Жизнь в веках
У интеллигенции всех племен есть привлекательное качество: способность ощущать современниками интеллектуалов всех времен. Мы - "собеседники на пиру" Иоганна Гете и Фауста, персонажа народной легенды немецкого XVI века. Такими собеседниками легко становятся мореплаватели XVIIвека, мыслители и герои Древней Эллады, философы и писатели Средних веков. Люди разного времени, разных народов и культур присутствуют в нашем настоящем по мере того, как присутствуют их книги, открытия, дела и мысли.
Еще совсем недавно у русской интеллигенции существовало стойкое ощущение, что из глубины времен движется поток человеческой мысли; импульс освоения мира, познания окружающего. И это знание, по точнейшей формулировке Фрэнсиса Бэкона, по его "знание - сила", приумножает могущество человека, избавляет его от несчастий, болезней и бед, создает неисчислимые новые возможности, включая возможность выхода в космос, да к тому же дарит острое интеллектуальное наслаждение.
"Поток" начинался неведомыми миру гениями - открывателями огня, домостроения и колеса, шел через строителей пирамид, вдумчивых писцов и храмовых ученых Древнего Востока, философов Эллады, ученых Рима и Средневековья. Он продолжался через ученых лондонских джентльменов, создавших в XVII веке Королевское научное общество. А мы, нынешние, были, в собственном представлении, этапом, ступенькой бесконечного пути от зверя... Бог знает к чему.
Сейчас такое переживание истории если и не исчезло совсем, то как-то притупилось. Интеллектуальный пир умных людей (а в советское время был такой пир, поверьте мне) сменился зарабатыванием денег с помощью своих знаний и умений. "Как во всех цивилизованных странах!!!!" - орали и выли прогрессенмахеры времен долбанутой "перестройки" конца 1980-х. Поздравляю вас, господа, мы живем теперь "как во всех цивилизованных странах". Довольны? Счастливы?
Тогда же, в советское время, зарабатывать деньги было не особенно важно. Люди охотно тратили время и энергию на то, чтобы читать книги, думать, обсуждать и спорить.
Собеседниками на пиру историка и философа, археолога и лингвиста легко становились Аристотель и Катон, Бероэс и Роджер Бэкон, Левенгук, Фарадей и Чарльз Дарвин.
Лучше всех это ощущение интеллектуального процесса, идущего из глубины веков, включенности в него ныне живущих выразили Стругацкие. Когда оказывается, что разрабатывали теорию магии с древнейших времен, а основы заложил неизвестный гений еще до ледникового периода. Так вот, евреи были сильнее нас в этом понимании истории, увереннее и значительнее в своем праве на пир Всеблагих. Они указывали пример и пролагали пути. В этом они действительно лидировали по сравнению с этническими русскими. Очень может статься, сказывалась старая религиозная норма иудаизма: видение всех иудаистов всех времен как евреев, людей одного народа.
Вместе с европейским образованием "своими" стали уже не иудеи, а все интеллигенты всех времен и народов. Интеллектуалы, культуроносный слой стал для них словно бы своим народом. Разноязыкие, разнокультурные? Но евреи в разных веках и цивилизациях тоже были разноязыкие и разнокультурные.
...Я искал
Тебя средь фонарей.
Спустился вниз. Москва-река
Тиха, как старый Рейн.
Я испустил тяжелый вздох
И шлялся часа три,
Пока не наткнулся на твой порог,
Здесь, на Петровке, 3.
Это говорит Гейне Михаилу Светлову, который жил тогда в общежитии молодых писателей. Не уверен, что национальность Гейне здесь играет такую уж важную роль. Ведь для поколения евреев, к которому принадлежал Светлов, и образование стало чем-то совсем иным, чем талмудическое богословие, и понятие "своего" расширилось чрезвычайно. Примерно так же, как Гейне, к порогу русско-еврейского интеллигента могли прийти и Сократ, и Лао Цзы, и Монтень... К русскому они тоже приходили, но все-таки не так часто. Разумеется, если интеллигенция исчезла, как феодальное сословие, наследие Российской империи, это не значит, что больше никто не может так же переживать историю. Есть какой-то процент молодежи, для которой история воспринимается так же или почти так же. Не верите - послушайте песни Хелависы или группы "Мельница": поразительное ощущение жизни в истории.
А для еврея так было всегда. Шла история поголовно грамотного, на 100% книжного народа. Накапливалась, с каждым годом становилась все богаче культурная традиция. Что-то забывалось, что-то навеки оставалось в копилке народной памяти. Записанным, между прочим! В виде текстов. Люди, умершие невероятно давно, становились как бы современниками еврея и X, и XX веков. Различия игнорировались, потому что оставалось главное - жизнь в одной культурной традиции. А сделанное этими людьми оказывалось востребовано в "сейчас".
Герои еврейской истории незримо присутствовали в сознании если не всякого - то почти всякого еврея. Не особенно люблю Бабеля - но как хорошо у него видно и это! Вот бредет еле живой герой, приехавший в Петроград: "Невский млечным путем тек вдаль. Трупы лошадей отмечали его, как верстовые столбы. Поднятыми ногами лошади поддерживали небо, упавшее низко. Раскрытые животы их были чисты и блестели". И герой вспоминает: кто это из знаменитых евреев погиб на самом пороге цели? И вспомнил: Маймонид.
Многие ли русские парни вспомнят в такой момент смерть Пржевальского на пороге новых великих открытий? Французы - Бальзака, который женился на любимой женщине уже умирающим? Англичане - лорда Байрона, умершего от холеры в Греции, куда он привел трехтысячный отряд Добровольцев, на пороге великих дел? Европейцу очень даже есть кого вспомнить - но наши культурные герои живут в нашем сознании иначе, чем в сознании евреев.
Герои еврейской культуры
Александр Сергеевич Пушкин - традиционно, с середины XIX в. - культовая фигура в русской культуре. Все народы Российской империи - тоже традиционно - воспринимают эту фигуру как культовую. Сейчас не место выяснять, насколько это разумно или справедливо; сейчас важнее, что сама трактовка образа А.С. Пушкина, понимание его личности очень различны в русской и еврейской среде. Это тем более поразительно, что еврейские интеллигенты, как правило, настолько ассимилированы, что уже и сами не отделяют себя от русской среды, и русские никак не видят в них "чужаков". Пушкина воспринимают по-разному люди, сказавшие первое "мама" на русском языке и жившие в едином культурном поле русской-российской-русскоязычной культуры. Эти люди слабо различают, а порой и вообще не различают "своих" и "чужих" в этом поле.
Их вкусы, интересы и взгляды сформированы одним и тем же языком, культурными ценностями, образом жизни и правилами жизни в одной исполинской империи. Но оценки Пушкина, сами подходы к трактовке образа - различны. Легко заметить, что "классическая" трактовка образа Пушкина всегда включает некоторую ретушь.
Вообще значимые деятели в глазах христианского общества остаются "как бы немного святыми". Это хорошо прослеживается на Западе в историографии Р. Бэкона и Карла Великого, даже в XVII веке применительно к Ришелье и лорду Кларендону. В России - в "канонизации" образов Петра I, Ивана IV, даже Екатерины II.
Давно известно, что ушедшие культурные эпохи переживаются долго, если не вечно. В работах современных греческих филологов прослеживаются подходы, типичные для Византии. Ю. Лотман много раз отмечал, что в петербургский период русской истории культура московского периода вовсе не исчезает, ценности и представления этой эпохи продолжают жить в новых формах и чаще всего скрыто.
О русской интеллигенции как людях с очень архаичным мировоззрением писалось, по крайней мере, со времен "Вех". В наши дни о "возвращении" старомосковской средневековой традиции в среде народовольческой интеллигенции писали такие гиганты, как Ю. Лотман и Б.А. Успенский. Еврейскую культурную традицию тоже можно назвать средневековой, но и в этом случае она совершенно иная. Благодаря завету "познай Бога своего", в этой традиции не очень разделены святой и интеллектуал - причем невозможно стать святым, не будучи интеллектуалом.
Чтение, интерпретация, сравнение, понимание религиозных текстов являлось такой важной частью еврейской культурной (и религиозной) традиции, что интеллектуал стал центральной фигурой, основным героем еврейской истории. Естественно, к таким людям приковано огромное внимание. Добавьте к этому древность самой письменной культурной традиции. Одна из самых симпатичных черт евреев - способность вступать в диалог с интеллектуалами, жившими века и тысячелетия назад. В текстах, написанных в XX веке, можно встретить отсылки к именам Маймонида и Симхи из Витри (XIII век) - причем в текстах на политически актуальные темы.
Можно сказать, что культурные герои еврейской истории не канонизируются - то есть не погружаются в церковный, отрешенный от реальности "отсек" культуры. Они запоминаются, и запомнить интеллектуала, сохранить о нем как можно больше сведений - такая же часть культуры евреев, как любая другая. Диалог с человеком давно прошедших времен, как с современником и как с личностью, вполне возможен и для христиан, но у евреев:
- интеллектуал является не одним из типов культурного героя, а единственным. У нас же образы интеллектуалов прошлого - одни из возможных. Внимание фиксируется на государственных деятелях, полководцах и религиозных реформаторах, не сосредоточиваясь на интеллектуалах;
- образы интеллектуалов пропущены через призму осознанной или неосознанной канонизации.
В результате у христиан "диалог с людьми прошлых времен" - более частный, профессиональный, занимает меньшее место в культуре. В еврейской культурной традиции особую роль приобретает частное, индивидуальное, особенное - то есть, сама личность интеллектуала прошлого, история его становления, духовных исканий, творческая биография. Ничто не мешает видеть все, "как оно было". Детали частной жизни, в том числе и "непочтенные" либо "унизительные", не мешают уважению к интеллектуалу, скорее помогают отнестись к нему как к человеческой личности и чему-то научиться у него.
Первым в России такого Пушкина представил читателю Ю.Н. Тынянов ("полуэтот" - по определению языческого "Союза венедов", и еврей - по законам раввината).
Его Пушкин - напряженный, неловкий мальчик с обычными детскими проблемами, с потными ладошками, страдающий от холодности и отстраненности матери - очень раздражал многих русских интеллигентов.
Тем не менее, именно роман Тынянова "Пушкин" (1935-1943 гг., не окончен) положил начало современной трактовке образа Пушкина - как человеческой личности.
В трактовках образа Пушкина до сих пор борются разного рода идеологические установки. При коммунистах Пушкин в основном "боролся с царизмом", а теперь он то становится православным монархистом, то жертвой масонов, то его вдруг принимаются "разоблачать", объявляя чуть ли не пособником сатаны.
В этом безобразии линия максимально взвешенного анализа представлена почти исключительно еврейскими именами. Лучшая из книг о Пушкине, которую мне доводилось держать в руках, написана Л.М. Аринштейном. Есть много частных исследований, в которых появление отдельных стихов умело связывается с биографией поэта, с его жизненными встречами и впечатлениями, прочитанными книгами - на семантическом уровне. Но это - частные исследования узких специалистов.
В книге же Леонида Матвеевича Аринштейна вся жизнь Пушкина и его личность становятся сплошным "семантическим полем", и результат обнадеживает - уже не литературно-художественное (как у Тынянова), а научное исследование показывает нам Пушкина - сложно устроенное, порой мятущееся, проблемное человеческое существо с его взлетами духа и походами по публичным домам, высокой дружбой и мелкой пакостливостью, сильной любовью и вздорным снобизмом.
Со страниц книги Аринштейна встает Пушкин-человек, ценный и интересный нам именно своей человеческой сущностью. Не говоря ни о чем другом, очень ценен как раз опыт преодоления быта, безденежья, личных проблем, способности увидеть в повседневной жизни источник высокого вдохновения, способность преодолевать повседневное и низкое, чтобы подняться до стихов, до сих пор остающихся не взятой никем вершиной русской словесности.
Осмелюсь утверждать - трактовка Л.М. Аринштейном Пушкина целиком лежит в русле еврейской культурной традиции. То самое пронзительное видение частного и бытового как не снижающего, а объясняющего, пристальное внимание к личности и к ее динамике.
Культурный парадокс - но особенности еврейского мировосприятия помогают нам поднять пушкиноведение на новый, действительно научный уровень. И позволяют увидеть биографию Александра Сергеевича Пушкина действительно "непричесанной" - то есть максимально приближенной к реальности. На евреев мало впечатления производят "житийные" описания любых великих людей. Для русских порой отказ принимать эту "житийность" означает неуважение к великому человеку. Но это не так. Евреи скорее готовы уважительно относиться к реальной человеческой личности. Такой, какова она есть. И недоверчивы к попыткам идеализации или чрезмерно "возвышенным" описаниям.
Это различие сказалось и в эпоху "перестройки". Для этнических русских часто казалось страшным неуважением к Сахарову или к лидерам белогвардейцев то, что для евреев представлялось скорее доброжелательным интересом.
Полиглот поневоле
Уже в Вавилонии еврей вынужден был знать два языка: бытовой арамейский и язык богослужения, иврит. Языки эти близкие, но разные: как русский и церковнославянский.
В Персии Мордухай, Даниил и Эсфирь говорили с персами, уж конечно, не на иврите, а на персидском. Третий язык...
Жизнь в государствах Птолемея и Селевка потребовала знания как минимум арамейского и греческого (иврит тоже никуда не исчез). На мусульманском Востоке надо было знать арабский и иврит, персидский и иврит. Появляется персидско-татский, но ведь не на нем пишут официальные документы средневековой Персии. Сефарды Испании говорили на спаньоль... Но ведь и знание испанского оставалось необходимым. И арабского. На каком, по-вашему, языке, говорил Маймонид с другими придворными и с самим калифом? На иврите? Но и иврит многие знали, писали на нем стихи и философские трактаты. Переводили Аристотеля с греческого на латынь, и на латыни беседовали с европейскими книжниками про Цельса, Авиценну и Феофраста. То есть я не утверждаю, что каждый из евреев Испании знал ВСЕ эти языки в полном совершенстве, но даже самый низко поставленный, коснеющий в полном убожестве иудей вынужденно знал два-три языка - хотя бы на уровне бытового, повседневного общения. А еврейская интеллигенция была, и тоже поневоле, полиглотной.
В христианских странах Европы - местный язык, иврит, а для образованных еще и латынь. Если заниматься торговлей, то местный язык нужен не один. Если торговля международная, то нужны языки еще восточные.
Ашкеназский еврей Польши, русских княжеств, Великого княжества Литовского и Русского, позже - Речи Посполитой, говорил на идиш, знал иврит, польский и западнорусский (много позже назовут его украинским). Желательно было знать и немецкий, а с вхождения Польши в состав Российской империи - и литературный русский; язык, на котором объяснялась администрация, который стал официальным языком делопроизводства. Язык - это ведь тоже верное средство для тренировки мозгов. Даже не выученный до конца или плохо выученный язык открывает человеку новую систему представлений о мире, ценностей, взглядов, сравнений, образов. Это и само по себе будит мысль, пришпоривает воображение, толкает ввысь и вперед. А тут еще включается сравнение... У нас вот так... У испанцев вот так... А у поляков - вон оно как... А у русских...
Еврей волей-неволей знает несколько языков. Живя среди других народов, он вынужден говорить на языках тех, кто вокруг. Женщины еще могли не учить языков гоев, особенно если община большая и все необходимое можно купить-починить-заказать внутри общины. Но и еврейки часто вынуждены были знать языки. А уж мужчины просто обрекались на знание нескольких языков.
Еврей поневоле должен был объясняться с людьми разных народов, разных культур и языков. Всю свою историю он оказывался в межкультурном пространстве. От общения с разными людьми и на разных языках растет неуверенность в "единственно правильных" способах реагировать на окружающее. Ширится понимание, что каждую Проблему можно увидеть по-разному, предложить много решений... То есть происходит расширение сознания, растет умение смотреть на явление со стороны.