Памятник восьмидесяти лет
Петербург изначально мыслился как город – символ новой эпохи. Трудно сказать, что вкладывал Петр I в понятие "новая эпоха". Петербург состоялся как символ петербургской эпохи в русской истории (1721–1917).
Но город, который мы знаем, создавался с 1769 года, тогда Екатерина II утвердила план регулярной застройки. Реализация этого плана определила планировку и архитектурный облик Петербурга – по крайней мере, его центральной части. Петербург строился и формировался добрые 200 лет. Три плана застройки города аккуратно сменяли друг друга. Но центральная часть Петербурга и сейчас выглядит такой, какой она была создана с 1769 года.
Если бы современный житель Санкт-Петербурга или хорошо знающий его приезжий перенеслись на машине времени в 1740-й или 1750 год, они бы не узнали города. Почти нет знакомых строений, а знакомые имеют другой облик. Даже Петропавловская крепость до перестройки 1830-х годов имела совершенно иной вид. Городские ансамбли организованы совсем непривычно; все площади и почти все улицы какие-то "не те".
А вот перенесясь в 1850-й, даже в 1840 год, наш современник обнаружил бы тот же самый, привычный город. Стоя возле Адмиралтейства или прогуливаясь по Дворцовой набережной, Пушкин и Гоголь наблюдали примерно ту же самую картину, что и мы с вами. Проводов для троллейбусов и фонарных столбов не было в тогдашнем Петербурге… Но были коновязи, вполне напоминавшие фонарные столбы. Единственный незнакомый элемент города составили бы плашкоутные, а не каменные мосты через Неву.
Таковы факты: Петербург, который мы знаем, реально начали строить с 1760-х годов и построили где-то к 1840-м. Примерно за 80 лет.
Памятник шестидесяти лет
Примерно 60 % исторического Петербурга выстроили еще быстрее – с 1860-х по 1917 год. Это не императорский – это мещанский, интеллигентский, пролетарский Петербург. Это – памятник исторической России, но не ее аристократической части.
Улица Профессора Попова или набережная Каменного острова и сейчас почти точно такие же же, каковыми их видели их тот же Попов, Тимирязев, Вернадский, Бутлеров… Здания университета таковы, что очень легко представить себе – вот сейчас из-за угла вынырнет Менделеев…
А весь город в целом – памятник петербургского периода русской истории.
В сознании (и подсознании) людей оказались слишком прочно спаяны три весьма разных явления:
1. Петербург как знамя исторического периода (город отождествляется с эпохой);
2. Петербург как знамя культуры петербургского периода русской истории (город отождествляется с развитием культурного типа, который развивался не только в Петербурге);
3. Петербург как реально существующий город – однажды возникшее и существующее до сих пор, застроенное домами и населенное пространство.
Эти явления почти не различала русская эмиграция. Г. Иванов – едва ли не единственный человек этого круга, который любил Петербург до катаклизма. Но и для весьма равнодушного к этому городу В. Ходасевича; и для легкомысленной по молодости лет И. Одоевцевой; и для И. Куприна, чьей деятельной натуре ближе была теплая, динамичная южная Россия; и для космополита А. Вертинского – стоило им оказаться вне России, олицетворять ее стал именно Петербург.
Потому что Петербург был столицей? А разве для многих современных россиян, окажись мы навсегда в Китае или в Австралии, символом России станет Москва?
Явления срослись так плотно, что последнее время в "интеллектуальных" кругах принято скорбеть о "конце Петербурга", понимаемом именно как конец петербургского периода русской истории. Но даже эти рассуждения имеют косвенное отношение к городу Санкт-Петербургу. Исторический период канул в Лету – но город-то остался на месте и даже пострадал не очень сильно. Он продолжает играть в российской истории свою великую и загадочную роль.
Вечное присутствие эпохи
"Мгновенно" возникшая архитектура создает еще один удивительный эффект – эффект вечного присутствия петербургского периода русской истории.
В любом другом городе житель или приезжий поставлены перед самой городской историей, воплощенной в камне. В Москве вы проходите мимо церковки XV века, видите дом сталинского модерна, упираетесь в псевдоклассицизм дворянской усадьбы начала XIX века, стоящей рядом с пятиэтажкой 1950-х годов… Таковы Волхонка, Моховая, Неглинная… большинство улиц и улочек в старой части города. В Москве динамика городской среды очевидна; она видна как раз потому, что все градостроительные периоды и культурно-исторические эпохи причудливо перемешаны. Все периоды "на месте", но каждый из них представлен небольшим числом объектов. Он не погружает в себя, не заставляет думать о себе, не подчиняет себе настоящее.
Не таков Петербург. В центре города мы попадаем в огромный ансамбль – в тот самый Петербург, который возник с 1769-го по 1917 годы. Любой современный житель города или приезжий поставлен перед этим – каким угодно, но только не современным городом.
Вот еще один контраст Петербурга – между современностью и этим историческим ансамблем.
В Петербурге вообще очень хорошо видно, какой она была, Российская империя. Не сусально-пряничная матушка-Русь, не идиллическая Россия, которую мы потеряли, а реальная и далеко небесконфликтная Россия – с царем и народовольцами, со студентами и монахами, с потрясшими Европу учеными и грязными юродивыми, вычесывающими на паперти вшей. Этот "дух России" через городской ансамбль очень хорошо передается всем. И современный человек поставлен перед теми, кто населял город века и поколения назад. Перед петербургским периодом нашей истории.
Глава 11. Каково жить в Петербурге
Действительно, хорошо ли жить в Петербурге? Или, скажем так: лучше ли жить в Петербурге, чем в Ярославле или во Пскове? Ответим сразу: в материальном отношении, конечно же, жить в Петербурге хорошо.
Но насколько уютно в Петербурге в смысле материальном, настолько же неуютно в плане душевном. Порой просто поразительно неуютно. Жизнь в Петербурге чревата напряженностью, страхом, неуверенностью, тревогой. В этом смысле жить в Петербурге намного менее комфортно, чем в Ярославле или во Пскове. Или, скажем, в Ростове-на-Дону.
Комфортно ли здесь жить?
Источники напряжения жителей Петербурга очень разные, и часто на одного человека действует по нескольку причин одновременно. Каково тем, кто поселился, сам того не ведая, в ультрапатогенных районах?!
Ну, Петербург как зона естественного отбора действует ведь не на всех. Есть все же в городе не только ультрапатогенные, но и геоселюберогенные области. Причем геоселюберогенные даже преобладают по площади. Но ведь и обитателям вполне комфортных мест ненамного лучше: на их глазах происходит "распад" жителей буквально соседней улицы. С генетическим шлаком в виде убийц, проституток, воров, идиотов разного сорта приходится иметь дело им самим и их детям.
Но даже если повезло, если семья сыграла с городом в рулетку – и выиграла. То есть если живет она вне всяких патогенных зон – и на эту семью обрушиваются все явления, связанные с северным положением Петербурга. Эти явления особенно остро воспринимаются недавними выходцами из глубины России, а их ведь большинство в каждом из поколений жителей Санкт-Петербурга. Кто сказал, что русские только однажды пережили шок оттого, что попали на север? Эти первые, основатели и строители города, их потомки – малая толика, исчезающе малая часть жителей Санкт-Петербурга.
Повторюсь: точно такой же шок переживала большая часть обитателей Санкт-Петербурга в каждом из населявших его поколений.
"До тех пор [до приезда в Санкт-Петербург] я никогда так ясно не представлял себе, что значит с е в е р н о е положение России и какое влияние на ее историю имело то обстоятельство, что центр умственной жизни на с е в е р е, у самых берегов Финского залива… – писал князь Кропоткин. – Как известно, Петербург – единственный из крупных городов, который лежит в зоне явлений, способствующих возникновению и развитию психофизиологического шаманского комплекса и разного рода неврозов".
Ну, допустим, Петербург не единственный в истории крупный город, лежащий в зоне "этих явлений" – Стокгольм, Хельсинки, Копенгаген, Упсала и Осло тоже находятся не совсем в тропиках. Но Санкт-Петербург – единственный в истории город, в который постоянно приходит новое население – приходит из мест, где "таких явлений" не бывает. Те, кто переселился в Стокгольм из деревень Смоланда или маленьких городков провинции Скараборг, родились и выросли на той же широте. Для них-то никакого шока не происходит.
Петербург – это еще одна граница внутри России – граница средней полосы умеренной зоны и севера. Санкт-Петербург – это место, в котором люди средней полосы постоянно, из поколение в поколение, сталкиваются с севером.
В напряженном поле идей
Кроме того, переселенец оказывается в напряженном поле идей. Каждое сооружение, каждый памятник несет что-то свое… Нового петербуржца обступают воплощенные идеи. Даже если он ничего не знает ни о самих идеях, ни об их воплощениях, эти идеи – пусть искаженные, пусть обрывками – все же проникают в его подсознание. А чем образованнее человек, тем сильнее действуют на него эти идеи, заставляя все время думать, осмысливать, переживать.
К тому же идеи, среди которых живет петербуржец, разнообразны. Огромен диапазон мнений, суждений, оценок; ничто не остается бесспорным или абсолютно точно установленным. Взять хотя бы оценку Петра I, основателя города в мифе массового сознания. От "он бог, он бог твой был, Россия" – и до антихриста. Поди разберись…
А разбираться приходится, потому что не может же человек вообще никак не отвечать на важнейшие вопросы, которые ставит перед ним сама жизнь. Кто такой Петр? Благо ли жить в Петербурге? Быть ли ему и правда пусту? Человеку приходится или принимать какие-то идеи – а тем самым отвергать все другие (и делать это совершенно сознательно), или, если хватит умственной мочи, выращивать свое, собственное понимание происходящего.
Примеров этого "выращивания своего" можно привести миллион. Покажу один пример: Ф. А. Степун писал в автобиографическом романе: "Какой великолепный, блистательный и несмотря на свою единственную в мире юность, какой вечный город. Такой же вечный, как сам древний Рим. И как нелепа мысль, что Петербург, в сущности, не Россия, а Европа. Мне кажется, что по крайней мере так же правильно и обратное утверждение, что Петербург более русский город, чем Москва. Во Франции нет антиФранции, в Италии – антиИталии, в Англии – антиАнглии. Только в России есть своя антиРоссия: Петербург. В этом смысле он самый характерный, самый русский город".
Что сказать по этому поводу? В одном небольшом абзаце – и сколько совершенно индивидуальных, сомнительных, соблазнительных, вызывающих желание спорить, скорее всего неверных идей. А это – лишь один небольшой пример, не более.
Соблазн домысливать
Не всякий человек участвует в создании и достраивании Петербурга. Но всякий живущий и даже всякий достаточно долго пребывающий здесь испытывает ту же экзистенциальную тревогу, что и Росси, и Монферран, и Воронихин.
Напомню, что именно "сообщает" город самим фактом своего пребывания на краю российской земли и своей планировкой:
• неуловимость "главного";
• противопоставление искусственного, созданного людьми, и природного;
• эсхатологическое мироощущение;
• принципиальная недоговоренность того "текста", который, многократно дописав, послали предки, и который читаем мы;
• необходимость личного, индивидуального прочтения этого "текста".
И в ХХ веке Санкт-Петербург своим расположением, своей планировкой показывает, что он лежит не просто на краю России, но и на краю Ойкумены (случайно ли роман с этим названием Ефремов писал в Петербурге?). Но и на краю мира людей. И на краю материального мира.
В какой бы точке Петербурга вы ни жили, ни работали и ни находились, Петербург ясно говорит, что "главное" находится не здесь – оно всегда где-то в другом месте, неуловимо и неявно; и что вот прямо здесь присутствует нечто, чего вы не знаете и не понимаете. Казалось бы, город предельно устойчив, ясен, и вообще он большой и каменный: прямо-таки символ чего-то основательного, положительного. Но вместе с тем он продуцирует и тревогу, чувство неопределенности. Город не дарует каких-либо прочных гарантий определенности; даже гарантий собственного существования; ощущение "пограничности" всего видимого и происходящего словно испаряется с булыжных мостовых города.
Живущий в городе естественнейшим образом проникается особым неспокойным, ни в чем не уверенным мироощущением. Неявность, скрытость и неочевидность центра, эксцентричность планировки делает урочища Петербурга особенно полисемантичными, создавая обстановку некоей призрачности, зыбкости, неясности границ реального и ирреального.
"Дописывание смыслов" происходит и в профессиональной деятельности. Петербург властно провоцирует на творчество в любой, в том числе и в сколь угодно узкой сфере. Ускоренное развитие культуры в Петербурге и происходит потому, что этот город – урочище культуры – является емким, контрастным, мозаичным, семантически валентным местом. Но особенно властно провоцирует город на "дописывание" и переосмысление текстов самого места своего обитания или пребывания.
В мире со множеством центров и со смещенными центрами уже известное оказывается непрочным. Пришедшее от предков, полученное ли сегодня положительное знание – всегда только часть возможного.
Кое-что об экстремальных состояниях
Люди обычно отторгают все неспокойное, мятущееся, противоречивое, а любят мягкое, устойчивое, лишенное конфликтов. Но то, что не по душе людям, вполне может нравиться эволюции.
Есть много работ, в которых показано очень четко: развитие и общества, и всего мироздания идет неравномерно и происходит главным образом за счет очень быстрых, но и очень глубоких изменений.
Периоды спокойного развития по определенным, устоявшимся правилам – время накопления разного рода идей, мнений и способов жизни. Но потом наступает короткий, но бурный период экстремальных событий, общество становится "с ног на голову", люди чувствуют себя неуютно и скверно, но зато именно в это время выясняется, что именно из накопленного будет применяться в дальнейшем, а что история выкинет на помойку.
Традиционно люди боятся и избегают экстремумов. Идеалом выступает все-таки инерционное развитие, когда жизнь безопаснее, определенности несравненно больше и нужно затрачивать намного меньше усилий для поддержания жизнеспособности системы.
Но, во-первых, хотим мы этого или нет, инерционное существование нам "не светит". И индивидуальная жизнь человека в нашей цивилизации – это своего рода "хроническая бифуркация", и все социальные и социоестественные системы Земного шара находятся в экстремальном состоянии и будут пребывать в нем неопределенно долгий срок.
Во-вторых (и тоже вне зависимости от наших вкусов), экстремальные периоды играют определяющую роль в эволюции. Есть старая шутка: если вы любите капитализм, вам надо полюбить конкуренцию и безработицу; а если вы приверженцы социализма, любить надо тайную полицию и дефицит.
Юмор юмором, но человечеству, похоже, предстоит полюбить экстремальные периоды развития, неопределенность и неустойчивость и научиться находить в них разного рода преимущества и удобства. Я совершенно не склонен относиться к этому положению, как к шутке; экстремальные состояния индивида, социума и социоественной системы уже являются, и тем более будут в дальнейшем повседневной нормой человеческого существования.
Петербург как город, провоцирующий экстремальное состояние и человеческого организма, и человеческой психики… Он играет особую роль не только в истории России, но и в эволюции человечества.
К тому же Петербург сформировался в эпоху Просвещения. В эпоху культа науки. Он – часть мира, который построила наука.
II
В ПЕТЕРБУРГЕ ЧТО-ТО НАЧИНАЕТСЯ
Глава 1. Торжество научнотехнического прогресса
О "свинцовых мерзостях" и об отсталости России наговорено столько, что с удивлением и неверием узнаем: в конце XVIII – начале XIX веков в Петербурге возведены сооружения, говорящие о ее мировом приоритете. В первую очередь – Медный всадник.