Неизбежность мозаичности
Очень важная особенность Петербурга: ядро городской застройки, состоящее из уникальных городских урочищ, находится на самом "шпиле" стыка ландшафтных сред, на самой точке пересечения природных границ.
Город растет; появляются районы с другой, более современной архитектурой, строятся дачные поселки, входят в городскую среду города-сателлиты. Но разрастание петербургской городской агломерации приводит не с сокращению, а только к усилению мозаичности. Во-первых, потому, что расширение города абсолютно в любую сторону, куда бы он ни рос, не разрушает изначально заданного уровня мозаичности, не делает ландшафт менее емким и уникальным, пока сохраняется центр. Если же возникают новые урочища и фации, мозаичность города в целом только растет. Во-вторых, петербургская агломерация реально может разрастаться только в географическом контуре, границы которого заданы городами-спутниками. Они изначально, согласно державному замыслу, составили единую с самим Петербургом систему сопряженных городов.
Движение города вдоль южного побережья Финского залива идет в направлении Петергофа. Разрастание на юго-запад или юг, на более высокие и удаленные от моря, более "крепкие" места, может вестись только в сторону Ропши и комплекса Царского Села, Павловска и Гатчины. На восток, в сторону Ладоги, не выходя из поймы Невы, – в сторону Петрокрепости.
Даже если осушить мелководье Финского залива и строить на обнажившемся дне или специально сделанных насыпях, это только приблизит зону городской застройки к Кронштадту. К северу от Петербурга нет таких исторических городов-сателлитов, "метящих" границы агломерации. Но и там, как бы дополняя планы XVIII века, появилось множество дач – в том числе дач известнейших людей, законной славы Петербурга. И получается – разрастаясь по Карельскому перешейку, Петербург будет приближаться к Пенатам Репина…
Петербург обречен расти в тех же, давно заданных, географических рамках. Именно в них появляются все более разнообразные антропогенные ландшафты.
Этот вывод исключительно важен для судеб санкт-петербургского городского урочища. Получается, что при любом теоретически возможном росте города в любом из направлений не только уровень мозаичности по крайней мере сохранится, а скорее всего и возрастет. Так же точно сохранится и емкость, и уникальность исторически сложившегося ландшафта.
Глава 8. Месторазвитие
Не всем людям так уж нравится обитать в емком урочище, где постоянно что-то происходит, двигается, развивается. Это неудобно, потому что заставляет все время напрягаться, думать, совершать какие-то действия, – гораздо чаще и больше, чем хотелось бы многим.
В однородном ландшафте (или в наборе похожих друг на друга) жить спокойнее. На человека тогда оказываются более однонаправленные, а потому и более понятные воздействия. Такие влияние легче "просчитать". Нужно затрачивать меньше внимания, меньше усилий на понимание происходящего вокруг, совершать менее разнообразные поступки.
Для жизни в однородном ландшафте даже количество информации, которой должен владеть человек, меньше, а язык, отражающий реальность, проще. Живя в просто устроенном городке посреди леса или на берегу степной речки приходится учитывать один тип рельефа, один климат, один набор животных и растений. Еще хорошо, если городок населяют люди одного народа, – тогда и различия между народами принимать во внимание не нужно.
Петербург отбирает
Чем мозаичнее ландшафт – тем больше факторов приходится учитывать. Чем более емкий ландшафт – тем интенсивнее, напряженнее в нем жизнь. Правда, тем больше и возможностей. Сказывается хорошо знакомый биологам "эффект краевых границ" – возможность использовать свойства разных территорий. "Использовать" для человека не обязательно значит "кормиться"; это может значить и возможность познавать, развиваться.
Поселившись в Петербурге, человек обречен жить одновременно во множестве разных ландшафтов. Тут соединяется множество мест, в каждом из которых человек чувствует себя по-разному. Разные фации и тем более уникальные урочища влияют на него каждое по-своему. В Петербурге живет немало людей, для которых основным местообитанием становится один из уголков города или определенный набор "своих" мест; а в других они стараются не бывать – им если и неплохо в этих местах, то ничто в них и не влечет.
Вне Петербурга эти группы людей никогда бы не встретились: одни обитали бы на побережье моря, другие же и близко не подошли бы к нему; одни чувствуют прилив энергии при одном виде прозрачного озера, валунов на берегу, сосен… другие терпеть не могут запаха смолы. В Петербурге же все они волей-неволей оказываются в сопряженных пространственных структурах. Человек, постоянно живущий на Аптекарском острове и купивший дачу в Парголово, имеет соседа по лестничной площадке, у которого дача – на Сосновом озере и который ни за что не поедет в Парголово. А соседом по даче у него оказывается обитатель Выборгской стороны или Васильевского острова. В каждом из этих случаев речь идет о выборе "своего" индивидуального набора антропогенных урочищ для обитания данной семьи. Само многообразие и возможность выбора из этого многообразия, теоретически доступного всем, воспитывает.
Жизнь в мозаичном ландшафте сводит вместе тех, кто в однородном никогда бы не встретился. Речь не только о совместном бытии людей разных народов. Но и о том, что в однородном ландшафте люди подбираются психологически, духовно адаптированные именно к данной однородности – и уже поэтому более похожие друг на друга. В мозаичном ландшафте население многообразнее – и потому жизнь в нем требует большей терпимости, большего принятия иного, непохожего человека. Если угодно – большей пластичности.
К тому же выбирать можно не только место жительства и профессию, но и свое "интеллектуальное урочище". Таких научных, гуманитарных, медицинских, научно-технических урочищ в Петербурге необычайное множество – изолированных и сопряженных. Описанное В. Н. Топоровым "литературное" и "богемно-интеллектуальное" урочище Аптекарского острова, говоря мягко, – не единственное. Обитание в таких "интеллектуальных урочищах" тоже можно выбирать.
Мозаичный ландшафт отбирает людей с определенными психофизиологическими характеристиками – наиболее способных к тому, чтобы учиться многому, замечать многое и различное, не бояться нового.
Из числа людей, которым будет предоставлена равная возможность поселиться в Санкт-Петербурге, выделятся более активные, более расположенные к многообразию впечатлений, к динамичной жизни, к интенсивной деятельности, к учению, к узнаванию нового, приобретению опыта. Чем глубже новый петербуржец будет обладать этими качествами – тем лучше ему покажется на новом месте. Тем больше потенциальных возможностей обитания он сумеет использовать. Тем больше причин будет у него гордиться Петербургом и самим собой, противопоставлять "цивилизованную" петербургскую жизнь "скучной", "однообразной", "грубой" жизни в других местах – в том числе в тех, откуда вышла его семья или откуда приехал он сам.
Петербург воспитывает
Петербург сам по себе, в силу заданных свойств городского ландшафта, формирует "заданные" качества своего населения. Сначала он отбирает людей, которые хотят и могут жить в этом ландшафте. А потом качества, уже генетически заданные этими людьми своим детям, поддерживаются и усиливаются – всем строем петербургской жизни, даже его площадями и переулками. Желания царей, сановников или "гениальных строителей светлого будущего" здесь ни при чем. То есть начальственные лица могут хотеть решительно чего угодно, предпринимать какие угодно усилия в любом направлении. Но действует ландшафт точно так же, как любой природный фактор: его невозможно организовать, им невозможно управлять.
Теперь становится понятно, что же происходит с российской культурой, создавшей Санкт-Петербург и начавшей в нем развиваться. Этот город – место в ареале русской культуры, где собираются активные люди. Для многих из них самореализация, участие в творчестве – не забава, а органическая потребность. Жить без творчества они просто не могут. Естественно, именно в таком месте будут возникать новые образцы культуры, разрешаться поставленные в ней вопросы. Здесь появятся те, кто будет всю жизнь что-то исследовать, изобретать, писать, выдумывать.
В ареале любой культуры есть места, в которых она только функционирует; и есть такие, в которых она развивается. Например, в городе Луга или Старая Русса особых культурных взлетов не зафиксировано. Самара или Нижний Новгород уже являются местами развития культуры. Собственно, для таких мест давно придумано специальное слово: "месторазвитие". Его впервые употребил П. Н. Савицкийи широко использовал П. Н. Милюков как синоним "местообитание". Л. Н. Гумилев применял термин в несколько ином значении – как место с "контрастными ландшафтами", в котором только и может происходить рождение новых этносов.
Гумилев вовсе не считал месторазвитием всю территорию России. Он конкретизировал термин Савицкого и Милюкова и придал ему несколько иное значение. По его мнению, в месторазвитиях рождались этносы – особые природные сущности, не имеющие никакого отношения к общественной жизни.
Я применяю термин месторазвитие в ином смысле. Я не уверен, что в Петербурге рождается новый этнос, но вот рождение в нем новых форм культуры доказуемо, хорошо известно и, в общем-то, довольно очевидно. Для меня месторазвитие – это емкий ландшафт, возникший на границах различных сущностей. Это участок поверхности Земли, на котором время течет убыстренно. Это место, в котором ускоренно идет развитие и неживой, и живой, и мыслящей природы. То есть история геологических объектов, биологических сущностей, и история людей в месторазвитии протекает быстрее.
Санкт-Петербург – такое место, в котором всегда и любая культура будет развиваться убыстрено. То, что бродит в культуре, что существует в ней – порой как неясное ощущение или эмоция, – раньше всего скажется в Петербурге.
Петербург – русский город, и потому здесь раньше всего взрывается то, что бродит во всей русской культуре. Тут выражается то, что хотели бы сказать словами и делами все россияне. Петербург – социоприродный феномен; построили его люди, почти такие же, как мы. Но построенное сразу начало жить автономной жизнью феномена. Так обретает собственную судьбу статуя, картина или книга. Так начинает жить своим умом сотворенный нами ребенок.
Великий город стал городом русской модернизации – потому что русские в ХVIII–ХIХ вв. этого очень хотели. Об этом говорили и думали, этому хотели посвятить жизнь. Город усиливал желания, помогал облекать неясные мечтания в слова, превращал еле проговоренные намерения в поступки. И потому в нем родились и русский анархизм, и коммунизм, и русский нацизм. Родилась "беспредметная живопись", движения митьков, битников и много еще всякого безумия. В нем всегда рождалось то, чем было беременно массовое сознание. В 1990-е годы Петербург предстал "криминальной столицей" России. Спорить не буду – очень может быть, ведь Петербургу предназначено положение лидера, и уж коли пошла волна криминализации – как же ему остаться в стороне?! Но еще в большей степени Петербург – культурная столица России.
Если когда-нибудь Санкт-Петербург населит другой народ, с другой культурой, – и тогда Санкт-Петербург останется месторазвитием. Какие идеи будут реализовываться в нем, какие стремления овладеют его обитателями – об этом можно только догадываться.
Ведь Санкт-Петербург – явление, находящееся вне контроля человека. Это сущность, не зависящая от наших желаний или нашей воли, лишь в малой степени постигаемая нашим разумом.
Внутри отдельных урочищ
Легко заметить не только существование "интеллектуальных" урочищ. Есть небольшие участки застройки, даже отдельные дома, где ярко проявляется "повышенная концентрация" проживающих в нем необычно большого числа выдающихся личностей.
Конечно, в Петербурге за его историю жило такое количество людей необычных, чем-либо выдающихся, талантливых или сыгравших исключительную роль, что исключением из правила является скорее дом в историческом центре Петербурга, в котором не жил никакой известный человек. Конечно, существуют "служебные" дома Академии наук – по улице Профессора Попова, 2 (дом сотрудников Императорского Ботанического сада), Профессора Попова, 5 (здание Электротехнического института), по Дворцовой набережной, 32 (здание, отданное Государственному Эрмитажу, где жили многие его сотрудники). Естественно, в таких ведомственных домах концентрация выдающихся личностей выше.
Но и помимо этого на 8-й и 9-й линиях Васильевского острова есть дома, где на 30–40 квартир приходится несколько мемориальных досок. До 60 мемориальных досок могло бы быть размещено на Толстовском доме, в котором 300 квартир.
И архитектор Толстовского дома, и многие из его обитателей разного времени широко известны и упоминаются во множестве исследовательских работ, мемуаров и литературных произведений. Сводка, предпринятая в двухтомнике "Толстовский дом",– далеко не полна. Собрания научных работ Э. И. Слепяна, собрания сочинений М. А. Булгакова и А. Т. Аверченко говорят сами за себя, имя Н. П. Акимова увековечено в названии театра Комедии, выпущены его теоретические труды, сборник его живописных работ.
По-видимому, не только Петербург в целом, но и его отдельные улицы или каким-то образом порождают, или чем-то привлекают ярких людей.
Глава 9. Урочища в урочище
Санкт-Петербург – антропогенное урочище. Но внутри этого громадного города очень хорошо прослеживаются другие урочища – поменьше. Во-первых, "…Старые города имели социальную и этническую дифференциацию отдельных районов.
В одних районах жила по преимуществу аристократия (в дореволюционном Петербурге аристократическим районом был, например, район Сергиевской и Фурштатской), в других – мелкое чиновничество (район Коломны), в третьих – рабочие (Выборгская сторона и другие районы заводов, фабрик, окраины).
Этими же чертами отличались и дачные местности (например, в Сиверской жило богатое купечество; квалифицированные мастеровые проводили лето на даче с дешевым пароходным сообщением – по Неве, а также на Лахте, около Сестрорецкой железной дороги, и пр.). Были кварталы книжных магазинов и букинистов (район Литейного проспекта, где со времен Н. А. Некрасова располагались и редакции журналов), кинематографов (Большой проспект Петроградской стороны) и др.".
Тут, как мне кажется, Д. С. Лихачев смешивает два явления: расселение по сословно-классовому принципу и удивительную концентрацию разных видов интеллектуальной жизни города в каких-то местах.