Первый раз Неустроев видел друга таким и понял, что у того положение складывалось куда серьезнее. А пришел он за продовольствием, его батальон остался без продуктов.
– Минометами на меня обрушились, гады! – объяснил он.
– А у меня, Вася, думка была к тебе за тем же идти. Все тылы мои сгинули.
Друзьям оставалось лишь посочувствовать друг другу "Понесший немалые потери, батальон Неустроева продолжал путь. Люди выглядели уставшими, то и дело подтягивали ремни. Трудно было без обоза, без кухонь, без питания. Но, оказывается, в тяжелом положении был весь полк и не мог помочь батальонам.
Стояла глубокая, непроглядная ночь. Боевое охранение – взвод противотанковых ружей – шло впереди, боковое не выделяли, так как пробираться по лесу ослабевшим людям было не под силу. Ротные и взводные просили отдыха, но комбат все оттягивал привал. Надеялся добраться до населенного пункта, где, может быть, удастся раздобыть хоть что-нибудь съестное. Без еды какой отдых!
Впереди раздался сухой треск автоматных очередей. Вслед за ними грохнули противотанковые ружья. В ноч ном лесу выстрелы звучат сильнее обычного. Вмиг улетучилась усталость. Что случилось, кого встретило охранение? Долгими показались минуты, пока вернулся связной. Зато какую весть принес: боевое охранение захватило вражеские грузовые автомашины! Неустроев приказал ускорить шаг.
На большой поляне увидели много грузовых машин, и на всех – ящики с шоколадом.
– Вот это кстати!
Неустроев немедля распорядился выдать всем по три плитки.
– Ужин легкий, зато высококалорийный, – пошутил Берест.
Объявили ночевку. Попавшийся стог сена быстро разобрали на подстилку, и уставшие люди повалились спать.
2
Утром батальон не узнать. Бойцы повеселели.
В хозвзводе нашелся водитель. Одну машину доверху нагрузили шоколадом. У остальных машин прострелили скаты, чтобы немецкие шоферы, если вернутся, не смогли их угнать. Подписывая донесение в штаб полка, Неустроев пытался представить, какое выражение будет на лице полковника Зинченко. И есть чему удивляться: позавчера батальон потерял сорок подвод, а вчера захватил пятьдесят автомашин. И каких… С шоколадом! Тыловики, конечно, подберут все машины.
Густой туман еще висел над лесом, когда батальон тронулся в путь. Шли медленно – порой в трех шагах ничего не разглядишь. Гусев находился в восьмой роте. Впереди двигалась седьмая. Для беспокойства оснований не было – и вдруг… Что за чертовщина? В колонне – немцы!.. Идут строем, с оружием, будто друзья-однополчане. Неожиданность ошеломила. Кузьма встряхнул головой. Уж не мерещится ли? Нет! Видит – гитлеровцы тоже глаза от удивления таращат.
Какое-то мгновение никто не знал, что делать. Гусев ясно сознавал, что от того, кто первым найдет выход, зависит многое. Обостренно работала мысль: "Стрелять? Нельзя: можно попасть в своих. Штык, самое верное – штык!" Он поднял винтовку и закричал:
– Коли их, коли!
Все перемешалось: вопли, стоны, брань… Увертливый Гусев, делая резкие выпады винтовкой, вступал в поединки с гитлеровцами и неизменно выходил победителем. Раздался громкий, предостерегающий крик Щербины. Кузьма резко обернулся. Здоровенный немец уже занес над ним штык. Секунда – и все будет кончено! Защититься нечем – его штык застрял в ребрах только что заколотого немца. Гусев инстинктивно пригнулся, однако смертельного удара не последовало. С силой выдернув штык, Кузьма увидел: фашист запрокинулся на спину. Это Щербина, сделав огромный прыжок, сразил его в последнее мгновение.
Невдалеке заработал пулемет. Гусев бросился на его звук. Перед ним открылась поляна, по которой метались и падали скошенные пулеметными очередями немцы.
"Вон оно что! Убежали от штыка, а попали под пулемет! Кто это так угощает их?" Подбежав, увидел за пулеметом командира роты Гусельникова. "Молодец Иван, сообразил!"
Гитлеровцы толпой бросились вправо, намереваясь укрыться в лесу.
Теперь не достанешь сволочей: старый, в два обхвата, дуб мешал пулеметчику вести прицельный огонь.
– Может, еще успеем отсечь! – крикнул Гусельников Кузьме, вскочил на ноги и покатил пулемет.
Два бойца с пулеметными лентами бежали вслед за ним. "Черт возьми, уйдут, не успеет Гусельников", – заволновался Кузьма, видя, что немцы уже у края опушки. И тут раздалось раскатистое "ура". Выбежали на поляну.
Все стало ясно: седьмая рота, в которой находился Неустроев, перехватила гитлеровцев.
– Ага, не выдержали, гады. Смотри, Иван, сдаются! – кричал Гусев, указывая на поднявших руки гитлеровцев.
Ветер разогнал туман, небо прояснилось. Как-то по-особому радостно засияло солнце. Кузьма разыскал Щербину, крепко обнял его.
– Спасибо тебе, Петро. До конца дней не забуду.
Солдат смутился и не знал, что говорить. Ответить по-уставному: "Служу Советскому Союзу!" – неподходяще; сказать о том, как ему дорог старший лейтенант, – как-то неловко.
– А здорово вы, товарищ старший лейтенант, немцев штыком потрошили! – с восхищением проговорил Щербина.
Гусев – единственный офицер батальона, который не расставался с винтовкой. У всех только пистолеты, а у него и то, и другое.
– Люблю трехлинейку: за безотказность, за меткость, за штык, – объяснил Гусев своему спасителю. – В срочную мастером штыкового боя был, на окружных соревнованиях выступал.
Подошел Неустроев. Не дожидаясь вопроса, Гусев мрачно доложил о потерях. Батальон в скоротечном бою потерял не мало. Нужно было оказать помощь раненым, похоронить убитых, собрать трофейное оружие, опросить пленных.
Комбат прислонился к стволу березы, печально глядел на голые ветки с набухшими почками. Поблизости солдаты копали братскую могилу, и скрежет лопат хватал за сердце. "Вот оденутся деревья листвой, но герои будут спать вечным сном… А ведь только что были рядом…"
Вместе с Гусевым оглядел усеянное вражескими трупами место схватки.
– Вот это накосил капитан Гусельников!
Откуда взялись немцы, как врезались в колонну батальона?
Вот лесная дорога, по ней шли фашисты. Здесь вот она сливается с дорогой, по которой двигался батальон. Ну, а основной виновник этой встречи, конечно, туман.
Пришел Берест:
– Не так уж велики наши потери. А разгромили мы почти батальон, вырвавшийся из шнайдемюльского котла. И представьте себе, какие среди них были?! Иду сейчас полем. Вдруг – выстрел. У самого уха пуля пролетела. Еле отыскали стрелявшего. Офицер, лежит с пистолетом. Убитым прикинулся. Вот гад!
Настроение у пленных подавленное. С тупой покорностью встретили они распоряжение Ярунова захоронить своих убитых.
Чтобы освободить кузов машины для трофейного оружия, шоколад решили раздать солдатам. Бодров отсчитывал каждому по двадцать плиток.
Над ним подшучивали:
– Эх, Федор Алексеевич, тебе бы еще бороду да белый тулуп. Вот тогда бы подарочек-то вроде от самого деда-мороза был!
Вечером заняли небольшую деревеньку. В ней-то и случилось с Берестом непредвиденное.
Деревню обороняли немцы, считавшие себя в глубоком тылу. Их было меньше роты, и разделались с ними неустроевцы довольно быстро.
После боя Берест за околицей встретил батальонного писаря. На лице кровь, вид испуганный, жалкий.
– Товарищ лейтенант, никого нет, а стреляют.
С пистолетом в руке Берест решил убедиться, нет ли среди убитых таких, как тот, что стрелял в него на поляне. Осмотрев мертвецов, сунул пистолет за пазуху и стал перевязывать писаря. Знал его слабость: трусоват парень – и не удивился, заметив, как у того дрожат руки. Не успел закончить перевязку, как писарь, охнув: "Немцы!" – припустил"к лесу.
Берест, заметив, как два гитлеровца нырнули в ближайшую воронку, отстегнул гранату и швырнул в фашистов. Гулкий взрыв. И тут же почувствовал удар, нанесенный сзади. Поле качнулось перед глазами, но на ногах все же устоял. Налитый гневом, готовый к схватке, рывком повернулся, но высокий эсэсовец вторым ударом свалил его и вцепился пальцами в горло. Резким движением оторвал руки фашиста и оседлал его. Однако немец вывернулся так ловко, что Алексей вновь очутился под ним. Борьба длилась несколько минут. Лейтенант был сильнее, но эсэсовец знал приемы, позволявшие выкручиваться из любого положения. "Шалишь, все равно наша возьмет".
С сопением катались по сырой земле, будто связанные друг с другом. Фашист в какой-то момент как угорь выскользнул из рук и, словно подброшенный тугой пружиной, оказался на ногах. Вскочил и Берест.
Взгляды их встретились. С наглой ухмылкой фашист смотрел на Алексея как на обреченного. "Рано, пташечка, запела…" – подумал Алексей и в тот же миг увидел блеснувшую в руке врага финку. "Что делать? Прыгнуть, резким ударом выбить нож, дать подножку, ударить ногой в живот? Нет, не выйдет. Слишком изворотлив враг, чтобы дать застать себя врасплох". Жадно втягивая дрожащими ноздрями воздух, фашист не отрывал взгляда от своей жертвы. "Сил набирается, гад, не торопится".
Слегка отведя корпус влево, как бы делая взмах, Берест стремглав рванулся вправо с такой скоростью, на какую только был способен. Ветер свистел в ушах, но сзади все явственнее слышалось чужое дыхание. "Не отстает, сволочь. Хоть бы увидел кто из наших!" И только тут Берест вспомнил о пистолете. Ведь за пазухой! Сунул руку, вот он! Как вкопанный остановился, повернулся и, не целясь, выстрелил. Эсэсовец не приостановил бега. Алексей выстрелил еще раз, и преследователь замертво свалился к его ногам.
Только теперь почувствовал, что силы иссякли. Ну и денек выдался! Дважды на волоске от смерти! Казалось, земля под ногами качается. Теперь даже радовало, что кругом – ни души. Видели бы, как он от немца драпал, наверняка нашлись бы остряки: "Струхнул замполит…"
В первом же дворе увидел Бодрова, копавшегося в ящике около машины, и так обрадовался встрече, словно давным-давно не видел этого старого симпатичного солдата. Оторвавшись от дел, Бодров удивленно разглядывал замполита. Вымазанное лицо, взъерошенный, шинель грязная.
– Что с вами, Алексей Прокофьевич?
– Федор Алексеевич, там у тебя что-нибудь есть? – показал на алюминиевую флягу, висевшую у солдата на поясе.
– Полна. Как на Висле выдали, так и не трогал, – поспешно отцепляя, проговорил Бодров.
Алексей приложился к горлышку и, не отрываясь, опорожнил добрую половину фляги.
Отдавая, заметил недовольство на лице солдата.
– Знаю, знаю, Федор Алексеевич, твой взгляд на водку и разделяю его. Но тут особый случай…
Ординарцы Щербина и Руднев шли по деревне, устало волоча ноги.
– До чего же будет хорошо, Петро, если удастся выспаться, – сдвигая ушанку на затылок, проговорил Руднев.
– Да, люди с ног валятся… Харчей нет, вот что только плохо, Василь. Давай-ка в эту хату заглянем.
Они остановились около дома с острой черепичной крышей.
В поисках съестного связные обошли все дома. И везде пусто. По-видимому, геббельсовская пропаганда запугала жителей ужасами "сибирского плена" и они выселились заблаговременно и забрали все подчистую.
– Так хочется хлебца! За один ломоть десяток плиток шоколада отдал бы.
Василь толкнул Щербину и остановился: во дворе дома, мимо которого проходили, Пятницкий пристально разглядывал пузатого немца в штатском. Щербина не удержался от улыбки. Пятницкий, как и Бодров, в последнее время все чаще стал приглядываться к пленным. "Ищет лагерных палачей. Чудак! Это же все равно что в стоге сена иголку искать".
Вдруг Пятницкий шагнул к немцу, схватил его за воротник и уверенно крикнул:
– Вот мы и встретились, герр комендант!
В ответ тот обреченно простонал: "Майн гот, зольдат", упал на колени и стал что-то быстро бормотать. Петр резко взмахнул винтовкой и так же резко опустил ее. Брезгливо толкнул немца.
Ординарцы глазам своим не верили: Пятницкий нашел-таки обер-лейтенанта. "Да, позавидуешь выдержке Петра Николаевича! Я бы так не смог: сразу же прикончил бы этого убийцу", – подумал Щербина и подошел ближе.
– Чего смотришь? Заколоть удава, и все тут!
Пятницкий придержал его руку:
– Не горячись, Петро. По закону все должно делаться.
– Сведем его к замполиту, не простой это пленный, – поддержал Руднев.
– Верно, Василь.
Берест зашел в длинный полутемный сарай, куда поместили пленных. Они сидели на скамейках вдоль степ, посередине – стол со стулом.
Берест сел за стол и стал разглядывать пленных. Грязные, заросшие лица. Погасшие, безразличные ко всему взгляды. Да, это уже не те наглые, самоуверенные вояки, которых он видел в сорок первом…
Он не заметил, когда ординарцы ввели обер-лейтенанта. Тот, увидев немецких солдат, гаркнул: "Хайль Гитлер!" Пленные вскочили и дружно выкрикнули фашистское приветствие. Замполит вздрогнул от неожиданности, в руке блеснул пистолет. Разглядев ординарцев, стоявших у входа, все понял. "Ишь ты, храбрец какой нашелся! Шаль, словарь мой беден…"
– Кто из вас понимает по-русски?
Немцы зашептались, затем поднялся долговязый солдат и сказал, что он немного понимает.
– Хорошо. Ну-ка спроси, с какими словами в плен сдавались?
Солдаты ответили дружно:
– Гитлер капут!
– Теперь спроси: почему же они то "капут", то "хайль" кричат?
Несколько минут немцы о чем-то спорили. Наконец Берест услышал:
– Герр лейтенант, никакого обмана. Все говорят: "Мы по привычке!"
– Ну что ж, допустим… Но от плохой привычки надо отвыкать. А это что за птица?
Обер-лейтенант презрительно отвернулся, но тут же спохватился, довольно бегло заговорил по-русски, моля о пощаде.
Болтовню фашиста прервал Руднев:
– Товарищ замполит! Это палач концлагеря, Петр Николаевич его опознал.
– Вот как! Увести!
Попяв, что положение его безнадежно, эсэсовец, выбросив руку, вновь крикнул "Хайль!", но пленные молчали. Пятницкий подтолкнул обера к двери.
– Нечего тут цирк устраивать. Капут пришел, а ты все "хайль" вопишь!
В тот день Петр впервые почувствовал облегчение.
Притихла щемящая в сердце боль. Радость от того, что землю больше не поганит изверг-обер, заглушила ее. Вспомнил своих товарищей – мучеников лагеря. Собрать бы их сюда! Если бы это было возможно, прошел бы всю землю, отыскал живых, поднял из могил растерзанных, по-братски обнял бы всех и сказал им: "Возмездие свершилось!"
3
Стоял март, дождливый и туманный. Шагая в голове батальона, Неустроев вспоминал родные края и на чем свет стоит бранил климат Германии. "У нас на Урале еще лежит снег, поджимают морозы, только в полдень звенит капель. Крыши домов под снегом, карнизы – в сосульках! Хорошо! А здесь промозглая сырость, до костей пробирает". Еще в начале похода почувствовал неутихающую боль в ногах. Забеспокоился, – может, с костью что. Осторожно спросил Ярунова, как у него. "Болят, Степан Андреевич", – без колебаний подтвердил тот. "Нашел ты, Степан, с кем равняться, – подумал Неустроев. – Василий Иванович вдвое старше". Спросил у Гусева, у которого тоже были перебиты ноги. "При таком темпе железные и те не выдержат, заболят", – ответил Кузьма.
А ведь и верно – сотни километров позади. Значит, с ногами все нормально. Недаром хирург, прощаясь, сказала, что скорее в другом месте кость переломится, чем там, где срослась.
Беспокоили и пленные, что шли в хвосте колонны. В случае чего могут и ударить. Отправить бы их в тыл, да где он, этот тыл? Батальон идет по коридору, прорубленному первым эшелоном. Берест, правда, успокаивает: "Не дураки же немцы, понимают – конец наступил рейху". Неустроев придерживается другого взгляда. Солдаты эти присягали на верность Гитлеру, он для них был фюрером не только Германии, но и всего мира. От "хайль" до "капут" поворот чрезвычайно крутой. А потому от фашистов всяких каверз можно ожидать.
Словом, пленные – обуза.
А тут вдруг подвели большую группу вооруженных немцев. Комбат изумленно глянул на единственного нашего солдата, сопровождавшего их. Шутка ли, с полсотни немцев с автоматами – и такая беспечность: один конвоир.
– Что за игра с фашистами? Почему не разоружили? – Неустроев сурово взглянул на солдата, доложившего о доставке пленных.
Солдат виновато переминался с ноги на ногу и молчал. Тогда из колонны немцев вышел пожилой ефрейтор и сказал по-русски:
– Товарищ капитан! Мы есть зольдат, мы понимайт: Гитлер капут. Идем нах плен добровольно. Куда сложить оружие, товарищ капитан?
Вид у немца такой, будто он выполнил важный долг. Комбат с любопытством разглядывал его.
"Занятно. Говорит по-русски. И слово "товарищ" повторяет настойчиво".
Все же, видя, что число пленных увеличилось, распорядился, чтобы они сдали оружие.
Подошел Берест. "Вот кстати, – обрадовался Неустроев. – Пусть он и разбирается в психологии этих вояк".
Первые же слова ефрейтора привели замполита в замешательство. Его зовут Карл, он просит дать ему справку о том, что он действительно привел пятьдесят немецких солдат, которые без боя сдали оружие. Берест вспыхнул. Что за нелепая просьба? Или ефрейтор в конце войны надеется щегольнуть справкой в новой Германии?
По-видимому, немец понял недоумение замполита и поспешил рассказать о себе. До войны был рабочим Рура. Как и многие, верил в Гитлера, в величие и непобедимость рейха. С этой верой дошел до Сталинграда и там похоронил ее вместе с тысячами своих боевых товарищей.
В плену прошел политические курсы, организованные комитетом "Свободная Германия". Слушал выступления Пика, Ульбрихта, русских товарищей. Благодарен России, которая сберегла и развила учение великих немцев Маркса и Энгельса. Ему стыдно за себя и за всех тех немцев, которые, выполняя приказы фюрера, совершили преступления против человечества, против советского народа.
Карлу, как и многим другим, после курсов разрешили вернуться в гитлеровскую армию. Это – огромное доверие, и он хочет оправдать его. Не воевать вернулся он на фронт, а разлагать фашистские войска.
– Я хочу, чтобы русские знайл: Карл есть честен, – взволнованно говорил ефрейтор. – Ви сами может послайт эту справку нах Москау. А я опьять идти туда работать до победы.
Карл замолк, а Берест глядел в его голубоватые, блестевшие радостью глаза и волновался. Ефрейтор хочет, чтобы в Москве знали, что он верен своему слову! Если бы так рассуждали и другие немцы, кровь на полях войны уже не лилась.
Берест спросил: будут ли еще фашистские солдаты оказывать сопротивление советским войскам? Карл ответил: настроение плохое, а воевать будут. Но не потому, что верят в Гитлера. Солдаты запуганы. Пропаганда твердит одно: русские будут мстить за все, они уничтожат всех мужчин, в случае поражения в живых останутся только женщины, дети и инвалиды.
– Эти очень боялся идти, – кивнул ефрейтор на пленных.
Низкие серые облака, непрерывно сеющие дождь, кажется, надолго укрыли небо и горизонт, ограничили видимость.
Неустроев то и дело вынимал из планшета карту и на ходу рассматривал ее, сличал с местностью. Впереди – Балтика, берег моря. По расчетам, уже должен быть город Каммин, а от Гусельникова, шедшего впереди, донесений нет. Не мудрено и сбиться с дороги.
К Каммину должны выйти все подразделения 756-го стрелкового полка. Но вот уже несколько часов нет связи. За это время всякое могло случиться. Полку, быть может, дали новый маршрут.