Наполеон спаситель России - Андрей Буровский 3 стр.

Создание вожделенной республики

Еще больше оснований усомниться в ценности упразднения власти короля. В конце концов, Британия, Голландия, страны Скандинавии остались монархиями, и это совершенно не помешало им быть странами очень передовыми, современными, активными.

Король в 1789 году уже собрал Генеральные штаты. При достаточной последовательности и согласованности действий королевской власти и Генеральных штатов впол­не можно было совершенствовать систему, делая ее все более демократичной. Хотя, конечно, это способ скучный и не романтический.

Вместо Генеральных штатов ввели парламент. Генераль­ные штаты выбирались по территориальному и сословному признаку. Депутаты избирались из наиболее видных лиц, которые несли ответственность перед избирателями. Эта система имела ряд преимуществ перед парламентарной. Какая лучше - спорят до сих пор, но главное - ценность этого итога революции сомнительна. Похоже, что можно было сделать и так и иначе - результат был бы примерно одинаковым. В самой Франции были и есть сторонники как раз Генеральных штатов как более совершенной формы демократии.

Другие революционные нововведения еще более со­мнительны по ценности.

Территориальная реформа

Во Франции исчезло разделение на историчес­ки сложившиеся области и было введено разделение на 90 департаментов, каждый под своим номером. При этом названия исторических областей все равно используются: Гасконь, Шампань, Овернь, Пикардия, Лангедок... Называть можно еще долго.

Введение метрической системы

Еще одно революционное нововведение - метри­ческая система мер и весов. Метрическая система - это общее название международной десятичной системы единиц, основанной на использовании метра и грамма. Метрические единицы широко используются по всему миру.

В конце XIX века по всей Европе использовалось боль­шое количество разных единиц (таких, например, как дюй­мы, футы, фадены, мили, и т.д.) со сложными правилами преобразования между ними.

Конечно, это было не так удобно, как метрическая си­стема. В метрической системе преобразование сводится к умножению или делению на степень числа 10, то есть к простой перестановке запятой в десятичной дроби.

Основное отличие метрической системы от приме­нявшихся ранее традиционных систем заключается в ис­пользовании упорядоченного набора единиц измерения. Для любой физической величины существует лишь одна главная единица и набор дольных и кратных единиц, об­разуемых стандартным образом с помощью десятичных приставок.

Определяя метр как десятимиллионную долю четверти земного меридиана, создатели метрической системы стре­мились добиться инвариантности и точной воспроизводи­мости системы. За единицу массы они взяли грамм, опре­делив его как массу одной миллионной кубического метра воды при ее максимальной плотности. Для облегчения применения новых единиц в повседневной практике были созданы металлические эталоны, с предельной точностью воспроизводящие указанные идеальные определения.

Вскоре выяснилось, что металлические эталоны длины можно сравнивать друг с другом, внося гораздо меньшую погрешность, чем при сравнении любого такого эталона с четвертью земного меридиана. Кроме того, стало ясно, что и точность сравнения металлических эталонов массы друг с другом гораздо выше точности сравнения любого подоб­ного эталона с массой соответствующего объема воды.

Метрическая система выросла из постановлений, при­нятых Национальным собранием Франции в 1791 г. и 1795 г. по определению метра как одной десятимиллионной до­ли участка земного меридиана от Северного полюса до экватора.

Но и метрическую систему ввели не в революционные времена - даже во Франции. В этой многострадальной стране метрическая система была объявлена обязатель­ной к применению во всех коммерческих сделках во Фран­ции Декретом, изданным 4 июля 1837 г.

В международных масштабах метрическая система медленно вытесняла местные национальные системы в других странах Европы.

Международная комиссия по метру в 1872 г. постано­вила принять за эталон длины "архивный" метр, хранящий­ся в Париже, "такой, каков он есть". Точно так же члены Комиссии приняли за эталон массы архивный платино-иридиевый килограмм, "учитывая, что простое соотноше­ние, установленное создателями метрической системы, между единицей веса и единицей объема представляется существующим килограммом с точностью, достаточной для обычных применений в промышленности и торговле, а точные науки нуждаются не в простом численном со­отношении подобного рода, а в предельно совершенном определении этого соотношения".

20 мая 1875 семнадцать стран подписали Метриче­скую конвенцию, и этим соглашением была установлена процедура координации метрологических эталонов для мирового научного сообщества через Международное бюро мер и весов и Генеральную конференцию по мерам и весам.

Метрическая система была законодательно признана как допустимая в Великобритании и США. К применению в России (в необязательном порядке) она допущена за­коном от 4 июня 1899, проект которого был разработан Д.И. Менделеевым. В качестве обязательной Метриче­ская система введена декретом Временного правительства от 30 апреля 1917 года. Постановление СНК СССР от 21 июля 1925 подтвердило это решение.

Система удобная, кто спорит. Не случайно на осно­ве метрической системы была разработана и принята в 1960 году XI Генеральной конференцией по мерам и весам Международная система единиц (СИ). В течение второй половины XX века большинство стран мира перешло на систему СИ.

Но и степени удобства преувеличивать не стоит. Англо­саксы на Метрическую систему так и не перешли, остались с милями, фунтами и дюймами. И никакой информацион­ной или технологической катастрофы это не вызвало.

Компьютерная техника основывается на разработках, сделанных в англосаксонских странах. Естественно, раз­меры компакт-дисков, дискет, жестких дисков, диагонали мониторов и телевизоров, матриц цифровых фотоаппара­тов указываются в "ихних" дюймах, а не в международных сантиметрах.

Распространение компьютерной техники и другой электроники по всем странам мира привело к тому, что позиции метрической системы в ряде направлений техни­ки потеснили. И опять же - без видимой катастрофы. Все знают, что такое "девятнадцатидюймовый" монитор и чем он отличается от "пятнадцатидюймового".

Самое главное

Как видите, Французская революция 1789-1794 го­дов не сделала буквально ничего. Часть приписанного ей (введение демократии или метрической системы) вообще произошло позже. Часть сделанного революцией вообще не может быть однозначно оценено как нечто "положи­тельное". Можно было это делать, а с тем же успехом и не делать, особой важности нет.

То, что действительно сделано революцией, незначи­тельно, маловажно, убого. Никаких грандиозных свер­шений. Ничего такого, ради чего следовало бы, или хотя бы было допустимо обрушить в небытие процветающую страну, убить и обречь на невероятные страдания миллио­ны людей. Уже какое-то сомнительное величие.

Но главное даже не в этом. ДО Революции 1789-1794 годов Франция была самым передовым государством Европы... И всего мира. Можно сколько угодно смеяться над галломанией русского дворянства - но уперто учить французский язык у них были веские причины. Француз­ский учили и Германия, и Британия, и весь юг Европы. Дело, конечно, не в его исключительных красотах, а в доступе к тем текстам, которые давало знание французского.

Французские моды и французская кухня, французская музыка и французская архитектура господствовали в Ев­ропе. Дворцы множества больших и малых владык Европы возводились в подражание Версалю... Таковы же и дворцы и парковые комплексы Петербурга: Екатерининский дво­рец и парк в Царском Селе, Зимний дворец и множество других, менее знаменитых. Ученики порой превосходили учителей: по размерам Екатерининский дворец превосхо­дит Большой Версальский дворец, а какой дворец роскош­нее и пышнее, трудно сказать. Но все же были ученики и были учителя. Учителя были французы.

А после революции 1789-1794 годов Франция пере­стала быть лидером Европы. Никогда больше не была она лидером ни экономическим, ни военным, ни политическим, ми культурным. Последним всплеском этого лидерства спала как раз империя Наполеона. Вспыхнула... И погасла навек. Франция же раз навсегда стала "всего лишь" одной из европейских держав - не хуже, но и ничем не лучше других.

Я буду рад услышать возражения, но пока приходится утверждать: революция 1789-1794 годов была страшной, невероятно жестокой гражданской войной, в пламени ко­торой сгорело величие Королевства Франция. Величие было ДО нее. Величия не стало ПОСЛЕ нее. В чем вели­чие самого этого чудовищного события, мне совершенно не понятно.

Глава 2.
КАК ЭТО БЫЛО?

Одни интеллектуалы разумом пользуются. Другие раз­уму поклоняются.

Г. К. Честертон

О механизме начала

Восторженные романтики рассказывают о стра­даниях народа и о подвигах тех, кто свергает "народных мучителей". Чтобы этот миф был поярче, надо хорошень­ко расписать ужасы "старого режима". Так, чтобы всякому стало понятно, - свергнуть такое царство безысходного кошмара - дело чести и доблести!

Получается так, что народ голодал, ему было плохо и становилось все хуже и хуже. В популярной, в том числе детской литературе все описывается с предельной ясно­стью: описывается, например, деревня, сожженная кара­телями, французскими регулярными властями. Каратели убили всех мужчин, воронье кружит над деревьями, над трупами повешенных. В разваленном доме ютятся одетые в лохмотья живые скелеты. Дети уже и ходить не могут, ползают, почти невменяемые. Мама кормит их похлебкой из мяса дохлой лошади.

Тут все понятно: бей страшный и проклятый королев­ский режим! Ничего ужаснее него не было никогда и ни­когда быть не может, по определению.

...Вот только было-то все совершенно не так. Начнем с того, что Франция середины - конца XVIII века была самым передовым государством Европы. В том числе и самым благополучным и сытым. Уровень жизни фран­цузского крестьянина был заметно выше уровня жизни большинства крестьян всех остальных европейских дер­жав. Горожанин, купец или ремесленник не только бы­ли сытее, но и были намного лучше защищены законом от произвола властей, чем горожане любого другого государства.

Французская революция 1789-1794 годов грянула не потому, что французам было хуже всех, а как раз потому, что им было лучше. Если быть совершенно точным, то им было лучше, чем кому бы то ни было. А потом, в самом кон­це XVIII века, стало чуть хуже, чем раньше.

Да не буду понят, что Франция не нуждалась вообще ни в каких реформах. Нуждалась. Самоуправление оста­валось слабым, громоздкая бюрократия сковывала любую инициативу. Так же и в экономике: средневековые цеха давили всякую инициативу, внутренние таможни и на­логи, пришедшие из XV века, давили любое развитие в зародыше.

Только не надо рассказывать марксистские сказки о "передовой буржуазии" и "реакционном дворянстве"! Ре­формы 1774-1775 годов проводил аристократ Тюрго. Со­противление его реформам дружно оказывали и дворяне, и цеховая буржуазия. По словам историка Мишле, "над­менная потомственная лавка была взбешена не менее, чем Версаль".

Многие историки считают, что и "мучная война" 1775 го­да, и торгово-промышленный кризис 1787 г. - прямое следствие неудачного эксперимента Джона Ло (кстати, еще один дворянин - только шотландский). Джон Ло пы­тался ввести бумажные деньги вместо металлических. Он многого добился, но сделал несколько серьезных ошибок, увяз в спекуляциях, и его система развалилась.

Кризис 1787 года возник во многом потому, что денег не хватало. Товаров произвели столько, что металличе­ская денежная масса не могла угнаться за ростом товарной массы. Но никаких серьезных последствий кризис не имел. Ничего похожего на Великую депрессию 1929 го­да! И уж, конечно, если дети и умирали с голоду, то ни­как не из-за кризиса и не из-за мотовства королевского двора.

Естественный вопрос: неужели такая мелочь, как не­которое ухудшение экономики, могла вызвать побоище, длившееся несколько десятилетий?!

Вопрос такой же наивный, как: неужели Февральскую революцию в Петербурге 1917 года вызвало исчезновение из магазинов белых булок?!

Конечно же, дело не в белых булках и не в проблемах назначения новых налогов. Эти ничтожные поводы - толь­ко провокации назревших выступлений.

Ученым давно известно, что революции порождают не голод и гуманитарная катастрофа, а обманутые ожидания. Когда человек действительно голоден и убог, он не восста­ет - он судорожно борется за существование.

"Голодные бунты обычно устраивают сытые люди. Парадокс состоит в том, что революционным ситуациям, кризисам обычно предшествуют периоды экономическо­го роста, а не упадка. Беспорядки в обществе начинаются не тогда, когда приключается "обострение выше обычного нужды и бедствий", не тогда, когда ситуация в экономике плоха по объективным показателям, а совсем наоборот - когда экономика растет! Потому что параллельно растут ожидания людей. А поскольку потребности и ожидания всегда растут быстрее экономики, нарастает неудовлет­воренность, людям представляется, что они живут совсем не так, как они должны были бы жить, что их существова­ние невыносимо.

Возникает то, что в психологии называется ретроспек­тивной аберрацией, то есть смысловой переворот - хотя по объективным критериям уровень жизни вырос, людям кажется, что все ужасно и в прошлом было лучше. И имен­но так это описывают мемуаристы, летописцы, выдавая свои ощущения за фактическое положение дел...

Дальше, когда экономический рост по каким-то при­чинам сменяется относительным спадом, а ожидания по инерции продолжают расти, разрыв влечет за собой со­циальные обострения..."

Вот он, механизм начала революции: когда было хоро­шо, но стало чуть хуже прежнего - тут обыватель начинает возмущаться. Для него ведь "очевидно", что кто-то виноват в отсутствии белых булок и в необходимости платить еще один налог.

Приходится сделать вывод: Французская революция 1789-1794 произошла потому, что королевское прави­тельство брало слишком мало налогов и слишком забо­тилось о населении своего государства. Население же не слишком заслуживало этой заботы.

Впрочем, кроме умирающих с голоду крестьянских детей, над памятью о Французской революции 1789-1794 годов черными воронами кружат еще две сказочки: истории про невероятную роскошь французского коро­левского двора и про чудовищный произвол королевско­го правительства.

Невероятная роскошь двора

Об этом сказать можно коротко: на содержание двора ежегодно тратилось порядка 5-7 млн ливров при бюджете государства в 80-90 млн ливров. Это много. Двор был очень богат и очень расточителен. Король раз­давал ренты, пенсии и стипендии. Многие дворяне жадно шакалили эту "халяву". При дворе существовало множе­ство синекур. Например, ночной горшок короля выносили пять человек, одетых в бархат и вооруженных шпагами. Всем им установлено было щедрое жалованье.

Но все же двор королей выполнял важную роль: представительскую. Как Версаль становился объектом для подражания других монархов Европы, так же подра­жали нравам французского двора и поведению аристо­кратии. Передовая страна, претендующая на лидерство в сфере нравов и культуры, должна была иметь нечто подобное.

Что же до расходов на двор... Они были заметно мень­ше расходов на армию и флот. Меньше 10% бюджета.

О преступлениях королевского режима

Как известно, французские короли правили вооб­ще без всяких законов. Так же хорошо известно, что они давали своим любимцам такие страшные бумаги: карт-бланш...

Карт-бланш (французское carte blanche, буквально - чи­стый бланк) - это чистый бланк, подписанный лицом, пре­доставляющим другому лицу право заполнить этот бланк текстом. Что-то вроде записки, которую кардинал вручает демонической Миледи, а у нее отбирает д'Артаньян: "Все, что сделано подателем этого документа, сделано по моему приказу и с моего разрешения".

Карт-бланш и правда давали купцы и банкиры своим доверенным лицам. Чтобы приказчик или подельник купца получил нужную для ведения дел сумму денег. От этой ска­зочки произошел современный переносный смысл: дать карт-бланш - значит, предоставить кому-либо неограни­ченные полномочия, полную свободу действий.

Карт-бланш в политике - это даже хуже! Вручая свое­му фавориту чистый лист бумаги со своей подписью и пе­чатью, король разрешал творить какой угодно произвол! Ведь придворный мог написать на листе бумаги абсолют­но все, что угодно!!! Он мог, именем Его Величества, по­требовать: "Выдать мне из сокровищницы миллион ливров золотом!" Или начать войну с государством, которое ему не понравилось. В общем, учинить что угодно и все совер­шенно безнаказанно, от имени самого же короля.

Некоторым писателям, в том числе и Александру Дюма, хватало совести рассказывать, что карт-бланш позволял частным лицам расправляться со своими врагами. Придвор­ный вписывал в карт-бланш имя своего врага и отправлял его без суда и следствия в Бастилию. На срок, какой сам захочет определить. В общем, ужас.

У этих страшных карт-бланшей короля есть только одна "странная" особенность: ни один историк никогда не видел ни одного карт-бланша. Ни в одном архиве, ни в одном музее не хранится ни одного карт-бланша. Ни с именем личного врага, получившего карт-бланш придвор­ного, ни без него. Никогда. Нигде. Ни одного.

Видимо, королевский режим, чтобы спрятать концы в воду, выпускал карт-бланш исключительно на бумаге, которая сама по себе исчезает при приближении к ней прогрессивно мыслящих историков.

А если серьезно - сказка про карт-бланш - это очеред­ная байка про зверства королевского режима, не имеющая решительно никакого отношения к реальности. Даже не бред. Это сознательная клевета на правившую во Фран­ции законную династию, Французское государство, его законы и порядки. Подлое и мерзкое вранье.