Соло для граммофона
Одновременно с Pathe в Европе начала действовать Berliner’s Gramophon Company. В октябре 1898 года в Ганновере смонтировали четыре гидравлических пресса, которые стали печатать пластинки прямо под открытым небом. Это было первое предприятие, отказавшееся от валиков и выпускавшее только пластинки. Примерно тогда же Gramophon Company начала регулярно проводить выездные сессии грамзаписи в различных городах Европы и записывать там лучших исполнителей. А первым городом, куда приехали специалисты компании, был Петербург.
Граммофоны стоили дорого. В 1904 году аппарат "с продолжительным заводом" стоил 80 рублей, "с концертной мембраной и большим рупором" – 100 рублей, а граммофон "Монарх-Гранд" "с рупором из чистого серебра 84-й пробы" – 600 рублей. За такие деньги можно было купить небольшой дом. Понятно, что далеко не каждый мог позволить себе личный граммофон. Поэтому вначале компании отдавали предпочтение большим и громко играющим аппаратам, которые можно было установить в ресторане или парке. Тем более что задолго до изобретения фонографа в российских точках общепита устанавливали музыкальные шкатулки, способные сыграть несколько мелодий. В 1860-е годы среди московских любителей прекрасного пользовалась большой популярностью музыкальная машина ресторана "Прага", исполнявшая отрывки из опер, еще не известных широкой публике. Поэтому и первые граммофоны воспринимались как модернизированный вариант музыкальных шкатулок.
Создание аппаратов для прослушивания пластинок казалось делом весьма перспективным. В 1913 году в Петербурге было зарегистрировано крупное акционерное общество "Таксограммофон и музыка". Его учредители исходили из того, что "работоспособность пластинок при проигрывании на таксофоне дает несравненно большую выручку за каждую пластинку, чем продажа таковой в розницу". Правда, начавшаяся мировая война не дала возможности развернуть производство.
В начале XX века большой популярностью пользовались концерты, когда зрители сидели перед эстрадой, на которой играл граммофон. Рекламные объявления уверяли, что слушать механического певца намного приятнее, чем живого, поскольку артист может отойти в дальний конец сцены, а то и просто повернуться к зрителю спиной, а граммофон дает ровный и чистый звук. (Что касается чистоты звука, то здесь налицо сильное преувеличение – справиться с характерным шипением создателям граммофона не удавалось.)
Такие концерты показывали, что граммофон – это не аттракцион вроде карусели, а вполне солидное развлечение. В погоне за респектабельностью звукозаписывающие фирмы (одна из наиболее известных так и называлась – "Граммофон") были готовы привлекать к сотрудничеству прославленных артистов, несмотря на то что их записи не всегда окупались. Такая политика принесла свои плоды – аппарат, способный заменить оркестр недорогого ресторана, теперь мог составить конкуренцию консерватории и оперному театру. В газете "Санкт-Петербургские ведомости" периодически печаталось объявление, что в Таврическом саду установлен граммофон и почтенная публика может послушать в его исполнении Шаляпина, Карузо и других знаменитых певцов.
В России всегда с трепетом относились к достижениям западной техники, поэтому солисты столичных театров охотно пели в студиях звукозаписи. В 1901 году записали свои первые пластинки Шаляпин и Собинов. К этим опытам относились по-разному: одни видели в них профанацию оперного искусства, другие пытались вычислить, какой гонорар получил тот или иной прославленный исполнитель за запись. "У нас в России, – писала в 1902 году "Русская музыкальная газета", – американское общество "Граммофон" в грандиозных размерах и с невероятной материальной прибылью эксплуатирует все богатства музыкального творчества наших русских композиторов при содействии первоклассных певцов и певиц, уплачивая им баснословные суммы, доходящие до 10–15 тыс. рублей за несколько спетых ими романсов или оперных арий". Нужно сказать, что эта нещадная "эксплуатация" была весьма плодотворной – в 1902 году фирма "Граммофон" выпустила 1500 пластинок с записями русских исполнителей.
Не меньшей популярностью пользовались в России записи европейских певцов, что заставило руководство Gramophon Company резко расширить их ассортимент и повысить гонорары западным исполнителям. В начале XX века работавший исключительно на Россию рижский завод выпускал 7500 дисков в день.
Поняв, что музыкальные пластинки – это всерьез и надолго, Gramophon Company занялась разработкой единого стандарта для своей продукции. Начали с хронометража. Выяснилось, что средняя длительность звучания большинства музыкальных номеров составляет три минуты. В силу этого был избран формат диска, время прослушивания которого доходило до пяти минут. Тогда же начались первые опыты с долгоиграющими пластинками.
Фабрика звезд
Первые пластинки были односторонними, а позже они стали своеобразным знаком отличия, которого удостаивались лишь наиболее знаменитые артисты – звезды первой величины. В России на односторонних пластинках записывали лишь Шаляпина, Нежданову, Липковскую, Собинова, Смирнова и Дамаева. Вскоре появилось несколько серий пластинок, дизайн которых четко указывал на статус исполнителя: если обычные диски (тогда их называли "рекордами") выходили с черной этикеткой, то для звездной серии использовалась этикетка красного цвета. При этом обычная пластинка большого формата стоила три рубля, а красная этикетка поднимала цену до пяти. Однако самой престижной была оранжевая этикетка, которую помещали только на пластинки короля басов Шаляпина и короля баритонов Баттистини.
Культ знаменитостей активно поддерживался прессой, которая с удовольствием писала о том, сколько получают оперные примы и премьеры от звукозаписывающих фирм. Газеты с восторгом сообщали, что Шаляпин не берет за выступление меньше 10 тыс. рублей, а каждая нота, спетая Энрико Карузо, стоит червонец.
Однако существовала еще и эстрада. Портреты тогдашних звезд не сходили со страниц прессы, а рассказы об их туалетах, домах, собачках и супругах интересовали всех не меньше, чем личная жизнь известных оперных певцов и певиц. Самой яркой фигурой в масскультуре начала XX века, несомненно, была Анастасия Вяльцева. Газеты называли ее "ярой жрицей пошлости", но успех ее концертов был колоссальным. Публика и благожелательно настроенная часть критики неизменно сопровождали ее имя эпитетом "несравненная". Пресса писала об огромном состоянии артистки, о годовом доходе, зашкаливавшем за 100 тыс. рублей, о собственном вагоне, в котором она, подобно императрице, путешествовала по стране, а также о том, что генерал Куропаткин взял на войну граммофон с коллекцией вяльцевских пластинок. Газеты, например, сообщали, что она отказалась от концертов и, бросив все, отправилась на дальневосточный фронт к раненому мужу (что только способствовало ее популярности). Однако даже Вяльцева, чьи пластинки расходились фантастическими тиражами, не могла конкурировать с Шаляпиным.
Шаляпина записывали очень много, тем не менее известно, что его первое посещение студии звукозаписи закончилось бесславно. В 1901 году одна из газет писала, что знаменитый певец отказался петь в металлическое "ухо": "Успешно прорепетировав несколько романсов, артист приготовился петь. Аппарат был пущен в ход, но Федор Иванович молчал и только слабо шевелил губами. Когда аппарат был остановлен, артист заявил, что петь для граммофона он никогда не будет… В этот раз в самом деле он сел на извозчика и уехал". Однако Шаляпин быстро нашел общий язык с техникой. К тому же гонорары за выступление перед рупором были на порядок выше, чем за концерты, и Gramophon Company выпустила целую серию шаляпинских пластинок. Их успех был оглушительным, и вскоре рынок наводнили пиратские перепечатки и просто поддельные диски, на которых под Шаляпина пел неизвестный имитатор. В результате на каждой шаляпинской пластинке стали помещать специальное свидетельство о подлинности вроде такого: "1910 ноября 18-го дня я, нижеподписавшийся артист Федор Шаляпин, сим удостоверяю, что граммофонные пластинки я напечатываю исключительно для акционерного общества "Граммофон" (по нотариальному условию), а потому всякое появление граммофонных пластинок с напетыми мною пьесами в других каких бы то ни было обществах мною признаются за подделку".
Подделок в начале века было немало, но считается, что первый контрафактный звуковой товар появился именно в России. Уже в 1902 году "Музыкальная газета" затеяла дискуссию об авторском праве на грамзапись. Пираты в дискуссии не участвовали, зато стремительно наращивали производство, и к 1910 году рынок был завален "левыми" записями. Правда, в отличие от нашего времени пиратские пластинки стоили почти столько же, сколько и легальные. Дело в том, что материал, из которого изготовляли диски, был очень дорогим, его стоимость составляла основную часть их цены.
Пиратство приобрело такие масштабы, что в 1911 году Государственная дума приняла закон об авторском праве, которым среди прочего регулировался и выпуск пластинок. Вскоре после принятия этого закона ряд пиратских фирм объявил о самоликвидации.
Агитаторы, горланы, главари…
После революции производство грампластинок прекратилось. В 1919 году магазины и мастерские, выпускавшие и продававшие граммофоны, фонографы, пластинки и валики, были национализированы и переданы в ведение музыкального отдела Наркомата просвещения. Тогда же восстановили и один из заводов грампластинок, где развернули производство агитационной продукции. Интерес большевиков к говорящим машинам вполне понятен: рассылать по всей стране пластинки проще, чем агитаторов, а проведение митинга удобнее поручать "товарищу граммофону". Впервые в мировой практике пластинки стали выпускать для целей пропаганды. Каждый большевик, мнивший себя трибуном, считал долгом увековечить свое ораторское искусство. По всей стране граммофоны агитировали за советскую власть голосами Ленина, Троцкого, Калинина, Зиновьева, Коллонтай. Единственное, чего граммофоны не умели, так это отвечать на вопросы из зала. В 1919–1921 годах было записано 13 выступлений Ленина. После вождей пришла очередь эстрадных певцов (их печатали в основном с дореволюционных матриц). В отличие от речи Ленина "Что такое советская власть" на эти пластинки у крестьян было можно выменять хлеб.
Когда, по мнению Сталина, в СССР "жить стало лучше, жить стало веселее", правительство озаботилось приобщением широких масс пролетариата к музыке. В августе 1933 года производство граммофонов и пластинок было переведено из слабосильного Наркомата легкой промышленности в могучий Наркомтяжпром. И, надо сказать, в соответствующий художественный совет вошли не только партийные функционеры, но и люди искусства – Гольденвейзер, Ипполитов-Иванов, Качалов, Шостакович, Собинов, Нежданова. Тиражи пластинок резко выросли. Во дворах играли новенькие патефоны, а жители коммунальных квартир танцевали танго под песню про утомленное солнце. Начали выходить и записи классической музыки. Дмитрий Шостакович вспоминал, что однажды Сталин услышал по радио выступление Марии Юдиной и потребовал ее пластинку. Записей пианистки тогда еще не было, однако ради вождя тираж был напечатан за одну ночь.
Долгоиграющий уход
В середине 1950-х в Советском Союзе появились гибкие грампластинки, которые изготовляли полукустарным способом и полулегально. Они активно продавались на курортах Крыма и Кавказа. А в столичных городах появившиеся в те годы стиляги собирали джазовые записи, выполненные на старых рентгеновских снимках (сквозь звуковые дорожки были хорошо видны вывихи и переломы). Правда, эта "музыка на костях", как называли такие пластинки, просуществовала недолго и вскоре была вытеснена магнитофонами.
Технология изготовления грампластинок совершенствовалась (как и техника для их проигрывания), и тиражи росли с фантастической скоростью. В 1970-е годы во всем мире ежегодно выпускалось порядка 200 млн пластинок. Однако этот расцвет был кануном забвения. Грампластинка, которая почти полстолетия являлась фактически единственным музыкальным носителем, потом долгое время жила параллельно с магнитной пленкой, пока не начала гибнуть под натиском "цифры". К концу XX века "винил" постепенно стал экзотикой (хотя до сих пор существуют фирмы, выпускающие проигрыватели и грампластинки для меломанов – поклонников "правильного" аналогового звука). Что поделаешь, прогресс движется по цифровому пути – такова реальность.
Рождение монстра // Чарльз Дженкинс и телевидение
80 лет назад, в апреле 1927 года, состоялась первая успешная передача движущегося изображения на большое расстояние. Компания Bell Telephone смогла транслировать изображение секретаря департамента коммерции США Герберта Гувера из Вашингтона в Нью-Йорк. Рождение телевидения имело следствием появление предпринимателей нового типа – телевизионных магнатов, имидж которых стал продолжением и важнейшей частью их бизнеса.
"Подлец, вор и романтик"
Сегодня крупный мировой бизнес далеко не всегда является синонимом имени того или иного предпринимателя. Например, информацию, кому конкретно принадлежат General Motors или Boeing, надо еще поискать. Зато в сфере массмедиа дела обстоят совершенно по-другому. Современное телевидение в значительной мере принадлежит всем известным лицам и ими же управляется. Сильвио Берлускони остается медиакоролем Италии, Хесус де Поланко контролирует большую часть профильного рынка в Испании, Сильвио Сантуш – в Бразилии, Руперт Мердок и Тед Тернер в медиабизнесе и вовсе императоры. Эти имена стали брендами, а мнение тех, кто их носит, – фактором мировой политики. Наибольшего успеха в телевизионном бизнесе во все времена добивались харизматичные циники, которые понимали, что телевидение – это не только средство передачи информации, но и грандиозное шоу.
Предприниматели, желавшие закрепиться на телерынке, появились раньше самого телевидения. Правда, в медиамагнаты никто из них не вышел, потому что это были не столько бизнесмены, сколько изобретатели, мечтавшие разбогатеть на своих технических идеях. Первым человеком, попытавшимся заработать на телевидении, можно назвать американца Чарльза Дженкинса, который в июне 1925 года получил лицензию на "беспроводную передачу изображений", то есть фактически стал основателем первой в истории телекомпании.
Чарльз Дженкинс начинал стенографистом, но вскоре увлекся изобретательством и уже в 1891 году предложил миру кинопроектор собственной конструкции, который назвал фантаскопом. Естественно, Дженкинс решил заработать на своем достижении, однако вскоре выяснилось, что он совершенно не способен к коммерции. Чарльз Дженкинс взял в компаньоны оборотистого инженера Томаса Армата, который просто украл его изобретение и, переименовав фантаскоп в витаскоп, продал права на него Томасу Эдисону. Впоследствии всякий раз, когда Дженкинс пытался доказать в суде, что изобретателем был все-таки он, на сцене появлялись эдисоновские юристы, которые успешно доказывали, что патент попал в руки их нанимателя на законных основаниях.
Потерпев неудачу с кинопроектором, Чарльз Дженкинс переключился на проблему передачи изображения на расстояние, которой в то время интересовались многие ученые и инженеры. Добившись здесь некоторых успехов, он основал компанию Charles Jenkins Laboratories и уже в 1925 году мог транслировать на небольшие расстояния силуэты различных предметов. В 1928 году изобретатель основал Jenkins Television Corporation, которая могла передавать изображения из штата Мэриленд в Вашингтон. Единственными зрителями, правда, были служащие "Лабораторий Дженкинса" – потенциальный телемагнат совершенно не был озабочен формированием аудитории. Прибыли он так и не дождался, и после его смерти в 1934 году все телехозяйство досталось другому изобретателю – Ли Де Форесту.
В отличие от Дженкинса, Де Форест обладал качествами, необходимыми медиамагнату – был напорист и неразборчив в средствах. О нем говорили: "Великолепный человек: грубиян, мошенник, подлец, вор и романтик". Однако при таком блестящем наборе качеств ему не хватало удачи. Большую часть состояния Де Форест потратил на тяжбы, в которых пытался доказать, что изобретения, которые он украл, принадлежат именно ему. С телевидением тоже не заладилось, и приобретенная им компания Дженкинса вскоре обанкротилась.
В общем, изобретатели не могли стать истинными телемагнатами, потому что, заботясь о техническом совершенстве своих устройств, совсем не думали о том, кто и зачем будет их покупать. Поэтому на первый план вскоре вышли предприниматели иного типа – мастера продаж, которые могли убедить потребителя, что телевизор – это то, без чего он не может жить. Таким был американец Дэвид Сарнов, первый настоящий телевизионный магнат в истории человечества.
Продавец эфира
Давид Абрамович Сарнов родился в 1891 году в местечке Узляны неподалеку от Минска. Когда его родители эмигрировали в 1900 году в США и осели в Нью-Йорке, он, как многие мальчишки, начал торговать газетами на улицах.
В 15 лет Дэвид Сарнов нанялся в компанию Marconi телеграфистом. Здесь он воочию убедился, сколь велика в современном мире роль средств коммуникации. 14 апреля 1912 года Сарнову пришло сообщение: "Пароход "Титаник" столкнулся с айсбергом ЗПТ быстро тонет ТЧК". Следующие 72 часа Дэвид занимался тем, что пересылал информацию о трагедии в Атлантическом океане.
В 1915 году Сарнов, который уже был менеджером средней руки, представил руководству Marconi проект создания "радиомузыкального ящика", который компания могла бы вывести на рынок. "Идея заключается в том, – говорилось в описании, – чтобы передавать музыку по беспроводной связи". В те времена радио использовали в основном на флоте, и идея продавать компактные радиоприемники простым смертным показалась боссам Marconi абсурдной. К тому же компании совершенно не хотелось заниматься производством каких-то музыкальных программ, ведь шоу-бизнес не относился к сфере ее интересов.
Но Сарнов не оставил своих намерений. В 1919 году Marconi оказалась под контролем General Electrics, которая преобразовала ее в компанию RCA ("Американская радиокорпорация") с целью производства радиооборудования. Теперь Дэвид работал на RCA, руководство которой оказалось значительно сговорчивее. Компания, воспользовавшись давней идеей Сарнова, начала продавать домашние радиоприемники, но реализация шла вяло, поскольку слушать по радио в те времена было почти нечего.
В июле 1921 года Дэвид Сарнов договорился о радиотрансляции боя между Джеком Демпси и Джорджем Карпентером – самыми знаменитыми боксерами того времени, после чего продажи "радиол" (так назывались приемники RCA) многократно увеличились. При том что стоил аппарат $75, компании за три года удалось наторговать на $83,5 млн.