– В статье "Многоукладность – характеристика целого" я касался этого вопроса и не стану говорить подробно. Ленин показал, что крепостничество в России не анахронизм, не пережитки: архаика изнутри прорастает в само буржуазное развитие, отягощая, человечески загрязняя и подчиняя себе. Капиталистическое развитие России раздвигает сферу холопства, добавочно порабощает личность. Ленин показал, как архаика в селе интенсифицируется капитализмом. В пореформенной, относительно буржуазной России неокрепостничество было нестерпимее, чем в традиционном самодержавии.
Холопство сопротивляется революции, и Ленин ставит проблему освобождения заново. Теперь революция, во главе которой у него, как и у Плеханова, станет рабочий класс, должна выполнить другую работу. Она не только приводит политическую "надстройку" в соответствие с экономическим "базисом" – она стихийное буржуазное развитие выводит на мировой простор.
Отсюда – идея Партии как субъекта мировой истории. Партии нового типа.
30. Ленин цензурирует Рахметова. Предчувствие лидерства
– Фактор Веры Засулич форсирует процесс. Она показала Ульянову, что защититься, отстоять себя он может, только отвоевавши лидерство. А отвоевать лидерство – значит стать лидером подымающегося нового активного слоя. Научиться с ним разговаривать, понять, чего этот слой хочет. Этот новый слой, как некогда разночинцы 1860-х годов, также ищет себе наставника и учителя. И ему нужен лидер, чтобы организоваться, став силой. В этом личностном раскладе намечается что-то большее.
Расхождение начинается еще в период ленинского ученичества у Плеханова. Для того в народничестве не было трудностей: это часть его жизни, откуда он ушел, оборвав все с корнем и нажив чахотку. Прошлое, на котором поставлен крест. Заблуждение отринуто, и в нем уже нет трудности – но для Ленина есть.
У него здесь наследство трудности как наследство миссии: либо он преемник Чернышевского, либо некто заблудший, зашедший в тупик. С одной стороны, есть трудность, в которой он полубоится сознаться, ибо есть страх, признав народничество проблемой, оказаться в чужом лагере… С другой стороны, личностный расклад говорит, что отстоять себя в маленьком марксистском кругу он сможет, только став лидером. И где-то это смыкается.
Конечно, проще облегчить себе дело, представив Ульянова често любцем.
– Но у него кумиром был Рахметов.
– Это верно, но ведь Ульянов – это Рахметов, себя преодолевающий. Принимая рахметовскую модель взаимоотношений, он упрощает ее, переведя на язык марксизма. Что не могло не сказаться на том, как он воспринимал Чернышевского.
У Чернышевского очень непростая структура человеческих кругов, из которых состоит мир "Что делать?". С одной стороны, Рахметова называют солью земли, на которой все прорастает. Это очень серьезно, как бы иронично он к этому ни относился. Но обрати внимание на то, как Чернышевский вводит понятие "новые люди". Кто эти новые люди? Рахметов может действовать только потому, что возникают новые люди, и они взаимодействуют с людьми грешными, земными. Последние далее делятся на людей злодейского типа и тех, которые дурны по нужде. Но они люди, и сама дурнота есть признак их человечности.
Целое мироздание Чернышевский выстраивает, а Ульянов перевел его мир на свой лад и редактирует Рахметова. Рахметов у него уже не временный компонент, он лидер новых людей. Он их куратор, их высший распорядитель. Вся ситуация начинает меняться, и то, как могла бы строиться душа России, также приняло иной оборот. Пересеклись обе линии – защита себя, обязывающая его стать лидером, с движением слоя, который себе лидера ищет.
Наконец, третий момент: Ленину надо каким-то образом пересмотреть неудачу русского XIX века, изложив ее на марксистский лад.
31. Два "Что делать?". Сетевая "Искра" – политический инкубатор. Новые люди социал-демократии
– И конечно, остается тайна текста, связанная с жанром и намерениями автора. Тайна второго "Что делать?", ленинского. Обращенное, как и у Чернышевского, к "новым людям" – новым людям социал-демократии, трактат должен быть рассмотрен как формирующий тип действующего лица. Есть прямое документальное свидетельство Валентинова, что Ленин сознательно избрал для своей книги то же название, что у Чернышевского, – "Что делать?". Но и кроме этого, у нас достаточно оснований для сопоставления контекста первого "Что делать?" с контекстом второго.
Для Чернышевского "новые люди" – люди, которых прежде на Руси не бывало. Будучи обыкновенными людьми, они должны еще внутренне дозреть до национальных деятелей. Им предстоит организацией помериться силами со всеобъемлющим деспотизмом, проникшим во все поры жизни и все охолопливающим.
В России Ульянова марксист также не мог стать социал-демократом, не став всероссийским деятелем. Итак, цель – новый всероссийский деятель. Как она решается у Ленина? Его организационная идея: агенты "Искры" не входят в местные социал-демократические комитеты. Они представляют единый социал-демократический центр – еще не существующий, формирующийся. И создают сеть, тяготеющую к "Искре" как идейному центру. Организационный замысел нацелен на то, чтобы в их лице образовалась завязь новых социал-демократов – всероссийских деятелей в локальном масштабе города или региона.
Под этим углом зрения проступает невидимая связь двух "Что делать?", никем не замеченная, но самая тесная. Здесь ее фокус: еще не нашедший себя Ленин обращается к еще не сформированным "новым людям социал-демократии". Этот ход создаст Ленину верных сторонников. Без чего необъясним дальнейший ход вещей.
Главная идея "Что делать?" – идея движения во все классы. Полагаю, это прообраз его будущей идеи "революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства". Инициация мысли от первого ее контура – конституционного движения, руководимого "новыми людьми", организованными на социальной, пролетарской основе, далее поведет Ленина к идее крестьянской буржуазной революции. Тема "внесения сознания в массы" при таком подходе подчинена мысли о "движении во все классы" новых людей.
Здесь эмбрион центральной идеи Ленина.
32. Имперская "азиатчина". Посткрепостное не переходит в буржуазное. Тайна среднего звена
– В диалоге Чернышевский – Ленин аграрный вопрос для обоих централен не только потому, что связан с положением большинства населения. Аграрный вопрос коренной и в том смысле, что способ решения его даст ключ к пересозданию имперского целого в общество России. Постановка вопроса об "азиатчине" и есть ключевая тема аграрного вопроса по Ленину.
"Азиатчина" целостна в том смысле, который противостоит обществу и исключает его собой. Азиатчина связывает множество сословий, государственных разрядов, помещиков, крестьян – миллионы людей, разбросанных по разноукладной империи через имперскую абсолютную власть. Тогда в решении аграрного вопроса ищи ключ к пересозданию целостности страны. Способ решения аграрного вопроса станет ключом к преодолению абсолютистски-имперской "азиатчины".
Абсолютистская целостность никак не перейдет в буржуазную: здесь центральный пункт Чернышевского, но здесь и центральный пункт Ленина. Чернышевский стоял лицом к лицу с этой целостностью – при Ульянове она пошла трещинами в имперском монолите. Трещинами заметными, но недостаточно глубокими. Ко времени Ленина процесс дезинтеграции (назову его так, вслед Марксу в письме Даниельсону) сделал громадные шаги вперед. Теперь дезинтеграцию подпитывает и капиталистическое развитие. Капитализм вызвал к жизни рабочее движение, перестройки в общественном сознании. Но социально дезинтегрирующая эволюция, даже при содействии прогрессивных общественных кругов России, не формирует новую целостность общества. Между старым и новым разрыв: одно не переходит в другое.
Вспомним постановку вопроса в "Великорусе". "Великорус" – сгусток тактики в прекрасной четкой форме, в том смысле, который я вкладываю в это понятие. Мыслеформа прокламации собрала все, что у Чернышевского рассеяно по статьям с разными доводами. Здесь оно очерчено главной тактической формулой: двуединое освобождение крестьянства и Польши означает ликвидацию Российской империи в прежнем виде.
Ликвидация крепостного рабства невозможна без конституции, без завоевания конституционного строя каким-то образом. Но конституционный строй только предварительное условие! Не перестроенный конституционно, абсолютизм не решит ни польского, ни крестьянского вопроса. Еще хуже: в качестве неспособного решать вопросы иначе как в рабовладельчески-имперском духе он становится злым врагом всего мыслящего и ищущего в России. Ослабленный, всего страшащийся, он станет не только давящим, но и расстреливающим абсолютизмом.
Значит, нечто должно пролегать между дезинтеграцией, с ее множественными политическими и социальными конфликтами, и созданием целого новой России, страны свободных людей. Нечто, без чего одно не перейдет в другое. Как совершить это пересоздание и перестройку?
Возвращаюсь в исходный пункт. Пересоздание имперской, крепостнически-рабской "азиатчины", исключавшей общество, в новую Россию не будет лишь переносом европейских институтов, но чем-то, что (с точки зрения всемирного процесса) равномасштабно европейскому гражданскому обществу. Такова главная мысль Чернышевского, уже в артикуляции Ленина.
33. Неклассическая модель революции
– Ленин изначально идет от вопроса: откуда все-таки русское народничество? Блажь и предрассудок или там коренится что-то иное? С его точки зрения, русское рабство выросло в имперское целое, в могучую силу: Россия капиталистической стать не может. Полукрепостничество не только препятствует развитию, но само модернизируется капитализмом. Следует вывод, что путь свободному развитию не пробить иначе, как политически перестроив всю Россию.
Так Ленин приходит к своей модели неклассического марксизма, которую можно сопоставлять с моделью Бернштейна. Русская буржуазная революция по Ленину – уже не "их" революция, в которой "мы", социал-демократы, принимаем участие, лишь поскольку русские буржуа слабы. Это наша революция. Это мы, социал-демократы, в России будем вводить свободный капитализм. Но чтоб смочь его ввести, надо стать силой. А чтобы стать силой – станем партией.
Возникает вопрос: ладно, взяли власть – дальше что? Вопрос идет от ортодоксального марксизма: социалист возьмет власть для чего – только чтобы дать простор капиталистическому развитию? Ленин этого периода отказывается от противоречивой модели развития. В этом он наследует русскому XIX веку, веку без Гегеля (которого Россия проштудировала, но не приняла). Возникает политически асимметричная картина предстоящего: бой предстоит вести за свою буржуазную революцию! Партия берет власть, чтобы дать полный простор капиталистическому развитию. Но кто мы сами после этого?
На III съезде РСДРП, чисто большевистском, все соглашаются с позицией Ленина, но его концепцию воспринимают в разном объеме. Многие приняли только конечный пункт: революция совершает политический переворот, чтобы открыть шлюзы свободному капиталистическому развитию. Мы, партия, подымаем пролетариат, класс-авангард, и тот идет внутрь общества, реорганизуя все другие классы. Итак, переворотом мы вводим все. Но что дальше?
На III съезде Красин, человек из ближайшего окружения Ленина той поры, говорит: "Что ж, тогда нам придется уйти. Сделать свое историческое дело и уйти". Красин здесь верен Чернышевскому с его мощной антропологией центризма, где первый шаг реорганизуется в цикл первого шага. Чернышевский пытался образумить встречную традицию современности России – мощную струю безумство. Каждый раз в истории безумие возникает снова. Чтобы избежать повторения ошибки, надо отвести безумствующих. Красин, говорящий, что надо уйти, – из ближнего круга Ленина. Но есть еще Луначарский, тоже тогда близкий Ленину, его мозговой центр.
Луначарский говорит: нет, уйти нельзя – пойдем на гильотину. А Ленин молчит, не выступает. Почему? Его не устраивает ни тот, ни другой вариант. В нем формируется некоторый проблемный запасник. Уйти? Такого он не вычитал у Чернышевского, ибо воспитан на марксизме. На гильотину? Нет, все неясно. Неясность нарастает, и ее крещендо настанет перед Первой мировой войной. Тогда же придет осложнение ситуации.
Часть задач перестройки России для свободного капиталистического развития взял на себя кабинет Столыпина. Возникает то, о чем прекрасно сказал Достоевский: революция, предваряющая реакцию переворачивания, выступая при этом консолидирующей силой. Столыпин особая фигура, в нем некая возможность для России.
Всякий раз задача усложняется – и всякий раз заводит Ленина в тупик. Он создал неклассическую модель, где следствие руководит причиной, и модель должна как-то сработать. В Европе капитализм стихийно врастает во все стороны человеческого бытия, наконец увенчивает себя политически. В России так не выходит, причем на элементарном уровне – власть не оставляет простора для низового, массового буржуазного развития. Следовательно, капитализм надо ввести!
Революция вводит развитие – то самое, которое должно бы явиться причиной для самой революции. Здесь наметилась ленинская версия субъективизма. Процесс воспринимается как естественно-исторический, непреложный. Но его непреложность реализуется через действия под руководством организованных людей. И возникает вероятность, что вся схема начнет действовать ради самой себя.
34. Революция для запуска эволюции. "Американский путь развития". Сделав дело, уйти?
– И все же, почему ты так настаиваешь на тезисе о "Ленине – наследнике русского XIX века"?
– Там, где XIX век хотел содействовать свободному развитию капитализма, он говорил по-либеральному, а там, где сосредоточивался на ликвидации абсолютизма, – по-народнически. Ленин решает задачу в новом синтезе: революционная организация – ближайшая цель, но цель как средство, обслуживающее процесс. Который далее пойдет своим естественным ходом. Так возникает перевернутая формула: за искомое Ленин берет цель расчистить пути естественно-историческому процессу, а за условие для этого – революционную организацию.
Для Ленина философски исходной является проблема начала. Результатом революции станет революционная власть, позволяющая России вернуться в историю и "переначать" ее. Тут он идет от Чернышевского (и неосознанно от Чаадаева). Если внимательно перечитать "Что делать?" Чернышевского, различим непрямой диалог с молодыми друзьями, которые от него отходили перед арестом. Он говорит: друзья, социализм – это прекрасно, и это легко! Отдаленное вообще легкодостижимо. Затруднительно ближнее – труднее всего начать. И устоять на нравственной высоте, удерживая себя в рамках задач начала. Сдвинуть собой лавину процесса, не домогаясь, остаться ее хозяином.
Понял ли Ленин так "Что делать?" Чернышевского, сказать затрудняюсь, но едва ли. Молодому Ленину проблема прихода и ухода от власти совсем не ясна. Ее нет в его сознании, либо та отодвинута на задний план. Но уже в затруднении Ленина по отношению к народничеству различим исток концепции революционного обеспечения естественно-исторического пути. В 1905 году начинается великая импровизация – первая русская революция. В достаточной ли мере Ленин оказался на высоте положения? Был ли он прав, сосредоточиваясь тогда на строительстве партии, сказать трудно. Луначарский в первом издании "Силуэтов революции" отмечает, что Троцкий оказался более выигрышным типом лидера, отвечающего политике революционной импровизации, чем Ленин.
Занятен момент на III съезде РСДРП. Ближайшие сподвижники Ленина, сторонники его линии, обсуждают вопрос: что делать, когда победа совершится и Россия станет страной свободного развития капитализма? Красин говорит – мы уйдем! Луначарский говорит: нет, уйти нельзя – придется сложить голову, как якобинцам на Гревской площади. Мы будем гильотинированы! Ведь гильотина у якобинцев не только средство против врагов революции, но и средство удерживать равнодействующую в революционном процессе. В том споре на съезде Ленин от участия уклонился, но проблематика в нем застревает. Результатом явится его идея "американского пути" развития для русского капитализма.
35. "Внесение классовой борьбы в деревню". Класс-авангард перенастраивается на мужика
– Курсив не мой, курсив Ленина: "внесение классовой борьбы в деревни" – его собственный курсив. Что говорят эти его слова? Во-первых, что борьбы в селе нет! Если она там была, но недостаточная, то ее следовало бы подтолкнуть, развивать и так далее. Но нет: вносить!
Стало быть, о какой борьбе речь? О борьбе против помещиков и государства. Но абсолютистского государства, вот что важно. Борьба в деревне не станет классовой, пока ограничена лишь столкновениями с помещиком, – она станет классовой в столкновении с крепостническим государством. Отсюда двойное решение у Ленина – во-первых, вернуть крестьянам отрезки и крестьянские комитеты как способ исправления несправедливости. Противопоставляемые дворянским сословным комитетам эпохи великой реформы. Он и говорит – внести классовую борьбу в деревню означает довести дело до создания крестьянских комитетов. То есть исправлять несправедливость руками крестьян, с самого низу.
Подтекст Ленина – его движение мысли, ставящей задачи, не вполне совпадает с ортодоксальной терминологией. "Исправление несправедливости"? Революционером и социал-демократом предлагается реформистская постановка вопроса. Не ставится задача по отношению к политическому строю: даешь республику! И где созыв народных представителей, где вынуждение царя на земский собор?