Екатерина Алексеевна Фурцева прекрасно знала московские кадры. Секретарем ЦК и кандидатом в члены Президиума она стала в 1956 году, на XX съезде. До этого с 1942 года работала в городской партийной организации, в том числе с 1950 года вторым секретарем МГК, с 1954 года - первым. В Москве работало немалое количество членов ЦК, которых Фурцева выдвигала и с которыми поддерживала приятельские отношения. Оповестить их о случившемся, проинструктировать по работающей правительственной связи особого труда не составляло.
Позднее Хрущев интерпретировал эти события в выгодном для него свете. О роли Фурцевой в организации вызова в Кремль московской группы членов ЦК не было произнесено ни слова. Выходило так, что они сами, обеспокоенные беспрерывным заседанием Президиума и обсуждаемым вопросом - о руководстве Центральным Комитетом (откуда им это знать?) - по собственной инициативе прибыли в Кремль и потребовали срочно созвать пленум. Нигде, никогда, ни под каким предлогом фамилии этих членов ЦК не назывались.
На XXII съезде в 1961 году Игнатов, касаясь тех бурных дней, привел в своем выступлении письмо москвичей - членов ЦК, с которым они обратились к Президиуму с требованием о созыве пленума. В стенографическом отчете съезда письмо закавычено, т. е. приведено полностью, но опять же без подписей. И еще вопрос: как они его сочинили? По пути следования в Кремль, когда, по словам Игнатова, многие из них буквально пробирались к месту заседания Президиума? Скорее всего, текст письма был заранее сочинен Игнатовым под диктовку Фурцевой.
По официальной версии Хрущева, которой придерживались и его сторонники, большая группа членов ЦК, обеспокоенных судьбой единства Президиума, прибыла в Кремль и потребовала, чтобы их немедленно приняли. Группа Маленкова - Молотова категорически возражала, устроив страшный шум. Мол, как это члены ЦК осмелились к ним обратиться? Хрущев и поддерживавшие его люди настаивали на приеме. Тогда фракционеры предложили, чтобы членов ЦК принял не Президиум, а один из их сторонников - Булганин или Ворошилов. Увидев, куда гнут фракционеры, Хрущев заявил, что и он пойдет на встречу с членами ЦК, и настоял на своем. Встреча состоялась в приемной Президиума.
С точки зрения фракционеров это выглядело так. Когда стало известно, что группа членов ЦК добивается встречи, они спросили, кто они и сколько их. Выяснилось - десять человек, которых смогла наскрести Фурцева в субботний день. Но ведь по уставу для созыва пленума требования десяти членов ЦК недостаточно. Именно этим объясняли фракционеры свой отказ встретиться с прибывшими в Кремль.
Встреча все же состоялась. В приемную, где дожидались члены ЦК, одновременно вышли четверо. Ворошилов и Булганин - от большинства, Хрущев и Микоян - от меньшинства.
Это случилось во второй половине дня 20 июня, в субботу - т. е. на второй день беспрерывных заседаний. Увидев четверку, делегированную двумя противоборствующими лагерями для переговоров, московская группа членов ЦК, проинструктированная Фурцевой, потребовала созыва пленума.
- Это не по уставу, - начал было Булганин.
Его вежливо оборвали:
- Не беспокойтесь, все делается правильно.
- Но ведь вас всего десятеро…
- Вы правы, нас десятеро, но мы говорим от имени 107 членов Центрального Комитета. Они здесь, в Москве, и уполномочили нас довести требование о немедленном созыве пленума.
Это было невероятно: буквально за считанные часы сторонникам Хрущева удалось доставить в Москву 107 из 130 человек, входящих в состав ЦК.
Пленум решили собрать в понедельник, 22 июня, в два часа дня.
"Мы не были фракцией…"
Находясь не у дел, Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов много размышляли над причинами своей неудачной попытки смещения Хрущева. Некоторые их размышления зафиксированы в источниковедческой литературе, в том числе в записях бесед Ф. Чуева с Молотовым и Кагановичем. Что касается Шепилова, то он оставил собственноручно написанные многостраничные воспоминания, к сожалению, до сих пор не изданные.
Все они категорически не согласны с приклеенным им Хрущевым ярлыком фракционеров. "Мы не были фракцией. Если бы мы были фракцией, если бы мы организовались, мы бы могли взять власть", - утверждал Каганович. По его мнению, за ними было большинство Президиума, они пользовались громадным авторитетом, но главная причина неудачи в отсутствии организованности. "Мы парламентаризмом занялись, - сожалел Лазарь Моисеевич. - Парламентаризмом, вот. Ошибка наша в том, что мы парламентаризмом занялись… И не собирались тайно…".
После снятия с занимаемых постов и исключения из состава ЦК Каганович, Молотов, Маленков и Шепилов не поддерживали между собой никаких отношений. Даже не перезванивались по телефону по праздникам, что исключает вероятность договоренности о том, чтобы придерживаться единой позиции. Однако все единодушны (каждый в отдельности): действовали неорганизованно. "В нашей группе не было единства, не было никакой программы, - говорил Молотов. - Мы только договорились его снять, а сами не были готовы к тому, чтобы взять власть".
По мемуарам Шепилова, бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 года привел к единому мнению: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров. Убирать, например, на пост министра сельского хозяйства. Никакого заговора сталинской гвардии не было, была абсолютная уверенность, что с Хрущевым дальше ехать некуда.
Шепилов - интеллектуал, профессор, член-корреспондент Академии наук. Зря потешались над ним из-за самой длинной в мире фамилии - "ипримкнувшийкнимшепилов". Это был умный человек. Он поплатился блестящей карьерой в 52 года, сказав о Хрущеве на том заседании Президиума в июне: "Неграмотный человек не может править государством". Через семь лет, в октябре 1964 года, когда июньские защитники Хрущева будут беспощадно с ним расправляться, каждый из них будет повторять эту фразу.
Молотов первым назвал имя человека, который фактически спас Хрущева в июне 1957 года. Этим человеком был министр обороны маршал Жуков. Характерно, что в своих многочисленных речах, даже самых запальчивых и откровенных, Хрущев никогда не касался этого щекотливого вопроса. Из официальной версии вытекало, что июньский пленум поддержал курс Хрущева и осудил преступных фракционеров.
Детали замалчивались неспроста. Уж очень не хотелось афишировать то, благодаря чему Хрущев уцелел в своем кресле. Победить несогласных с его курсом удалось не потому, что все стояли за него горой и что ЦК проявил мудрость и прозорливость, как вбивала в головы людей тогдашняя пропаганда.
Дело обстояло куда проще и обыденнее. Жуков, которому надоело слушать пререкания членов Президиума, встал и рубанул:
- Если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева с должности первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и обращусь к армии. Я категорически настаиваю на срочном созыве пленума ЦК.
Министр обороны открыто принял сторону Хрущева, и это привело к заметному упадку боевитости в группе Маленкова - Молотова. Все знали, что председатель КГБ Серов - давнишний приятель Хрущева. А теперь вот выбор сделал и министр обороны.
Молотов считал его крупным военным, но слабым политиком. Спустя четыре месяца, когда Жукова сняли с поста министра обороны, он проклинал Хрущева и сильно сожалел о своем решительном заявлении в июне, которое назвал ошибочным.
Почему Жуков отверг предложение Маленкова и взял сторону оставшегося в меньшинстве Хрущева? Никто не знает ответа на этот вопрос. Решение маршала выглядит довольно странным, если учесть, что именно Маленков инициировал переезд опального маршала в Москву из Свердловска после смерти Сталина. И вдруг возвратившийся в столицу Жуков берет сторону противника своего благодетеля. Правда, к тому времени благодетель был уже не таким всемогущим, его разжаловали из председателя Совмина в министра электростанций. Может, это и определило выбор Жукова? Или маршал решил оставаться верным своему Верховному главнокомандующему до конца, в отличие от некоторых других маршалов и генералов эпохи Горбачева?
Чем бы он ни руководствовался, но решение принял. И, послушные приказу министра обороны, в воздух взмыли самолеты военно-воздушных сил. С членами ЦК на борту. Их собирали по всей необъятной стране и доставляли в Москву. Нередко в кабинах истребителей. То-то Булганин с Ворошиловым удивлялись: как это удалось за несколько часов перебросить с периферии более ста человек.
Жуков рьяно взялся за спасение Хрущева. Даже пообещал ему отколоть Ворошилова:
- Мы же родственники, в конце концов.
Внук Ворошилова, занимавшего в ту пору пост председателя Президиума Верховного Совета СССР, был женат на дочери Жукова. Воспользовавшись тем, что по-родственному еще ни разу не встречались, Жуков предпринял попытку пообщаться со стариком в неформальной обстановке и переманить на сторону Хрущева. Однако из этой затеи ничего не вышло. Ворошилов был явно настроен против Хрущева.
В интерпретации группы Маленкова - Молотова именно Жукову принадлежит центральная роль в организации сражения за Хрущева. По свидетельству Сабурова, под Москвой появились танки, вышедшие из военных городков по приказу министра. То есть сторонники Хрущева организовывались, принимали для защиты решительные меры, в основном военного характера. А что же заговорщики? Ведь у них была огромная власть. Предпринимали ли они какие-либо усилия, чтобы обратиться к партии, к народу?
Молотов отвечал однозначно: нет. Партийные организации были не в их руках, да и противопоставить Хрущеву было нечего. Он чем взял? Лозунгом: вот при Сталине вам было плохо, а теперь будет лучше. Это подкупало. Хрущев и на июньской размолвке нажил политический капитал, заявив, что группа Маленкова - Молотова намеревалась обезглавить руководство партии, изменить состав Президиума за спиной ЦК, захватить руководство партией, свернуть ее с ленинского пути, восстановить порядки, бытовавшие при культе личности. А кто хотел возвращения назад? К тому же в 1957 году имя Хрущева для многих было связано с XX съездом, с оттепелью, а люди типа Маленкова и Молотова ассоциировались со сталинским прошлым. Хотя, как мы сейчас знаем, Хрущев в годы массовых репрессий ничем не отличался от группы, которую он обвинил в истреблении лучших кадров партии и государства. И на его руках - кровь невинных жертв.
Наверное, точка зрения Молотова осталась бы основополагающей и по сей день для историков, исследующих тот период времени. Действительно, момент был неподходящим для обращения к партии и народу. И тем не менее новейшие изыскания ставят под сомнение утверждения Молотова. Обнаружен источник, свидетельствующий о том, что группа Маленкова - Молотова все же предпринимала попытки оповестить страну о намечавшихся изменениях в высшем руководстве партии.
Упоминание о документах, которые готовили и размножали Каганович и Шепилов для отправки на места, содержится в неизданных мемуарах тогдашнего министра внутренних дел СССР Н. П. Дудорова.
Он пишет, что 19 июня вечером к нему попросился на прием начальник отдела фельдъегерской связи, входившей тогда в систему МВД, полковник Краснопевцев.
- Товарищ министр, - доложил он, - меня только что сейчас вызывал к себе Булганин и приказал мне немедленно доставить принятые Президиумом ЦК КПСС решения в партийные органы всех союзных республик, крайкомы и обкомы партии страны. Без вашего разрешения, товарищ министр, я этого сделать не имею права.
Дудоров похвалил полковника:
- Вы правильно поступили, что мне доложили. Какое количество почты по объему? Вы видели?
- Да, видел. Почты много, - ответил начальник фельдсвязи.
- А вы сможете немедленно забрать ее из Кремля и сложить у себя в помещении отдела фельдсвязи? - спросил министр.
- Да, могу.
- Тогда так и сделайте. Без моего разрешения ни одной бумаги никуда не отправляйте.
- А если спросит Булганин, отправлена ли почта?
- Ответьте ему, что я запретил вам отправку почты. Пусть он разговаривает по этому вопросу со мной.
Дудоров связался с Хрущевым и все ему рассказал. Документы остались неразосланными.
Кто спутал карты
В понедельник, 22 июня, в два часа дня Хрущев открыл пленум ЦК КПСС. Коротко сообщил о характере рассматриваемых на закрытых заседаниях Президиума вопросах.
В исторической литературе утвердилось мнение, что и на пленуме карты заговорщикам спутал маршал Жуков. Ссылаются при этом на его собственный рассказ, написанный, но не опубликованный при жизни. Часть исследователей вообще ставила под сомнение существование этой рукописи и, как оказалось, напрасно: ее обнаружил в архиве и обнародовал писатель В. Карпов в своей литературной мозаике "Маршал Жуков. Опала".
Хрущев предоставил Жукову первое слово. И министр обороны своим неожиданным выступлением повернул повестку дня и весь ход пленума совсем в ином направлении. По расчетам группы Маленкова - Молотова пленум должен был обсудить деятельность Хрущева на посту первого секретаря. Истины ради следует подчеркнуть, что значительное число членов ЦК перед пленумом высказывали претензии к стилю работы Хрущева. Позднее многие признавали: не выступи Жуков первым, еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Первое выступление должно задать тон. Это отлично понимал Хрущев. Жуков, как никто другой, годился для этой роли. Министр обороны, маршал, четырежды Герой, полководец Победы, человек, арестовавший Берию. Команда Хрущева, и особенно Серов, вооружили оратора убийственными фактами, касающимися Маленкова, Молотова и Кагановича. Именно на эту тройку из семи членов Президиума, недовольных Хрущевым, обрушился Жуков в речи, подготовленной для него людьми Хрущева.
Сегодня, читая выступление Жукова, отчетливо видишь его тенденциозность, политическую заданность. Рассуждая беспристрастно, как и положено исследователю исторических загадок, приходишь к выводу, что Жуков говорил не по теме, вынесенной на обсуждение пленума. Напомню, предметом разговора должен был быть стиль работы первого секретаря ЦК, к которому у части сподвижников возникли претензии. Кстати, Хрущев на закрытых заседаниях Президиума, шедших в течение трех дней, признавал, что допустил немало ошибок, и обещал впредь их не допускать. Однако вместо коллективной выработки мер по исправлению положения в исполнении Хрущевым обязанностей лидера партии началось избиение его главных оппонентов.
По форме выступление Жукова напоминало прокурорское обвинение. По полочкам раскладывались злоупотребления, определялась степень вины каждого.
- Вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было поручено наблюдение за НКВД, - гремел жесткий голос оратора. - Обнаружен документ, написанный лично рукой Маленкова об организации специальной тюрьмы для партийных кадров. Я его руку хорошо знаю - у Сталина не раз во время войны вместе писали документы.
Факты, обнародованные Жуковым, потрясли провинциальных слушателей, далеких от большой политики. В сейфе у помощника Маленкова хранилось 58 томов с записями подслушанных разговоров, которые вели маршалы, дипломаты, министры, секретари ЦК. Фамилии такие - замри и ляг!
Не нами замечено: то, что кажется совершенно очевидным для современников, часто представляется абсолютно иным уже лет через десять - двадцать. Сегодня мы знаем, что во многих странах есть отдельные тюрьмы, где отбывают наказание правительственные чиновники, работники суда и прокуратуры, полиции. В общие места заключения их не помещают по известным причинам. Были и поныне существуют церковные тюрьмы. Коммунистическое руководство СССР ничего нового не придумало, создав специальную тюрьму для своих партийных кадров.
Что касается более полусотни томов "прослушки", то сегодня выяснилось, что списки на установку "жучков" в квартирах высокопоставленных деятелей утверждались в ЦК лично Никитой Сергеевичем Хрущевым по представлению тогдашнего министра внутренних дел Игнатьева. Сидевшие в зале, конечно же, этих подробностей знать не могли.
- Наш народ носил Молотова, Кагановича, Маленкова в своем сердце, как знамя, мы верили в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это грязные люди. Если бы только народ знал, что у них на руках невинная кровь, то их встречал бы не аплодисментами, а камнями, - гремел с трибуны Жуков.
В заключение он внес предложение обсудить вопрос о злоупотреблении властью этими тремя лицами здесь, на пленуме:
- Я не предлагаю сейчас судить эту тройку или исключить ее из партии… Они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать…
Хрущев быстро поставил вопрос на голосование. Предложение Жукова было принято. Загрохотала, завращалась беспощадная молотилка. Услышав о партийной тюрьме, выступающие громили фракционеров изо всех сил.
Несколько иную интерпретацию того, как удалось изменить повестку дня пленума и превратить заговорщиков в обвиняемых, дает другой, тоже весьма осведомленный участник тех событий. Он не хочет делить лавры победы с Жуковым.
Речь идет об уже упоминавшемся министре внутренних дел Дудорове. В его неизданной рукописи, которую он написал перед кончиной, первый день пленума изображается так.
После краткого сообщения рассматриваемых вопросов на закрытых заседаниях Президиума ЦК председательствующий предоставил слово для выступления Маленкову.
Дудоров, по его словам, сидел в первом ряду, около трибуны, и пока Маленков выходил из-за стола президиума пленума, он (Дудоров) занял трибуну и обратился к залу:
- В связи с обсуждением на пленуме ЦК КПСС внутрипартийного вопроса я прошу членов Президиума ЦК разрешить мне выступить перед тем, как выступит Маленков. В своем сообщении я охарактеризую работу Маленкова в бытность его многие годы заведующим отделом кадров партийных органов ЦК и секретарем ЦК КПСС, и пусть он потом даст ответ пленуму ЦК партии. Для этого я располагаю неопровержимыми фактами и документами, которые раскрывают его лицо как человека, причинившего своими действиями непоправимый вред нашей партии.
"Все участники пленума ЦК в один голос ответили на мою просьбу: Говори, товарищ Дудоров. Маленков ушел. Я в своем выступлении подробным образом рассказал членам пленума о той преступной роли, которую исполнял Маленков по уничтожению кадров, и все, что мною выше изложено. Участники пленума ЦК выслушали мое выступление с большим вниманием. После моего выступления Маленкова никто не хотел слушать, а по существу его сняли с трибуны. По обсуждаемому вопросу выступило много членов ЦК партии, и все выступающие клеймили позором деятельность раскольнической антипартийной группы".
Таково свидетельство человека, считавшего себя главной фигурой в сражении за Хрущева.