И опять же - пояснения глупому читателю. К фразе Симонэ была добавка, вероятно, чтобы лучше поняли: "Мозес и Луарвик - это не земляне, НЕ ЛЮДИ". Яснее в журнале подается и смысл случившегося, опять же с помощью повторения и разъяснения. После слов "Вот тебе и первый контакт, - пробормотал он. - Вот тебе и встреча двух миров" Симонэ добавляет: "Это же надо - прилететь на Землю черт-те откуда и встретить гангстеров, а в конце концов такого хранителя закона, как вы, Петер".
Вместо высказанного недоверия Глебски к рассказу Мозеса ("Ну какой же вы к чертовой матери пришелец? Вы просто негодяй. Богатый, развратный, до предела обнаглевший негодяй. И притом еще пьяница…") здесь Глебски говорит: "Роботы у вас не роботы, а какие-то, понимаете, половые неврастеники, а сами вы для пришельца из другого мира слишком уж похожи на негодяя, Мозес. На богатого, до предела обнаглевшего негодяя. И притом еще на пьяницу". И позже Мозес объясняет эту странность роботов не "Это довольно точные копии людей, которые существуют на самом деле. Почти двойники…", а "Что ж, стереотип поведения этих роботов моделирует стереотип поведения среднего человека соответствующей социальной группы…"
Размышляя о нереальности происходящего, Глебски думает: "Представить было страшно, что станут говорить в Управлении об этой истории. Ловец Привидений, Охотник за Пришельцами…" И несколько раз вместо "пусть будет что будет" - "пусть смеются", "пусть смеются, сколько душе угодно", "смейтесь, черт побери, смейтесь".
ИЗДАНИЕ "ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ"
Это издание было адаптировано, как уже было сказано выше, к детскому восприятию. Причем издатели предполагали, что в любой книге, о чем бы в ней не рассказывалось, не должно было быть ни грубых слов и выражений (даже просторечий!), ни описаний (или даже упоминаний) употребления спиртного, ни намеков на какие-то взаимоотношения между полами.
Вадим Казаков, в начале девяностых годов часто писавший литературные эссе о творчестве АБС, был так потрясен специфическими правками в текстах АБС, связанными с пропагандой трезвого образа жизни, что не смог пройти мимо своеволия редакторов. Ниже приводится статья, где он обобщил наиболее вопиющие ляпы в изданиях предыдущих лет, уделив особое внимание как раз изданию ОУПА в "Детской литературе". Статья касается многих произведений АБС и С. Ярославцева, а не только ОУПА, но ниже мы приводим ее полностью, так как, по сути, все ее примеры относятся к теме этой книги - исследованию различий в текстах АБС. (Общая оценка текстологической подготовки книг Стругацких дана в статье на момент ее написания - 1992 год.)
Вадим КАЗАКОВ
ПОСЛЕ ПЯТОЙ РЮМКИ КОФЕ
О некоторых последствиях редактирования повестей братьев Стругацких
- Виктор, у тебя все цело? Я видела, как тебя били ногами.
- Главное цело, - ответил Виктор. - Я специально прикрывал.
А. Стругацкий, Б. Стругацкий. "Гадкие лебеди"
Более чем 30-летние усилия целой плеяды советских редакторов по неуклонному совершенствованию авторских тексте братьев Стругацких не пропали даром. Ныне существует изрядное число опубликованных вариантов одних и тех же произведений, отличающихся (и порой - весьма резко) друг от друга и от исходных авторских версий. Частенько именно отредактированные (читай - искаженные) версии берутся за основ для новых перепечаток практически один к одному, авторская же правка присутствует при этом далеко не всегда. Отсюда результаты.
Повесть "Волны гасят ветер" сейчас благополучно существует в четырех вариантах, из коих лишь ленинградский ("Советский писатель", 1989 и 1990) является действительно полным, а все прочие изобилуют редакторскими поправками и купюрами, да еще в каждом случае - разными.
Повесть "Парень из преисподней" в первый (и последний) раз была напечатана более или менее полно в журнале "Аврора" в 1974 году. При подготовке в издательстве "Детская литература" сборника "Незримый мост" редакция настоятельно попросила "несколько приблизить повесть к читателю детской литературы" и учесть возрастную специфику. В результате этого во всех без исключения книжных изданиях повести (а это либо издания "Детской литературы", либо перепечатки с них) массовый читатель (в том числе и далеко не подросткового возраста) имеет дело с сокращенным и адаптированным для школьников вариантом.
Полного издания повести "Обитаемый остров" на данный момент вообще не существует. Все книжные публикации повести имеют в основе до крайности изуродованную редактурой (опять же, естественно, в интересах советских детей) версию издательства "Детская литература", изданную в 1971 году. Первоначальная авторская версия была со значительными сокращениями опубликована лишь в журнале "Нева" в 1969 году и для широкого читателя сейчас просто недоступна.
Повесть "Жук в муравейнике" все-таки была опубликована полностью, но лишь в Молдавии, Киргизии и в Томском книжном издательстве. В Москве (кроме журнальной публикации в "Знание - сила") повесть не издавалась вовсе, а в Ленинграде вошла в сборник "Белый камень Эрдени", где иные "улучшения" текста (вроде "облагораживания" стишка Левы Абалкина) вызывают просто оторопь.
Таких примеров много. Разумеется, ведется большая работа по изданию действительно полноценных авторских текстов Стругацких (как это делается, скажем, при подготовке выходящего сейчас 12-томника издательства "Текст"). Однако проблема вариантов-"калек" остается, и она вовсе не так безобидна, как это может кому-то показаться. Вот лишь одно подтверждение этому.
Повесть "Сказка о Тройке" существует, как известно, в двух достаточно различных авторских версиях. В 60-е годы был опубликован лишь так называемый "ангарский вариант", который был вновь издан только в 1986 году, а затем стал (с некоторыми дополнениями из другого варианта) основой для книжных публикаций повести. Другая же (так называемая "китежградская") версия повести после многолетнего хождения в Самиздате увидела свет в 1987 году в журнале "Смена" и был встречена поклонниками Стругацких с энтузиазмом. Однако редакция журнала скромно умолчала, ценой какого числа поправок и изъятий обошлась эта публикация (кстати, по сей день единственная публикация этой версии). Даже при сопоставлении фрагментов, имеющихся в обеих версиях повести, нетрудно уловить масштабы разрушений авторского текста - счет идет не на строчки и фразы, а на целые абзацы. Да и сам характер купюр оказывается порой весьма своеобразным. Так, в авторской версии отставному полковнику мотокавалерийских войск, принадлежат слова: "Так точно, товарищ генералиссимус! Так точно, старый дурак!" В журнальной публикации "генералиссимус" был аккуратно заменен на "генерала" - и эпизод поблек.
А в ряде случаев сокращения просто обессмыслили текс Как помнят читатели "Сказки", идея нейтрализации Тройки совокупными усилиями научной общественности предполагала, что к огромному числу не рассмотренных Тройкой дел надо добавить бездну новых заявок. Но если следовать журналу, то этих старых дел вроде бы почти и нет. Имеющиеся в авторской рукописи "пятьдесят три старых дела" превратились в "три", замечание о "существовании богатейших залежей дел двух трех - и четырехлетней давности" было просто опущено. В данном случае даже неважно, на каком этапе подготовки текс произошло изъятие - при редактуре, верстке либо корректуре. Результат один - полная потеря сюжетной логики из-за внешне малозначащей детали.
Речь не идет, разумеется, о том, что исходные тексты произведений Стругацких априорно столь совершенны, что вообще исключают всякое редакторское вмешательство. (Хотя и об умении Стругацких редактировать собственные рукописи забывать нельзя.) Речь идет не о нормальной практике литературного редактирования, а его специфической отечественной форме, когда функции редактора становятся почти неотличимы от обязанностей цензора, а результаты подобной редактуры дают сто очков вперед самой кровожадной цензуре. В одной из своих статей о творчестве Стругацких бывший наш соотечественник М. Лемхин, ныне живущий в США, написал:
"Самая страшная цензура - редакторская. Начинается она, впрочем, с самого автора, который - увы, нередко - сам приспосабливает свою рукопись, чтобы не испугать редактора. А дальше уже редактор корежит рукопись, добиваясь соответствия текста своим представлениям - о нынешних цензурных веяниях, о правде, о вкусах начальства. При этом он зачастую представляется вашим же другом - и даже, вероятно, искренне: "Старичок, это мы с тобой должны смягчить. Вот здесь - ну, ты дал, это настолько откровенно! Они же не дураки. Раз - и привет, зарежут повесть!"
После этого у цензора, возможно, и повода не будет вытащить из стакана свой красный карандаш.
Редактура зависит и от личности редактора, и от статуса редакции. Есть редакторы (и редакции) запуганные и фрондирующие, умные и глупые, тонкие и кондовые, злобные и либеральные.
И если какое-нибудь произведение выходит в двух, в трех издательствах, нередко случается, что под разными обложками и тексты существенно разные. Особенно когда произведение незаурядное, а репутация у автора - "подмочена"" ("Грани", № 139, 1985).
Отношение братьев Стругацких к подобного рода редактуре можно проиллюстрировать хотя бы примером из их переписки с издательством "Молодая гвардия" по поводу издания там сборника "Неназначенные встречи", включавшего вызвавшую резкое неприятие тогдашних "молодогвардейских" функционеров повесть "Пикник на обочине":
"Авторы сочли возможным удовлетворить целый ряд требований редакции - в тех случаях, когда эти требования были достаточно мотивированы и конкретны <…>, и даже в тех случаях, когда требования редакции казались авторам нелепыми и произвольными, но не нарушали идейно-художественной ткани произведения" (17 ноября 1975 г.).
Иначе говоря, всевозможные претензии, включая самые вздорные, могли учитываться авторами, пока стремление увидеть произведение опубликованным не приводило к заведомому разрушению замысла и сюжета. Поэтому, скажем, на достаточно абсурдное требование главного редактора редакции фантастики "Молодой гвардии" Ю. Медведева "переименовать Хармонт, Хармонтское радио, заменить прозвище "Катюша Мосол"" последовал внешне лояльный, хотя и преисполненный издевки ответ: "Охотно переименуем выдуманное название "Хармонт" на любое столь же выдуманное, напр. "Мармонт", а прозвище "Мосол Катюша" хотя бы на "Мосол Лизавета", "Мосол Абраша", "Мосол Абдурахман" и так далее (письмо А. Н. Стругацкого от 14 февраля 1977 года).
Истории почти 10-летнего прохождения по редакторским инстанциям сборника "Неназначенные встречи" или публикации в издательстве "Детская литература" повести "Обитаемый остров", когда число претензий исчислялось сотнями, их абсурдность была беспредельной, а обоснованность - нулевой, при всей своей наглядности все же являют собой примеры крайние, нетипичные, ибо объем и характер претензий здесь всецело подчинялись главной задаче - вообще сорвать публикацию данной книги, заставить авторов забрать из редакции рукопись. Хотелось бы рассмотреть более благополучные случаи, относящиеся уже к достаточно благоприятным для издания книг Стругацких 80-м годам, причем проанализировать не все последствия редакторских претензий, а, к примеру, лишь результаты достаточно специфических замечаний, связанных с отношением героев Стругацких к употреблению спиртных напитков.
В публикациях 60-70-х годов выраженных следов "отрезвления" рукописей Стругацких не так уж много. Здесь выделяются разве что усилия в этом направлении уже упомянутого Ю. Медведева, в списке замечаний которого по "Пикнику на обочине" раздел "замечания, связанные с аморальным поведением героев" (под этим эвфемизмом скрывалось все, чтобыло хоть как-то связано с алкоголем) занимал почетное первое место, но практически целиком был оставлен без внимания авторами за полной абсурдностью. Не всем редакционным работникам пришлись по нраву и соответствующие моменты в повести "За миллиард лет до конца света". Вот фрагмент одной из рецензий: "Замечу еще, что герои повести употребляют чрезмерное количество разного рода спиртных напитков, так что подозрения одного из персонажей, что все происходящие чудеса - результат алкогольного бреда, не так уж далеки от истины". Впрочем, при публикации в журнале "Знание - сила" внимание редактора куда более привлекли фрагменты, могущие вызвать политические аллюзии. Публикации же, в которых совершенно сознательно (и даже главным образом) была элиминирована именно алкогольная тематика, появились уже в первой половине 80-х (то есть - и это очень важно отметить - до начала печально известной антиалкогольной кампании в СССР).
Повесть "Отель "У Погибшего Альпиниста"" была принята издательством "Детская литература" к публикации по необходимости: она призвана была заменить уже включенную в тематический план 1983 года, но отвергнутую редакцией повесть тех же авторов "Жук в муравейнике". К этому времени фантастический детектив Стругацких был опубликован дважды.
Первая - журнальная - публикация ("Юность", 1970, №№ 9-11) и сейчас памятна многим любителям фантастики. Долгие годы она была единственной в СССР, так что именно ей, собственно говоря, "Отель…" и обязан в первую очередь известностью среди читателей. В журнальной версии были по необходимости сделаны значительные сокращения. Кроме того, по настоянию главного редактора "Юности" Б. Полевого была значительно "политизирована" концовка повести. Однако значительных вмешательств редактуры в язык произведения, каких-либо серьезных корректировок "морального облика" персонажей не отмечено.
В 1973 году, готовя повесть для сборника "Неназначенные встречи" (куда она, правда, так и не вошла) авторы, идя навстречу требованиям редакции, несколько смягчили лексику своих персонажей (порой, похоже, даже чрезмерно). Именно этот вариант текста и лег в основу первого отдельного издания повести (М.: Знание, 1982). Он же стал исходным и при редактировании повести для "Детской литературы".
Претензии к тексту были сформулированы жесткие и совершенно специфические. Лишь в очень малой степени они касались лексики персонажей и отдельных "неприличных" мест (вроде замены "кобеля" Леля на "пса", превращения "морд" в "физии", умолчания о привычке дю Барнстокра складывать губы "куриной гузкой" и так далее). Основные же претензии, как рассказывал впоследствии об этом Б. Н. Стругацкий, вполне укладывались в формулу: "Ни грамма алкоголя!"
Всякий желающий может произвести мысленный эксперимент и представить себе данную повесть в варианте, где это условие соблюдено на сто процентов. Видимо, для работников издательства сие оказалось непосильным, авторы же сочли такой императив просто неприемлемым. Тогда возник компромиссный вариант. Все обитатели отеля были разделены на две категории. Первая из них (это Мозес и Хинкус) была оставлена на произвол судьбы - им даровалось право продолжать свои аморальные занятия почти без помех. А вот со второй категорией (это все прочие обитатели отеля) дело оказалось сложнее. Ввести здесь полный "сухой закон" по-прежнему не получалось - необратимо деформировалась сюжетная логика и психологическая убедительность произведения. Но и отступать представители издательства не желали. В результате обоюдных уступок и родился на свет печатный вариант, явивший читателям повести картину странную и удивительную.
Наиболее пострадавшей в этой истории стороной оказался почему-то хозяин отеля Алек Сневар. Его превратили в образцового абстинента, сохранив лишь право на хранение фирменной эдельвейсовой настойки. Жизнь несчастного Сневара стал; столь тяжела, что даже при первой встрече с инспектором Глебски он получил в презент отнюдь не "корзину с бутылками", некий достаточно неопределенный "объемистый сверток" Хуже того - даже выйти к инспектору Сневару дозволили отнюдь не со штопором в руках (как это было раньше), но исключительно с сигарой.
Все это роковым образом сказалось и на судьбе самого инспектора. Ни о каком распитии на пару с хозяином горячего портвейна с лимоном и специями теперь не могло быть и речи. Портвейн неуклонно был заменен на кофе с лимоном, а поскольку число доз напитка осталось прежним, Глебски и Сневару предстояло - к вящему изумлению читателей - напиваться кофе в совершенно непотребных количествах. Из этого факта воспоследовали и другие занятные результаты.
Так, в начале седьмой главы повести приводятся темы, которые неспешно обсуждают у камина инспектор с хозяином. В авторском тексте все психологические нюансы соблюдены точно: только после употребления кувшина портвейна можно серьезно дискутировать о разумности хозяйского сенбернара, а потом организовывать практикум по подделке лотерейных билетов. Даже бочка кофе к такому эффекту, право же, не приведет.
Но ладно бы дело ограничилось только этим! Когда в отеле начинают происходить странные и зловещие события, бедняге инспектору, дабы сохранить силы и ясность ума, действительно приходится пить кофе, причем в немалых количествах, да еще превозносить на первых порах его высокие вкусовые качества. А поскольку основные события повести происходят в течение одной ночи, то способность Глебски поглощать (вкупе с уже выпитым у камина) такие объемы кофеина должна просто приводить в трепет. И здесь особо забавный смысл приобретает заявление инспектора в самом конце повести: "Не мог я больше пить кофе. Меня уже тошнило от кофе". Ну еще бы - питье у камина даром не проходит…
Итак, выезжать на одном кофе далее было уже невозможно, а между тем у обитателей отеля на повестке дня имелась еще вечеринка, которой посвящена целая глава и проигнорировать которую невозможно - сюжет попросту развалится. Как быть? Здесь потребовался более тонкий ход - индивидуальная дозировка количества и качества выпивки. Давайте немного проследим, как это делалось и к чему привело.
…Вечеринка начинается. Инспектор за столом и жаждет чувственных удовольствий. В авторской версии следует: "Напьюсь, решил я, и мне сразу станет легче. Я пошарил глазами по столу и переменил рюмку на стакан". В варианте для детей решительный порыв Глебски несколько поумерен: "Не выпить ли мне немного бренди? В кои-то веки, а? Я пошарил глазами по столу и пододвинул к себе большую рюмку".