота.
Показал я Саймону и тут же находившийся дом, где родился Пастернак, а сейчас работает японский шалман "Баттерфляй" – раньше место "Баттерфляя" занимал публичный дом, называвшийся клубом "Сталкер". Случайный сталкер, спускавшийся вниз за чашкой кофе, обнаруживал сильнейший запах сауны, и бармен, бегая глазами, спрашивал, не хочет ли господин "поразвлечься".
В пяти минутах далее, на улице Чаянова, во дворе знаменитого Дома композиторов, в подвальчике, в каких в советские времена ютились красные уголки, существовал еще один публичный дом, маскировавшийся под кабинет лечебного массажа. Перед подвальчиком нередко парковались машины с пропусками Госдумы, жильцы были скопищем машин в ночи недовольны, видимо, они и настучали в милицию – потом ходили слухи, что депутатам вправляли межпозвоночную грыжу исключительно молодые парни.
Я бы много чего еще мог показать Саймону из мест былой московской славы, но торопился на поезд в Петербург. Саймон напросился со мною на вокзал (полагаю, в крушении своих иллюзий он хотел зацепиться хотя бы за вокзальных проституток), и я по пути не отказал себе в удовольствии тормознуть на секунду на Покровке, где функционировал самый забавный публичный дом. На первом этаже там было кафе с кантри-музыкой, где клоуны с поролоновыми носами развлекали детишек, играя на банджо (и клоуны, и родители, и дети были вполне невинны в своих представлениях о мире вокруг), на втором этаже работал клуб с шестовым стриптизом, а вот между первым и вторым этажом невзрачная дверь на площадке вела в юдоль разврата, являвшую собой банный комплекс, где каждый из номеров, помимо парилки и бассейна, включал обширные полати. Требовалось лишь сказать, что нужна "группа поддержки", – и в ночи из гостиницы "Измайловская" тут же доставлялись девушки числом вдвое больше, чем требовалось, в целях свободы выбора. (Откуда я все знаю? Был в моей жизни период, я подрабатывал координатором при японских бизнесменах, которые каждый бизнес-день заканчивали стандартно: ресторан – девушки, причем бизнесмены уверяли меня, что в Японии это норма. Так вот, чтобы японцы в самостоятельных развлечениях не огребли клофелина на свои кошельки – времена стояли суровые, – мы с переводчиком предпочитали везти их в публичные дома с хорошей репутацией. Иногда, когда девушки высвобождались раньше оплаченного времени, мы с ними болтали: это были девушки как девушки, все сплошь учительницы начальных классов из Брянска и Орла, приехавшие в столицу на ловлю удачи, – ни в каком сексуальном рабстве их никто не держал и паспортов не отбирал.)
На площади трех вокзалов Саймону, понятно, тоже ничего не обломилось (кроме восторгов от творений архитектора Шехтеля), – никто наших денег не вожделел и к нам не приставал, кроме дюжины пузатых грубых мужиков, повторявших как мантру семантически бессмысленное "такси-не-надо-недорого".
Саймон совсем скис, и, чтобы поднять настроение, я купил ему номер "Московского комсомольца", в котором мы насчитали 131 объявление типа "сауна круглосуточно", "расслабляющий вип-массаж" и "незабываемый досуг у Оленьки".
"Вот, Саймон, – пытался втолковать я ему, – времена изменились. Никакие не улицы-вокзалы-отели, а массажные салоны и сауны стали вывеской российской продажной любви. В Москве, дорогой мой, нет ни одной бани, где бы банщик с глумливой улыбкой не осведомлялся, не соскучились ли господа в мужской компании. Так что направление понятно, а вот исследование проводи сам".
И я пожелал ему на прощание легкого пара.
* * *
Саймон перезвонил через неделю. Насколько я понимал по телефону его акцент (из-за которого "баттерфляй" звучит как "буттерфляй"), он сообщал, что да, в своих представлениях о российской проституции ошибался, – но картина, которую я рисовал, тоже устарела. Потому что ныне древнейший промысел гнездится не в саунах и не в массажных салонах, а в Интернете!..
На откровенную глупость даже не знаешь, что и возразить.
Понятно, что сауны и массажные салоны, а также эскорт-агентства обзавелись сайтами или, на худой конец, разместили телефоны на BBS. Однако это не значит, что проституция переместилась в Интернет: она по-прежнему осталась в саунах, массажных салонах и съемных квартирах. Странно, что умный Саймон этого не понимал.
Мы договорились встретиться в грузинском ресторане "Джонджоли", про который Саймон спросил, отчего это у него английское имя, но я объяснил, что это название дерева, бутоны которого в Грузии маринуют на манер каперсов – алаверды от нашей теории национальной кухни вашей теории самопродвигаемого продукта.
И вот мы уже водили пальцем по меню, убеждающему, что коль природа наделила твой регион солнцем, позволяющим расти грецкому ореху и винограду, и горами, со склонов которых не свалиться может лишь барашек, то на ужин будут тебе под винцо долма, сациви и шашлык, – и тут Саймон меня спросил, знаю ли я, что такое mamba.ru.
Я хохотнул гортанно, как гость на пиру над шуткой тамады.
Я, разумеется, знал – крупнейшая в России база знакомств, восемь миллионов анкет, участие бесплатно. И что там наверняка среди миллионов жаждущих общения находятся те, кто ищет клиентов. Но все же ("Девушка, нам джонджоли, кучмачи – только не спрашивай меня, Саймон, как это будет по-английски! – курочку и шашлык из ягненка!") какое имеет "Мамба" отношение к особенностям российской национальной проституции?
А вот какое, сказал Саймон.
Всюду в мире проститутки представляют собой настолько изолированный слой, что многие исследователи исключают ситуационную проституцию из сферы своих интересов. То есть в классической теории проституция – это основная, а не дополнительная занятость.
Саймон тоже был в том убежден. Но, начав шерстить по Рунету адреса саун и массажных салонов, он вдруг обнаружил, что самая популярная форма рекламы продажной любви – через сайты знакомств, от неприкрыто эротических до вполне нейтральных, вроде love.mail.ru, где используются данные все той же "Мамбы".
"Ты знаешь, что значит фотография в фиолетовой рамочке на сайте знакомств? – спрашивал Саймон, и я понимал ограниченность своих знаний о мире. – Это значит, что девушка "ищет спонсора". То есть что занимается проституцией".
Набредя на такое открытие, Саймон в строго научных целях зарегистрировал на mamba.ru собственную анкету (без фиолетовой рамочки) и разослал письма с непристойным предложением (переводчик ему сочинил: "Привет! Я англичанин. Ты реально понравилась по фотке. Хочу встретиться. Сколько за два часа?" – дабы подвергнуть ответы количественному и качественному анализу. Тут его ждали новые открытия. Во-первых, выяснилось, что писем таких придется отправить тысяч пять – столько интернет-жриц любви обнаружилось в одной только Москве.
Во-вторых – и вот тут Саймон реально был потрясен, – оказалось, что непристойные предложения, случайно отправленные девушкам, никаких спонсоров не искавших, вдруг получают в ответ согласие. Примерно каждая пятая девица, заявившая в анкете, что ищет знакомства с целью "любви, дружбы, отношений, брака, секса", – готова была провести с Саймоном пару часов в среднем за 200 евро ("полагаю, что это была цена для иностранца", – откомментировал Саймон).
В-третьих, каждое десятое предложение, посланное наугад девушкам, искавшим знакомств только с целью "любви и дружбы", однако разместившим свои фото в купальниках, получало аналогичный ответ, – правда, цена поднималась уже до 300 евро.
– Это были учительницы начальных классов? – спросил я Саймона.
– Нужно время для качественного анализа. Но можно с большой степенью вероятности утверждать, я же не просто так переписывался, что всё это молодые женщины, приехавшие из регионов в Москву, работающие официантками или продавщицами, а также провинциальные студентки, для которых проституция через интернет-знакомства – просто вторая работа. Кажется, и у молодых мужчин то же самое. Знаешь, что удивило? Теория, определяющая стоимость услуг проститутки как цену отказа от нравственных норм, у вас не действует.
– Не от чего отказываться?